Только вперед
Шрифт:
Леонид видел длинные ряды готовых к погрузке машин. Они заполнили весь двор и, не умещаясь на нем, стояли возле ворот и около заводоуправления. Надежно обшитые броней, вооруженные грозными пушками, они, казалось, вот-вот рванутся в бой.
Началось массовое изгнание врага из советской страны. В тяжелых зимних условиях Красная Армия наступала по огромному фронту. Нужно было много машин.
Целыми днями Леонид пропадал в бассейне. Но когда к нему пришли из военного училища и попросили обучать плаванию будущих офицеров, он сразу согласился. Чем больше он работал, чем больше уставал, тем лучше чувствовал себя. Было отрадно сознавать, что и он, несмотря на искалеченную руку, все же — в общем строю.
Но, как бы он ни был занят, тренировку больной руки не прекращал. Каждый свободный час посвящал упражнениям.
Тренировался даже шагая по улице, даже сидя на собраниях.
Леонид помнит, как удивленно все перешептывались, когда он пришел на заседание в Городской комитет физкультуры с маленьким тугим «арапским» мячиком в руке. Леонид сел на заднюю скамейку, в угол. Левой рукой он разжал стиснутые в кулак пальцы правой руки и положил на ладонь мячик. Потом левой рукой сильно прижал к нему пальцы правой руки. Тугой, пружинистый мяч сжался; теперь он был сдавлен в кулаке. Леонид снял левую руку, мяч спружинил и заставил разжаться сжимавшие его пальцы правой руки. Леонид снова левой рукой прижал пальцы правой руки к мячу. Потом снова снял левую руку. И мяч снова спружинил и разжал пальцы.
Так Леонид и сидев у стенки, внимательно слушая докладчика и непрерывно сжимая и разжимая с помощью мяча пальцы больной руки.
«Что случилось?» — подумал председатель собрания, заметив странное оживление в том углу, где находился Кочетов.
Он пригляделся и увидел, как новый инструктор возится с мячом.
«Нашел место для баловства!» — нахмурился председатель и потянулся к медному колокольчику. Но тут один из членов президиума, сидящий рядом с председателем, что-то быстро прошептал ему, показывая глазами на Кочетова. Председатель удивленно поднял брови и не стал звонить в колокольчик.
Вскоре уже все сослуживцы Леонида знали, что он тренирует раненую руку, и не удивлялись, когда он часами сидел на собраниях, сотни раз подряд сжимая тугой мячик.
Леонид никогда не выходил из дому без маленького желтого чемоданчика. Куда бы он ни шел, — чемоданчик был с ним. В нем до войны Кочетов носил в бассейн свои спортивные принадлежности: купальный костюм, шапочку, тренерский костюм, туфли, мыло, губку. Но теперь, направляясь в бассейн, он нес тренерский костюм отдельно, в левой руке. А чемоданчик оставался в правой, больной руке. Тренеры заметили: чемоданчик почему-то всегда заперт на ключ. В бассейне Кочетов, не отпирая, прятал его в свой шкафчик и за весь день ни разу не притрагивался к нему. А вечером уносил запертый чемоданчик домой. Странно!.. Зачем же тогда чемпион таскал его в бассейн?!
— Золото он там носит, что ли?! — шутили они. — Боится дома оставить, чтоб не украли!
И действительно, было похоже, что в чемодане в самом деле лежит золото. Один из инструкторов попробовал передвинуть его на другое место и удивился — какой тяжелый!
Леонид однажды услышал эти шутки. Он поставил чемоданчик на стол, щелкнул замком:
— Оп-ля! Фокус номер один! — и распахнул крышку.
В чемодане вплотную друг к другу лежали два самых обыкновенных кирпича.
Кочетов носил их всегда с собой, чтобы мускулы больной руки привыкли к напряжению. Сначала он клал в чемодан один кирпич, потом два. Носить кирпичи открыто было неудобно, все обращали бы внимание. Поэтому Леонид запаковал свое «сокровище» в чемодан.
Однажды он попросил у соседки баян. Муж ее сражался на фронте, и играть было некому. Она охотно дала Леониду инструмент. С тех пор каждый вечер через стенку из комнаты Кочетова доносились к соседке звуки баяна. Та любила музыку и сперва прислушивалась, желая понять, какую песню играет Леонид. Но сквозь стенку неслись какие-то дикие, бессвязные звуки.
«Что за ерунда? — изумлялась соседка. — Да он, пожалуй, никогда не держал баяна!»
Кочетов действительно не умел играть на баяне. Но все же он регулярно, каждый вечер, извлекал из инструмента нестройные, сумбурные звуки. Баян, как и кирпичи, служил лекарством. Когда Леонид почувствовал, что пальцы его правой руки начинают понемногу оживать, он решил каждый день двигать ими. Но просто шевелить пальцами было тоскливо. Тогда он и принялся играть на баяне.
Пожалуй, больше всех в квартире любила Кочетова четырехлетняя соседкина дочурка Анечка.
Каждый вечер нетерпеливо поджидала она возвращения дяди Лени с работы и с радостным визгом врывалась в его комнату.
Анечка сразу же, по-хозяйски, направлялась к окну и, встав на цыпочки, доставала с подоконника коробок спичек.
Потом она садилась дяде Лене на колени и ждала, пока он построит из спичек колодец.
Пальцы плохо слушались Леонида, но он упрямо строил колодец одной только правой рукой. Трудно было ухватить спичку негнущимися пальцами, положить ее куда надо и при этом неловким движением не развалить все сооружение.
Капли пота выступали у него на лбу, когда он занимался этим нехитрым строительством, будто не из спичек складывался сруб, а из настоящих тяжелых пятивершковых бревен.
Анечка сидела оттопырив губки и нетерпеливо подняв пухлую ручку. Девочка и не догадывалась, как тяжело дяде Лене строить колодец. Наоборот, она думала, что эта игра нравится ему. Иначе зачем бы он каждый вечер сооружал колодцы, поезда и домики?!
Как только строительство заканчивалось, Анечка ударяла по колодцу рукой и разрушала постройку. Этот момент в игре нравился ей больше всего. Она захлебывалась от восторга.
Дядя Леня не сердился и терпеливо начинал строить заново. Это особенно привлекало к нему девочку. Дядя Леня был, конечно, лучше всех взрослых. Мама, например, всегда сердилась, когда Анечка ломала игрушки или постройки. А дядя Леня лишь смеялся.
Спички тоже служили лекарством. Они приучали пальцы быть послушными, подвижными, ловкими. Поэтому Кочетов и не мешал Анечке ломать очередной колодец. Все равно он разрушил бы его сам. Леонид дал себе задание: каждый вечер строить пять колодцев — и точно выполнял его.
Полтора года прошло с тех пор, как он покинул госпиталь и уехал из Ленинграда. Полтора года, пятьсот пятьдесят дней. И среди них не было ни одного, когда бы он не упражнялся. Его больная рука не знала покоя.
Пятьсот пятьдесят раз всходило солнце, и пятьсот пятьдесят раз Леонид совершал свою утреннюю пробежку и получасовую «снарядовую гимнастику». Так он в шутку называл тренировку больной руки на лечебных аппаратах.
Каждый вечер, когда приволжский город погружался в темноту, Леонид перед сном не меньше часа проделывал всевозможные упражнения.