Только мы
Шрифт:
– Так зачем все эти инспекции? – не выдержал Микки.
– Эти, – указал пальцем вверх Назгул, – узнали о ясноглазых и забеспокоились.
– Суки! – в сердцах хлопнул себя кулаком по колену учитель математики. – Просил же я ребятишек не высовываться…
– Ты думаешь, они способны не высовываться? – горько усмехнулся прокурор. – Они слишком не похожи на обычных детей. Они просто светятся! К тому же, к сожалению, первыми внимание на них обратили не наши, а пиндосы.
– Так в Америке они тоже есть? – прищурился Микки.
– И не только, – кивнул Назгул. – Извини, не имею права говорить, где именно, но есть, и немало.
– Тогда понятно… Но знаешь, думаю, ребятишкам на интерес к ним всяких там структур откровенно плевать. Они расколют все планы этих господ, как раскалывают все мои заковыристые задачи – почти не глядя.
– Твои бы слова, да Богу в уши… Ты забываешь, на что способны эти твари. Чтобы сохранить свою власть и возможность безнаказанно хапать, они могут и перебить ребятишек. Поверь, я в этой кухне разбираюсь лучше тебя. Не зря в прокуратуре, насмотрелся.
Микки нахмурился, задумался, затем как-то странно усмехнулся и сказал:
– Ты, возможно, их кухню и знаешь, зато ты не знаешь, что такое эти дети. Мне почему-то кажется, что ничего им сделать не смогут. Но в одном ты прав: осторожность соблюдать надо.
– Я очень хотел бы, чтобы все было так, как ты думаешь, – вздохнул Назгул. – Я с ясноглазыми впервые столкнулся сегодня. Однако они меня узнали и обрадовались встрече. Сказали, что вскоре я сам многое пойму.
– Они это говорят всем, кто, по их мнению, достоин внимания. С остальными они безукоризненно вежливы, – пояснил Микки, – но и только. Неумных людей просто избегают. Я наблюдаю за детьми с момента появления первого из них. Точнее, их было двое – мальчик и девочка. Раньше они ругались между собой. Мальчик думал только о компьютерных играх, а из девочки однозначно росла манерная стерва. Но когда они пришли с каникул, я увидел нечто потрясающее. Не обычных детей, а каких-то лучистых существ, сияющих Божьим светом. Не знаю, как иначе сказать. Девочке до тех пор ставил тройки по математике только по требованию директора – она вообще ее не знала и знать не хотела. Зато после изменения доказала пару недоказуемых ранее теорем, легко оперируя разделами высшей математики, которую не во всяком университете изучают. Ее вопросы заставляют меня постоянно учиться самому, чтобы не опозориться. Да эти дети все такие. Еще я заметил, что учеба и прочее имеют для них очень малое значение. Они заняты чем-то своим, а чем – я понятия не имею. Порой станут втроем или вчетвером, касаясь кончиков пальцев друг друга, и стоят. Час, два, три. И никто к ним почему-то не рискует подходить. Я пару раз хотел, но что-то не дало мне этого сделать.
– Я уже понял, что перед нами нечто невероятное. Но меня до смерти пугает интерес властей.
– А ты попробуй довериться детям. Они знают и понимают больше нашего.
– Хорошо бы. – Назгул устало потер виски. – Но я все равно боюсь за них. Кстати, после уроков шестой «А» в полном составе будет ждать меня на спортплощадке. Они хотят со мной о чем-то поговорить.
– Поговорить?.. – удивленно вскинулся Микки. – Еще ни разу не случалось, чтобы они проявляли такую инициативу. Хотел бы я услышать, что они тебе скажут…
– Извини, но они хотели видеть только меня.
– Да ясно. У меня уже третий месяц предчувствие, что что-то начинается. Тревога какая-то висит в воздухе. Логика ответа не дает, я просто чувствую.
– Ну, у тебя всегда была хорошая интуиция, по играм помню, – улыбнулся Назгул. – Сколько раз нас о засадах предупреждал. Вот и сейчас не оно ли?
– Надеюсь, нет, – помрачнел Микки. – На следующей неделе районная олимпиада по математике. Попрошу-ка я ребятишек не показывать свой истинный уровень, не стоит.
– Попроси. Им действительно нужно научиться скрывать свою сущность. Мы же сумели, и при этом остались собой.
– Они могут и не внять моей просьбе. Они – не мы. Они – нечто куда большее.
Оба задумались. А затем приглушенно прозвенел звонок.
– Извини, мне пора, – встрепенулся Микки. – Окно закончилось. Через десять минут у меня урок.
– Давай-ка телефонами обменяемся, чтобы снова контакт не потерять, – предложил Назгул.
Они назвали друг другу номера и занесли их в память своих мобильников. А затем попрощались и разошлись.
Не у каждого есть право,
Не у каждого хватит силы
Защищать правоту и правду,
Чтоб свободу вернуть миру.
Кто откажется быть вольным,
Кто согласен платить цену,
Кто готов стать самой любовью -
Обретает всевластье веры.
Шестой «А» дожидался Назгула на спортплощадке. Дети стояли молча, вели себя совсем не по-детски, они пристально и требовательно смотрели на приближающегося прокурора, словно безмолвно вопрошая: «Кто ты? Что ты сделал в жизни? Достаточно ли ты сделал?». И Назгулу было мучительно больно и стыдно осознавать, что ничего-то он по большому счету не сделал, не смог изменить мир к лучшему. Все проиграл…
Ясноглазые начали двигаться, образовывая из себя какую-то странную, ни на что не похожую фигуру. А затем пропустили Назгула в ее центр, сомкнувшись за его спиной. Как только фигура стала цельной, обычные дети, во что-то игравшие на площадке, поспешили убраться прочь, словно нечто невидимое изгнало их.
– Теперь нас никто не потревожит, – негромко сказал Миша Гольдштейн.
– А камеры запишут, как мы играем в футбол, – добавил Саша Вихрев. – Здравствуйте еще раз, Назгул.
– Здравствуйте, ребята, – прокурор с интересом оглядел каждого из восемнадцати ясноглазых. – Мне не нужно рассказывать, что мне поручили в Москве?
– Не нужно, мы знаем. Это мы подвели вас к ним, позволив услышать разговор о вас. Сейчас вы камень и круг на воде.
Глаза ничего не понявшего Назгула полезли на лоб. Что они имеют в виду? Он спросил об этом.
– Суть и частность, – хором ответили дети. – Слепота и прозрение.
– Я не понимаю… – простонал Назгул.
– Всему свое время, – улыбнулся Саша Вихрев. – Просто вы – часть мозаики, которая начала складываться независимо ни от нас, ни от вас. Она просто есть.
– Но дело в том, – заговорила вслед за ним Леночка Сырцова, – что мозаика может сложиться бесконечным множеством способов. И действия составляющих ее элементов имеют значение в каждый последующий момент. Поэтому, зная, как они поступят, можно предвидеть пути, ведущие туда или сюда. Общее изменение не остановить, мозаика сложится все равно. Вопрос, сколь сильным будет разделение сущностей, и от этого зависит все.
– Есть три пути: изменение, распад, коллапс, – сменил ее голос кого-то из детей позади Назгула. – По-прежнему не останется, как бы ни хотелось этого зашедшим в тупик. Они уже сделали все возможное, чтобы погубить себя и весь мир. Мироздание ответило, закрыв им прежний путь, и все попытки идти по нему дальше приведут только к пропасти.
Назгул, слушая ясноглазых, пытался хоть как-то осмыслить их слова. Что-то он понимал, как ему казалось, что-то – нет. Похоже, дети мыслят совершенно иным образом, непривычным и непонятным. У них – другая логика. А может – и не логика вовсе.