Только вперед
Шрифт:
— Так их! — закричали болельщики.
Кочетов приготовился к прыжку. Стало тихо.
— Ванвейн! — раздался в полной тишине крик с галерки. — Ванвейн!
Чемпион Голландии, не понимая, в чем дело, встал и галантно поклонился.
— Хватит кланяться, Ванвейн! — крикнул молодой моряк. — На старт, Baнвейн! Защищай честь Голландии!
К этому крику присоединился и кое-кто из зрителей первых рядов, но, поняв свою оплошность, они быстро замолчали.
Ванвейн покачал головой, знаками показывая, что у него нет с собой спортивного костюма.
— Я одолжу тебе плавки, Ванвейн! — кричал моряк с галерки. — Плыви, не трусь!
— На старт, Ванвейн! Стань рядом с «Северным медведем»! — громко требовал зал.
Ванвейн, весь красный, вскочил с места и чуть не бегом направился к выходу. Под свист галерки он покинул бассейн.
Леонид снова прыгнул в воду. Он плыл медленно, и в ярких лучах прожекторов отчетливо видны его идеально правильные, точные движения. Зал восторженно ревет.
— Точная работа! Пловец-ювелир! — кричит парень в черной фуфайке.
— Король брасса! — громко заявляет моряк.
— Король брасса! — восторженно подхватывает зал.
Леонид по лесенке выходит из воды.
Судьи опять удаляются. На этот раз они возвращаются очень быстро.
— Стиль правильный! — недовольно говорит первый судья. Он хочет еще что-то прибавить, но гром аплодисментов не дает ему продолжать.
— Стиль правильный! — пожимая плечами, повторяют один за другим все двадцать судей.
Главный судья дает сигнал, и оркестр начинает играть гимн в честь победителя. Родные, торжественные, мощные звуки «Интернационала» разносятся по всему бассейну.
Галерка дружно встает.
Нехотя поднимаются и господа в первых рядах.
На «мачту победителей» взвивается алое полотнище. Оно достигает вершины, и вот над изумрудной водой бассейна, развернувшись, гордо трепещет флаг Страны Советов.
Глава девятая. Лыжи — это оружие
Поезд тарахтел на стыках, подолгу простаивал среди бескрайних снежных полей у сиротливо торчащих семафоров.
«Быстрей!» — мысленно подгонял его Леонид.
Ему казалось: чуть не перед каждым покрытым снеговой папахой блокпостом, каждой заметенной до крыши будкой путевого обходчика поезд сбавляет ход, а на станциях совсем застревает, прямо хоть подталкивай.
Леонид вышел в узкий проход, тянущийся вдоль купе. Станы были красиво отделаны, пол застлан ковровой дорожкой: «мягкий» вагон.
…Когда Кочетов за восемь минут до отхода поезда примчался на вокзал в Горьком, билетов уже не было.
— Поищите, девушка, — взмолился Леонид. — Крайне нужно…
Кассирша вышла в соседнюю кассу. Прошла минута, две… Леонид с беспокойством поглядывал на огромную стрелку вокзальных электрических часов. Та коротким прыжком отмерила еще одну минуту…
Кассирша вернулась:
— Есть один, мягкий…
— Давайте, — Леонид протянул все деньги, какие были у него. Только бы хватило!
«Нет хлеба — едим пироги! — подумал он. — Мягкий так мягкий!»
Кассирша долго (или так показалось Леониду?) писала что-то, стучала компостером. Наконец Леонид схватил билет, сдачу и побежал на перрон. К счастью, у него не было багажа, — лишь маленький чемодан.
Едва он, запыхавшись, вскочил в вагон, — поезд тронулся…
…Мимо Леонида по узкому вагонному коридорчику прошел проводник. На подносе у него дребезжали стаканы в мельхиоровых подстаканниках. Тут же горкой высились кубики сахара, упакованные в яркую обертку, как конфеты.
Леонид вернулся в купе. Напротив него пила чай соседка. Она брала сахар осторожно, самыми кончиками пальцев, словно щипчиками, и притом жеманно отодвигала мизинец. На блузке у нее был вышит крупный фиолетовый цветок с двумя длинными продолговатыми листьями.
«Тюльпан!» — узнал Леонид.
И сразу вспомнилась Голландия. Зеленое, с примятой травой, поле аэродрома. Их провожают на родину. Голландские рабочие-спортсмены не знают русского языка, а советские пловцы не говорят по-голландски.
Со всех сторон несутся крики:
— Карош!
— Отшень спасибо!
— Широка страна родна!
— Расцветали яблоки и груши!..
Леонид сперва не понимал: при чем тут яблоки и груши? Потом сообразил: голландцам просто доставляет удовольствие выкладывать весь свой запас русских слов.
На поле возникают пять групп, пять колец, и в центре каждой группы — советский спортсмен.
Закрыв глаза, Леонид живо видит: со всех сторон ему протягивают книги, блокноты, фотографии. Он пишет на них только одно слово: «Москва».
Голландские рабочие-спортсмены крепко тискают ему руки и радостно повторяют: «Москау!»
Особенно запомнилась Леониду высокая сухощавая девушка-голландка. У нее некрасивое лицо с крупными, резкими чертами, тусклый взгляд, прямые, бесцветные волосы. Вокруг все улыбаются, шумят, а она стоит молча, даже не просит автографа.
Леонид откалывает с лацкана пиджака свой значок — дешевенький значок со шпилем Петропавловской крепости — и прикрепляет его девушке. И вдруг лицо ее преображается. Сияют глаза (и вовсе они не тусклые!). Смягчаются резкие черты, она растерянно улыбается: «Чем бы отдарить?»
— Не надо, не надо, — смеется Леонид.
У девушки, как назло, ничего нет под рукой, только цветок в петлице. Она выдергивает этот фиолетовый тюльпан и протягивает его Леониду.
…«А неплохо мы там поработали! — думает Леонид. — Три золотых медали! И вдобавок, еще одна бронзовая».
Три раза гордо взлетал на «мачту победителей» алый флаг. Американцы, занявшие второе место, отстали от советской команды на восемь очков.
Леонид лег. Вагон идет плавно, без тряски. Только еле слышно позвякивает ложечка в стакане на столике.