Только позови

Джонс Джеймс

Сейчас же он безумно, невыносимо тосковал по ней. И сильнее всего чувствовал себя одиноким, когда был в компании, пьян и рядом была женщина. Зато и побороть это чувство было легче, чем одному и в палате.

То, что он ревнует и тоскует, сначала Стрейндж объяснял любовью. Тем, что он любит и любовь обманула его. Потом, по зрелом размышлении, он понял, что никогда не тосковал по жене, потому что знал, что она есть и ждет его. И он никогда не ревновал Линду, так же как и люксорских девок, пока не потерял ее.

Если это

хоть немного правда, значит, его ревность и одиночество объясняются вовсе не обманутой любовью, а тем, что у него отняли его собственность. Но ни один человек не имеет права иметь в своей собственности другого человека — что-что, а это Стрейндж знал твердо. Это неправильно, несправедливо. Как рабство.

Ну и что же получается в итоге, спрашивал он себя. Получается, что гораздо легче думать о Фрэнсис Хайсмит.

Стрейндж вылез из машины и, расплатившись с водителем, пошел к залитому солнцем входу в «Пибоди». Тягостная одинокая поездка была позади. Учтивый швейцар — негр в форменной ливрее и с печатью многовекового терпенья на лице толкнул перед ним вращающуюся дверь.

В шумном, переполненном военными холле Стрейндж огляделся. Фрэнсис не было. Город большой, где ее искать?

Искать Фрэнсис не пришлось. Взвинченная и пьяная, она уже ждала Стрейнджа в номере.

— Ты чего же мне мозги пудришь, а? — накинулась она на него. — Любезничает, видите ли, целый день, обещает с три короба, а в последний момент на Энни Уотерфилд перекидывается! А где я в такую поздноту пару найду? Прикажешь по улицам шляться, чтоб подцепить мужика? Или в баре ловить? Ты за кого меня принимаешь?

Едва успев прикрыть плотно дверь, Стрейндж молча смотрел на ее истасканное злое личико. Очевидно, номер, который снимает этажом ниже компания Митчелла, был вчера заперт, и Фрэнсис проторчала в баре целую ночь одна, усидев добрую половину полуторалитровой бутылки бурбона. Она ворвалась сюда, как только появился Трайнор, бедняге пришлось первому выдержать напор ее ярости. К счастью, скоро подошел Лэндерс.

— Я, так-растак, порядочная! С первым попавшимся не пойду, как некоторые! — разорялась Фрэнсис. — Мне ни бум-бум ни от кого не надо!

Вот как изменились времена — девицы почище солдатни матом кроют, подумалось вдруг Стрейнджу, и все война сделала.

— За каким дьяволом мы тут околачиваемся, знаешь? Думаешь, мы дешевки, да? Построй нас в шеренгу, тисни по очереди — и привет? Не на такую напали! Я себя унижать не позволю. А уж рядом с Энн Уотерфилд и подавно. Такая прости господи. Красавицу из себя корчит, звезду голливудскую, расфуфырится, сиськи выставит, прическа под пажа. Сволочь ты, Стрейндж, вот ты кто!

— Хотел утихомирить ее — ни в какую, — шепнул Лэндерс. Трайнор сидел, хрустя пальцами и испуганно пяля глаза.

— Возьми у нее стакан, — сказал Стрейндж Лэндерсу.

Голос у Фрэнсис взвился еще на несколько децибелов.

— Нечего мне

указывать! Сама знаю, что мне надо! — кричала она. — Что хочу, то и делаю. Дайте же хлебнуть, сучьи дети!

Наконец им удалось перетащить Фрэнсис в спальню. Скрестив под собой ноги, она взгромоздилась на подушки, словно заняла последнюю линию обороны. Стрейндж сел рядом на краешке кровати по одну сторону, Лэндерс — по другую. Хрустя пальцами, примостился в изножье Трайнор. Лоб у него морщился толстыми складками, как стиральная доска.

Все трое встревожено думали об одном: если Фрэнсис не перестанет буянить, прибежит вышибала, да еще кого-нибудь из военной полиции приведет.

— У нее истерика, — сказал Лэндерс Стрейнджу.

— Никакая у меня не истерика! — верещала она. — Я свои права знаю!

Стрейндж и Лэндерс замахали на нее руками, но она не унималась.

— А ты, сукин сын! — снова вцепилась она в Стрейнджа. — Я знаю, чего тебе хочется. Стукнуть меня — вот что! Ну, давай, бей, чего же ты!

— Да замолчи ты, ради бога! Хватит уже, — жестко сказал Стрейндж.

— Правда, Фрэнсис, не надо, — уговаривал Лэндерс.

Но она как будто ничего не слышала. Стрейнджа разбирала досада.

— Хочется стукнуть, хочется! Знаем мы таких, видели. Чего же ты тянешь? Можешь мне даже нос разбить, силы хватит! — Фрэнсис умолкла, чтобы набрать воздуха. — Знаешь, почему не бьешь? Боишься, вот и все. Трус несчастный!

Сморщив лицо, зажмурившись, она высунула язык и завопила.

— Йи-и… Ну, давай, бей! йи-и… Слабо, да? Слабо?

«Может, вправду двинуть?…» — сами по себе сложились слова в голове, и, прежде чем Стрейндж успел сообразить что-либо, левая, здоровая рука вдруг неожиданно, помимо его воли, ткнула Фрэнсис в лицо. Он сидел боком, поэтому удар, на счастье, вышел несильным. И, тем не менее, он отчетливо слышал, как что-то хрястнуло. Фрэнсис вскрикнула коротко и пронзительно и уронила голову, зажав лицо руками.

Стрейндж был в ужасе. Ударить женщину… Дошел! Такой же внутренний бессознательный позыв толкнул его вчера схватить графин. Что с ним происходит? И в то же время где-то глубоко за испугом и смятением торжествующе дергалась ярко — красная ниточка удовлетворенного самолюбия. Проклятое бабье, никакого соображения! Сплошное расстройство из-за них. Наконец-то хоть с одной сквитался. Но все равно Стрейндж жалел, что не сдержался.

— Ну и ну! — протянул Лэндерс.

Он начал осторожно поднимать Фрэнсис голову. Стрейндж отнял ее руки от лица. Из носа у нее обильно текла кровь, заливая ей ладони и колени.

— По крайней мере, заткнется пока, — некстати сказал Стрейндж с растерянной улыбкой.

Из ванной, намочив в воде полотенце, уже спешил Трайнор.

— Это ты зря, — негромко, укоризненно кинул он Стрейнджу.

— Учудил, глупая твоя башка, — беззлобно бормотала Фрэнсис.