Только для девочек

Киселев Владимир Леонтьевич

— Оля! — восторженно закричала Юлька. — Это у тебя волшебные стихи!

Я была уверена, что Юлька оценит мои стихи выше, чем Нина Пасхальная. Но не настолько же.

— Что значит — волшебные? — осторожно осведомилась я.

— Потому что я всю твою сказку сразу запомнила. Всю. До конца. А я еще ни разу не запоминала так быстро целой сказки. Да еще такой длинной. Можешь меня проверить.

И она затараторила, не заглядывая в написанные мной страницы:

Если Витя или Вася Всем рассказывает в классе, Как он по лесу гулял И слона в мешок поймал, Каждый сразу же поймет: Этот мальчик просто врет. Людям честным, добрым, смелым, Сильным и душой и телом, Никогда не нужно лгать — Им ведь нечего скрывать. Ложь приятна лишь царям Да придворным дуракам. А к чему приводит

ложь — В этой сказке ты найдешь. Дело это было встарь. Жил на свете хитрый царь. Был он ростом очень мал, Заикался и хромал. Но бояре по утрам Поднимали тарарам: «Здравствуй, грозный наш владыка, Царь наш батюшка великий! Самый добрый, самый лучший, Самый сильный и могучий, Самый храбрый, самый славный, Самый великодержавный». Каждый день одно и то ж — Надоедливая ложь. Царь сказал своим боярам: «Вы мой хлеб едите даром, Даром вы компот мой пьете, Почему вы плохо врете? Надоело слушать вас!» И отдал такой приказ: «Пусть со всех концов страны В мой дворец спешат лгуны. Самым лучшим будет тот, Кто мне больше всех наврет. Кто солгать не сможет так, Чтоб сказал я: врешь, дурак! Награжу его по чину — Дам я царства половину. А не сможет — так возьму Посажу его в тюрьму». Тут же царская печать. Прежде всех решился лгать Не испуганный тюрьмой Старый сгорбленный портной. Вот что он царю сказал: «Я немного опоздал, Небо молния пробила И беду там натворила, Дождик в дырку начал лить, Я ходил ее чинить». Царь ответил: «Ну и что же? Влезть на небо всякий может. Что ж ты плохо починил, Крепко небо не зашил? Там по-прежнему дыра, Видишь, льет, как из ведра». Не надул царя портной И наказан был тюрьмой. Весь в крестах, как на парад, За портным пришел солдат. Начал лгать солдат царю: «Лжи совсем не говорю. Дед-солдат был у меня. Жил на свете он три дня. И клянусь тебе, владыка, Что была у деда пика — Пика небо доставала. Звезды на небе сбивала». Царь в ответ: «Да то не ново, Что же в этом есть такого? Пика — это очень славно, Но и мой отец недавно Солнце трубкой доставал, Так и трубку разжигал». И как крикнет: «Стража, эй, Взять в тюрьму его скорей!» Царь сидит, все ждет и ждет И гонцов по царству шлет: «Вы везде лгунов ищите И ко мне скорее шлите. Долго ждать я не привык». И пришел к царю мужик С бочкой странной на плечах, А громадной — глянуть страх. И хохочут все кругом, Что с собой он тащит дом. Но мужик царю сказал: «Бочку золота ты взял? Так теперь верни скорей — Мне нужна она, ей-ей…» Царь ужасно рассердился, Он за меч рукой схватился И ногами застучал: «Где б ты золото достал? Как ты смеешь лгать мне так?!» И как крикнет: «Врешь, дурак!!!» Но мужик царя прервал: «Ты полцарства проиграл!» «Нет, ты правду говорил», — Царь поправиться спешил. «Ну, а если правда это — Поскорей гони монету». С горя удавился царь. …Дело это было встарь.

В конце дня пришли Володя и Фома. В руках у Володи был потрепанный пузатый портфель. Володя раскрыл портфель, и они с Фомой стали раздавать нам яблоки. Это были некрасивые яблоки, зеленоватые, будто недозрелые, но очень душистые, вкусные и, как уверял Фома, уже мытые.

Вика провела по Фоме зелеными своими глазами и сказала, что яблок не любит. А я запустила зубы в яблоко и все раздумывала о том, как подвести разговор к моей сказке. Мне хотелось, чтобы Володя ее услышал. А вот Наташе ни к чему не надо подводить разговор с Володей. Она просто высказывает то, что приходит ей в голову. Те, кто сложили пословицу «Не по хорошему мил, а по милу хорош», наверное, еще задолго до меня встретились с такими же обстоятельствами. Я, наконец, что-то преодолев, что-то сломав в себе сказала Володе, что Юлька очень хорошо читает наизусть сказку в стихах. Володино лицо приняло неестественно внимательное выражение. Юлька протарахтела сказку и показала Фоме и Володе мое посвящение.

— Ну, как сказка? — спросила я.

— Здорово, — ответил Володя.

А Наташа будто и не услышала моего вопроса. Может, она его и в самом деле не услышала, потому что она сказала Володе:

— После того, как вы с Фомой вчера ушли, по телевизору еще показывали в записи соревнования на каноэ. Вы, Володя, садились когда-нибудь в каноэ?

— Нет, ни разу не пришлось, — с сожалением признался Володя таким тоном, каким можно признаться лишь в том, что ни разу не читал «Войны и мира».

— А я пробовала, — сияя глазами, рассказывала Наташа. — Даже усидеть в каноэ очень трудно. Оно переворачивается сразу же, как только ты пробуешь стать на колено. Эти каноисты не просто гребут, а одновременно удерживают веслом лодку в равновесии.

— И вы перевернулись? — спросил Володя.

— Еще как! Каноэ меня накрыло. Я чуть не утонула. — Наташа сказала об этом так, как говорят о чем-то забавном и понятном.

— Как же вы спаслись?

— Спасатель нашелся сразу же. Но он нырнул под каноэ в ту самую секунду, когда я уже вынырнула. Так что спасать пришлось его самого.

— Кто это был?

— Один мой знакомый. Студент из театрального института. Кандидат в мастера по водным лыжам.

— А у нас, — улыбнулся Володя, — профессор тонул. Нахманович Рафаил Александрович. Теоретическую физику у нас ведет. Вредный — неслыханно. Есть студенты, которых он по десять раз гонял. Фома к нему пришел второй раз на дом сдавать. Знал — на зубок, а профессор все равно нашел, к чему придраться. Отправился Фома с горя к Днепру, на пляж. Отплыл к буйкам. Смотрит, мимо на байдарке плывет наш профессор Нахманович. Байдарка штука тоже не слишком устойчивая. Повернулся профессор неловко и плюх в воду. Фома — за ним. Профессор скрылся под водой, но Фома его вытащил, к берегу доставил. Профессор и говорит Фоме: «Принесите зачетку. Ставлю вам зачет. И обязательно расскажу и администрации и комсомольской организации, как вы меня спасли, рискуя собственной молодой жизнью».

Фома взмолился. «Я вас очень прошу… Я готов еще раз сдавать зачет, только не рассказывайте, что я вас спас».

«Мне приятно, что вы такой скромный человек», — похвалил Фому профессор.

Но не знал профессор Нахманович об истоках этой необыкновенной скромности. Фома просто боялся, что ребята, которые еще не сдали зачета по теоретической физике, не простят ему спасения профессора.

Я понимала, что все это выдумка, что ничего такого не было и быть не могло, но Фома скромно сказал «No problema», так, словно все это происходило с ним в действительности, а Наташа смеялась, сияя глазами. На лице у нее было выражение, которое один очень хороший поэт выразил такими словами:

И солнце в небеса, И ветер в паруса.

Так мне хотелось, чтоб Володя услышал мою сказку. Так мне хотелось, чтобы он понял, какие интересные вещи я умею сочинять. Но к разговору об этой сказке я больше не возвращалась.

Не по хорошему мил, а по милу хорош.

Глава девятнадцатая

Я не знаю, кто в Польше на самой центральной радиостанции ведает музыкальными передачами. Но я думаю, что, может быть, там для эксперимента поставили во главе этих передач обыкновенную девочку моего возраста. Ну, может, чуть постарше. Потому что у всех девочек моего возраста и чуть постарше совсем не в глазах, как об этом иногда пишут в художественной литературе, а в пятках прыгают бесенята. Для этого девочкам достаточно услышать хоть издали, хоть за стеной какой-нибудь современный танец, какой-нибудь «поп» или «рок».

А в польских музыкальных передачах каждый день звучат самые последние шлягеры, самые знаменитые ансамбли. Так, будто все это подбирает для слушателей не скучный ученый музыковед, а девочка с бесенятами в пятках.

Крошечный японский транзистор, изготовленный в виде куклы, в виде Микки Мауса, который Наташе принес в больницу в подарок ее знаменитый отец, может принимать передачи многих станций. Но Наташа, а вслед за нею и мы, легко обходимся одной — польской. Наташа никогда не меняет положения регулятора волн. И вот что странно: даже между очень различными людьми всегда найдется какая-то общая точка соприкосновения. Уж какие разные Вика и Наташа, и не нравятся они друг другу. Но об ансамблях, о биг бите, о кантри они могут разговаривать подолгу.

Юлька тоже втянулась в эту игру. У нее хороший слух, и она уверенно отличает модные ансамбли один от другого. Володя и Фома иногда слушают с нами эти музыкальные передачи, но Володе, видимо, больше нравятся песни, обладающие не только ритмом, но и выраженной мелодией, а Фома светлеет лицом, когда передают яркую, душную, откровенную латиноамериканскую музыку. Особенно ансамбль «Лос Парагвайос».

Однако польская музыкальная девочка, наверное, иногда устает. Не может же она работать круглые сутки. Тогда ее сменяет бородатый музыковед, и транзистор передает классическую музыку: Шопена, Дворжака, Чайковского, а иногда даже Баха и Генделя. Впрочем, мы слышим только их имена. Музыки их мы не слушаем. Наташа сразу же тычет пальнем в нос своему Микки Маусу, а там кнопка-выключатель.

Сегодня выступал польский ансамбль «Червони гитары». Есть у них такая особая песня, такой удивительный вальс. С очень хорошо запоминающейся мелодией. И стихи там хорошие. Я плохо понимаю по-польски, лишь отдельные слова. Но даже по отдельным словам понятно, какая это прекрасная песня: «Большая дорога… Запоем же еще раз…» И еще что-то о вальсе и о том, что он, вальс, как жизнь, и что почти никому не дано прийти туда, куда он стремится, но нужно идти.

— Вот ведь вальс, а звучит современно, — поощрительно сказала Наташа. — Вполне можно слушать. Хоть вообще вальсов я не люблю.