Только один год

Форман Гейл

«Зеленые деревья стоят под весенним дождем так близко к небу, а небо над ними так мрачно. Красные цветы покрывают землю от края до края так, как будто вся земля окрашивается в красный цвет после поцелуя». Такое там было стихотворение. Когда Лулу рассказала мне эту легенду, она сразу показалась мне знакомой, но раньше я ее не слышал. Неизвестная, но знакомая. К этому времени у меня было такое же впечатление и о Лулу.

Я рассказываю Кейт и о том, как Лулу спросила, кто обо мне заботится – как будто и так знала ответ, – а потом позаботилась сама. Она защитила меня от

скинхедов. Бросила книжку. Это их отвлекло, и нам удалось сбежать, но ее поранили. Даже сейчас, несколько месяцев спустя, когда я вспоминаю порез на ее шее от брошенной бутылки, мне становится плохо. И стыдно. Но в этом я Кейт не признаюсь.

– Смелый поступок, – комментирует она, когда я рассказываю ей о том, как повела себя Лулу.

Саба говорил мне, что между смелостью и отвагой есть разница. Смелость – это когда делаешь нечто опасное, не поняв, насколько рискуешь. А отвага – это когда ты осознаешь всю опасность, но все равно делаешь.

– Нет, – поправляю я Кейт, – отважный.

– Вы оба отважные.

Нет, я – нет. Потому что попытался отправить ее обратно. Как трус. Но не смог. Тоже из трусости. Это я Кейт тоже не рассказываю.

– Так, а в Мексике ты что делаешь? – спрашивает она.

Я вспоминаю ребят. Которые думают, что я хочу излечиться. То есть найти Лулу, переспать с ней еще несколько раз и вернуться к прежней жизни.

– Не знаю… найти ее. И по меньшей мере, объясниться.

– Что объяснять? Ты же оставил записку.

– Да, но… – Я чуть не рассказываю все до конца. Но все же останавливаюсь.

– Что «но»?

– Я не вернулся, – заканчиваю я.

Кейт пристально и долго смотрит на меня. И чуть не съезжает на обочину.

– Уиллем, ты в курсе, что Канкун – это в другую сторону? – Кейт показывает назад. Я киваю. – У тебя и так не очень много шансов ее найти, зачем ехать в другой город-то?

– Я бы ее не нашел. Я понял.

– Как это ты понял?

– Потому что когда ищешь, ничего не находишь, находишь, когда не ищешь.

– Если бы это было так, никто никогда не находил бы ключей.

– Я не про ключи. Я про большее.

Она вздыхает.

– Не понимаю. Ты, с одной стороны, так веришь во все эти случайные совпадения, а с другой – отрицаешь саму возможность случайности.

– Не отрицаю. Я был в Канкуне.

– И сразу же поехал в Мериду.

– Я бы не нашел ее. Если бы продолжал искать, – говорю я, качая головой. Это трудно объяснить. – Не суждено.

– Суждено, не суждено, – фыркает Кейт. – Извини, но я этот бред серьезно воспринять не могу. – Она начинает махать руками, так что мне приходится на время взяться за руль. – Без намерения ничего не происходит, Уиллем. Ничего. Эта твоя теория – о том, что жизнь зависит от воли случая – это же просто оправдание, чтобы ничего не делать, нет?

Я собираюсь возразить, но тут у меня в голове мелькает образ Аны Лусии. Она оказалась в нужном месте и в нужное время. Тогда я посчитал, что это удача. Я теперь понимаю, что я просто сдался.

– Ну а как ты объяснишь нашу встречу? – Я показываю на себя, на нее. – То, что мы сейчас сидим тут вместе, разговариваем?

Что это, если не совпадение? Если бы у твоей тачки не отвалился глушитель, и ты бы не оказалась в Вальядолиде, где и меня не должно было бы быть? – Я не рассказываю о том, что еще и монетку бросал, хотя это был бы аргумент в мою пользу.

– Ой, нет, только в меня не влюбляйся, – со смехом говорит она, показывая на палец с кольцом. – Слушай, я полностью магию судьбы не отрицаю. Я в конце концов актриса и шекспировед, не иначе. Но нельзя делать ее главной движущей силой в жизни. Надо управлять. И да, мы ведем тут эту беседу потому, что у моей машины – прекрасная милая моя девочка, – Кейт начинает сюсюкать, снова поглаживая панель, – были некоторые технические трудности. Но ты попросил меня подвезти тебя, и делал это настойчиво, так что твое поведение говорит против твоей же теории. Это, Уиллем, был волевой поступок. Просто иногда жизнь, или судьба, назови как хочешь, приоткрывает перед тобой дверь, позволяя пройти. Иногда, наоборот, запирает, и нужно искать ключ, взламывать замок, или вообще на фиг дверь вышибить. Иногда ты даже двери не видишь и вынужден делать ее сам. Но если ждать лишь открытых дверей… – На этом она смолкает.

– Что?

– Думаю, так ты и одиночного счастья не найдешь, не говоря уже про двойную порцию.

– Я начинаю сомневаться в том, что оно вообще существует, – говорю я, вспоминая про родителей.

– Это потому, что ты его ищешь. Сомнение – неотъемлемая часть поиска. Такая же, как и вера.

– Разве это не противоположности?

– Может, это лишь части одного и того же стиха.

Тут мне вспоминаются слова Сабы: «Правда и ее противоположность – это разные стороны одной и той же монеты». Раньше я этого как-то особо не понимал.

– Уиллем, я полагаю, что в глубине души ты точно знаешь, почему ты здесь, и точно знаешь, чего ты хочешь, но ты не готов взять на себя ответственность за это желание, не говоря про то, чтобы это получить. Потому что и та и другая перспектива тебя пугает.

Кейт поворачивается и испепеляюще смотрит на меня. Через какое-то время машину опять начинает вести в сторону. Я снова хватаюсь за руль, чтобы выровнять курс. Она же совсем его отпускает, и я держу уже двумя руками.

– Видишь, Уиллем. Ты взялся за руль.

– Чтобы мы не разбились.

– Или, можно сказать, чтобы избежать несчастного случая.

Двадцать

Мерида, Мексика

Мерида – это тот же Вальядолид, только больше, колониальный городок пастельных тонов. Кейт высаживает меня перед каким-то историческим зданием цвета персика и говорит, что слышала, будто тут находится неплохой хостел. Я выбираю комнату с балконом, с которого открывается вид на площадь, сижу и наблюдаю за людьми, прячущимися от послеполуденного солнца. Магазины закрываются на сиесту, а ведь я собирался побродить вокруг и пообедать, но есть мне не хочется. Я несколько измотан после этой поездки; желудок как будто все еще трясет по кочкам. Я принимаю решение тоже устроить себе сиесту.