Толкование на Евангелие от Иоанна

Златоуст Иоанн

1. Подражателе мне бывайте, говорит Павел, якоже и аз Христу (1 Кор. 11, 1). Для того Христос и плоть принял из одного с нами состава, чтобы чрез нее научить нас добродетели. В подобии, сказано, плоти греха и о гресе осуди грех во плоти (Рим. 8, 3). Да и Сам Христос (говорит): научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем (Мф. 11, 29). И этому Он учил не словами только, но и делами. Так, называли Его и самарянином, и бесноватым, и обманщиком и бросали в Него камни; а фарисеи то слуг посылали, чтобы схватить Его, то подсылали других злоумышленников, притом и сами часто поносили Его, и все это тогда, как не только не имели ни малейшего повода к обвинению Его, а, напротив, еще постоянно пользовались Его благодеяниями. Однако ж и после всего этого Он не переставал творить им добро и словом, и делом. И когда один слуга ударил Его, Он говорит: аще зле глаголах, свидетельствуй о зле: аще ли добре, что Мя биеши? (Ин. 18, 23). Но так поступал Он со Своими врагами и злоумышленниками. Посмотрим же, как Он поступает и со Своими учениками, а особенно – что Он теперь высказывает по отношению к (ученику) коварному. Ведь его следовало ненавидеть больше всех, потому что он, будучи учеником и участником в трапезах и вечерях, и видя чудеса, и удостоившись получить так много, поступил с Ним хуже всех, – не камни бросал в Него и не поносил Его, но выдал и предал. Между тем смотри, как Он благосклонно принимает его: Он умывает ему ноги. И этим также Он хотел удержать его от злого намерения. Мог Он, конечно, если бы захотел, иссушить его, как смоковницу, и разорвать на части, как разорвал камни, и разодрать, как завесу; но Он хотел, чтобы тот оставил свое злое намерение не по принуждению, а по доброй воле. С этою целию Он и умывает ему ноги. Но и этого не устыдился этот несчастный и жалкий человек. Прежде же праздника Пасхи, ведый Иисус, яко прииде Ему час. Не тогда только узнал, но знал, говорит (евангелист), гораздо прежде, чем сделал то, что сделал. Да прейдет. Евангелист глубокомысленно называет смерть Его переходом. Возлюбль Своя сущияв мире, до конца возлюби их. Видишь, как Он, намереваясь оставить их, обнаруживает к ним сильнейшую любовь? Слова: возлюбль, до конца возлюби их – именно означают, что Он не упустил ничего, что следовало сделать тому, кто сильно любит. Но почему Он сделал это не сначала? Что важнее,

то Он делает в конце, чтобы усилить их привязанность к Себе и приготовить им великое утешение в наступающих бедствиях. Своими же Он называет их по Своему близкому с ними общению. Называет Он и других Своими, но – как Свое создание, например, когда говорит: и свои Его не прияша (1, 11). Но что значит: сущия в мире! Это значит, что у Него были Свои и между умершими, как, например, Авраам, Исаак, Иаков и подобные им; но они были уже не в мире. Видишь ли, что Он Бог и Ветхого и Нового Завета? А что значит: до конца возлюби их? Этим (евангелист) говорит, что Он никогда не переставал любить их; и это называет свидетельством особенно сильной любви. Правда, в другом месте (таким свидетельством) называется не это, а положение души за друзей своих; но тогда этого еще не было. Но почему Он сделал это (умыл ноги) теперь? Потому, что это было гораздо удивительнее тогда, когда Он для всех казался столько славным, да чрез это и утешение немалое Он оставил пред разлукою с ними. Так как им предстояло перенести жестокую скорбь, то Он предлагает им чрез это и равносильное утешение. И вечери бывшей, диаволу уже вложившу в сердце Иуде, да Его предаст (см.: 13, 2). В изумлении сказал это евангелист, показывая, что умыл ноги Иуде тогда, когда тот уже решился предать Его. Этим Он обнаруживает также великую злобу Иуды, – потому что его не остановило ни участие в вечери, хотя это обыкновенно лучше укрощает злобу, ни то, что Учитель продолжал заботиться о нем до самого последнего дня. Ведый Иисус, яко вся даде ему Отец вруце, и яко от Бога изыде и к Богу грядет (13, 3). Здесь выражает свое удивление, что Тот, Кто так велик и так высок, Кто пришел от Бога и к Богу отходит, Кто все содержит в Своей власти, – что Он совершил это и, несмотря на все Свое величие, не возгнушался принять на Себя такое дело. Под преданием же, как мне кажется, он разумеет здесь спасение верных; и Христос, когда говорит: вся Мне предана суть Отцем Моим (Мф. 11, 27), – разумеет это же самое предание. Так точно Он и в другом месте говорит: Твои беша, и Мне их дал еси (Ин. 17, 6); и еще: никтоже может приити ко Мне, аще не Отец привлечет его (6, 44); и: аще не будет дано ему с Небесе (3, 27). Итак, или это выражает, или то, что умовение ног нисколько не могло унизить, так как Он пришел от Бога и идет к Богу, и все содержит. А когда ты слышишь: предание, то не предполагай ничего человеческого. Этим показывается только уважение к Отцу и единомыслие с Ним, потому что, как Отец предает Ему, так и Он предает Отцу, как это и показывает Павел, когда говорит: егда предаст Царство Богу и Отцу (1 Кор. 15, 24). Говорит здесь об этом по-человечески, показывая Его великую заботливость об учениках и обнаруживая неизреченную любовь Его к ним, – так как Он теперь уже заботился о них, как о Своих, научая их матери всех благ – смиренномудрию, которое Он назвал началом и концом добродетели. И не без причины присовокуплены слова: от Бога изыде и к Богу грядет, но чтобы знали мы, что Он поступал достойно Того, Кто пришел оттуда и туда идет, – поправ всякую гордость. И воста от вечери и положи ризы (Ин. 13, 4).

2. Смотри, как не умовением только Христос показывает Свое смирение, но и другими действиями. Не прежде возлежания Он встал, а тогда, когда уже все возлегли. Затем не просто умывает, но сначала сложил с Себя одежду. Но и на этом не остановился, а еще опоясался полотенцем; да и этим не удовольствовался, но Сам же влил воду, а не другому велел наполнить ее. Так все это Он делает Сам, чтобы показать тем, что когда мы делаем добро, то должны делать его не с небрежностью, но со всем усердием. И мне кажется, что Своему предателю Он умыл ноги первому, – так как (евангелист), сказав: и начат умывати ноги учеником (ст. 5), затем продолжает: прииде же к Симону Петру, и глагола ему той: Ты ли мои умыеши нозе? (ст. 6). То есть теми ли самыми руками, которыми Ты отверзал очи, очищал прокаженных и воскрешал мертвых? Подлинно, уже и это выражает собою весьма много, – почему Петру и не было надобности сказать что-нибудь больше, чем: Ты ли? В этом одном уже высказывалось все. Но справедливо может кто-нибудь спросить: почему никто другой не воспрепятствовал Ему (умыть ноги), а только один Петр, что служит свидетельством немалой любви и уважения? Какая же этому причина? Мне кажется, что Христос прежде умыл ноги предателю, а потом приступил к Петру, и что другие были уже вразумлены примером Петра. А что действительно Он умыл кого-то другого прежде Петра, это видно из слов: когда же пришел к Петру. Впрочем, евангелист не говорит прямо, но словом: начат намекает на это. И хотя первым был Петр, но, вероятно, предатель, по своей наглости, возлежал даже выше верховного (апостола). Его наглость выказывается и в других случаях: например когда он погружает вместе с Учителем (руку в солило) и когда, несмотря на обличения, не чувствует угрызения совести. Петр, однажды подвергшись упреку еще прежде, и упреку за слова, которые он сказал от любви, так смирился, что даже и тогда, как был в томлении и трепете, обратился к другому, чтобы тот вопросил; а этот (Иуда), несмотря на частые обличения, не приходил в чувство. Итак, когда подошел к Петру, глагола ему той: Господи, Ты ли мои умыеши нозе? – (Христос) говорит ему: еже Аз творю, ты не веси ныне, уразумееши же по сих (ст. 6–7), то есть (после узнаешь), какая от этого выгода, как полезен этот урок, как это может расположить нас ко всякому смиренномудрию. Что же Петр? Продолжает противиться и говорит: не умыеши ногу мою во веки (ст. 8). Что ты делаешь, Петр? Разве не помнишь прежних слов? Не ты ли сказал: милосерд Ты, и услышал: иди за Мною, сатано (Мф. 16, 22, 23)? Ужели и это не вразумило тебя, и ты все еще горячишься? Да, говорит; но теперь совершается дело необыкновенное и поразительное. Поелику же Петр поступал так по великой любви, то и Христос опять уловляет его тою любовию. Как тогда Он сильно укорил его, сказав: соблазн Ми еси (Мф. 16, 23), так и теперь говорит: аще неумыю тебе, не имаши части со Мною (ст. 8). Что же этот пылкий и пламенный? Господи, говорит, не нозе мои токмо, но и руце и главу (ст. 9). Горяч в сопротивлении, но еще горячее в изъявлении согласия; а то и другое – от любви. Но почему (Христос) не сказал, для чего Он это делал, а употребил угрозу? Потому, что Петр не послушал бы. Если бы сказал: оставь, чрез это Я хочу научить вас смирению, – то Петр тысячу раз обещал бы быть смиренным, лишь бы только Владыка не делал этого. А теперь что говорит? То, чего Петр всего более боялся и страшился, – именно, чтобы не быть отлученным от Него. Ведь это он часто спрашивал: камо идеши? – и по этому-то поводу говорил: душу мою за Тя положу (ст. 36, 37). Если он не уступил и тогда, как услышал: ты не знаешь теперь, что Я делаю, а узнаешь после, – то тем более, если бы узнал. Поэтому-то и сказал: уразумееши же по сих, – зная, что, если бы он уразумел это теперь, то продолжал бы противиться. Да Петр и не сказал: объясни мне, и я не буду противиться; но – что было знаком еще большей горячности – он даже не хотел знать этого, а опять настаивает на своем, говоря: не умыеши ногу мою. Когда же (Христос) употребил угрозу, – он тотчас утих. Но что значит: уразумееши по сих? Когда именно по сих? Тогда, говорит, когда именем Моим будешь изгонять бесов, когда увидишь Мое вознесение на Небо, когда узнаешь от Духа, что Я восседаю одесную Отца, – тогда поймешь то, что теперь совершается. Что же Христос? Когда Петр сказал: Господи, не нозе мои токмо, но и руце и главу, – (Христос) говорит: измовенный не требует, токмо нозе умыти, есть бо весь чист. И вы чисти есте, но не еси. Ведяше бо предающаго Его (ст. 10–11). Но если они чисты, – для чего умываешь им ноги? Для того, чтобы мы научились скромности. Поэтому-то Он обратился не к другой какой-нибудь части тела, а именно к той, которая менее всех других ценится. Что значит: измовенный? То же, что чистый. А разве они были чисты? Ведь они еще не были освобождены от грехов и не удостоились получить Святого Духа, так как грех еще владычествовал, клятвенное рукописание еще существовало и жертва еще не была принесена. Почему же Он называет их чистыми? Чтобы ты не подумал, будто они в том отношении чисты, что уже освобождены от грехов, Он присовокупил: вы чисти есте за слово, еже рех вам (см.: 15, 3), – то есть вы пока чисты только с этой стороны; вы уже приняли свет; вы уже освободились от иудейских заблуждений. Так и Пророк говорит: измыйтеся, и чисти будите, отъимите лукавства от душ ваших (Ис. 1, 16). Значит, такой уже омылся и чист. Атак как апостолы отвергли от души своей всякое лукавство и обращались со Христом с чистою совестию, то Он и говорит, сообразно со словами Пророка, что измовенный уже чист. Под измовением Он разумеет здесь не иудейское омовение водою, но очищение совести.

3. Итак, будем и мы чисты; научимся делать добро. Но что такое добро? Судите сиру и оправдите вдовицу, и приидите, и истяжимся, глаголет Господь (Ис. 1, 17–18). В Писании часто говорится таким образом о вдовах и сиротах; а мы о том и не думаем. Между тем, представь, какая награда! Аще будут греси ваши, сказано, яко багряное, яко снег убелю: аще же будут яко червленое, яко волну убелю (Ис. 1, 18). Вдовицы беззащитны, а потому (Господь) много о них и заботится. Они, конечно, могли бы вступить и во второй брак, но из страха Божия они переносят скорби вдовства. Подадим же им руку помощи все мы, и мужи и жены, чтобы и нам самим когда-нибудь не подвергнуться тяжкой участи вдовства или, если подвергнемся ей, иметь полное право ожидать и себе человеколюбия. Не малую имеют силу слезы вдовицы: они могут отверзть самое небо. Не будем же обижать их, не станем увеличивать их несчастия, но будем оказывать им всевозможную помощь. Если будем поступать таким образом, то доставим себе совершенную безопасность и в настоящей жизни, и в будущем веке. Не только здесь, но и там они послужат для нас защитою; за оказанные им благодеяния они избавят нас от большей части наших грехов и дадут нам возможность с дерзновением предстать пред судилищем Христовым, чего да сподобимся все мы, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки веков. Аминь.

Беседа LXXI

Прият ризы Своя, возлег паки, рече им: весте ли, что сотворих вам? (13, 12 и далее)

Изъяснение 13, 12 и далее. Ожесточение Иуды. – Отношение Иисуса Христа к своим ученикам как назидательный пример для господ, жестоких к своим слугам. – К объяснению урока смирения, преподанного Господом. – Не тот несчастен, кто терпит обиды, а тот, кто причиняет их. – Примеры древних. – Иосиф и Моисей как образцы кротости и терпения. – История Иосифа. – Нужно прощать, чтобы получить прощение от Бога.

1. Опасно, возлюбленные, опасно впасть в глубину зол. Тогда уже трудно бывает душе исправиться. Поэтому нужно всячески стараться не быть уловленным в начале, потому что легче не вдаться (в зло), чем, вдавшись, исправиться. Посмотри на Иуду: когда он вверг себя (в зло), то сколько ни получает помощи, – все не восстает. Сказал (Христос), обращаясь к нему: един от вас диавол есть (Ин. 6, 70); сказал: не все веруют (6, 64); сказал: не о всех вас глаголю; и: Аз вем, ихже избрах (13, 18), – но он ничего этого не чувствует. Егда же умы ноги их, прият ризы Своя, возлег паки, рече им: весте ли, что сотворих вам? Это говорит, обращаясь уже не к одному Петру, но и ко всем. Вы глашаете Мя: Господь и Учитель, и добре глаголете: есмь бо (ст. 13). Вы глашаете Мя, – ссылается на их суждение. Потом, чтобы не показалось, что это слова их приязни, присовокупляет: есмь бо. Таким образом, приведя их собственные слова, Он тем самым делает их не тягостными; а подтвердив приведенные слова Своим (словом), отстраняет от них всякое подозрение. Есмь бо, говорит. Видишь ли, как, беседуя с учениками, Он гораздо открытее говорит о Самом Себе? Как сказал Он: не называйте учителя на земле, един бо есть ваш Учитель, так же сказал: и отца не зовите на земли (см.: Мф. 23, 8, 9). А выражение: един сказано не об Отце только, но и о Нем. Если бы Он говорил, не разумея здесь и Себя, то как мог бы сказать: да сынове света будете (Ин. 12, 36)? И опять: если бы называл учителем одного Отца, то как же говорит: есмь бо, и еще: един есть наставник ваш, Христос (Мф. 23, 10)?

Аще убо Аз, Господь и Учитель, умыхваши нозе, и вы должни есте друг другу умывати: образ бо сей дах вам, да, якоже Аз сотворих, тако и вы творите (см.: Ин. 13, 14, 15). Но ведь это не одно и то же, потому что Он – Учитель и Господь, а вы между собою – сорабы. Что же значит: тако? С таким же усердием. Для того Он и берет примеры от большего, чтобы мы делали хоть меньшее. Так и учителя пишут для детей весьма красивые буквы, чтобы они, хотя несовершенно, подражали им. Что же теперь – презирающие своих собратий? Что теперь – требующие почестей? Христос умыл ноги предателю, святотатцу и хищнику и в самое время предательства, несмотря на нераскаянность, сделал его общником трапезы; а ты гордишься и надмеваешься? Так значит, скажешь, мы должны умывать ноги друг другу, следовательно и рабам? А что же особенного, если и рабам? Здесь раб и свободный различаются только по имени, а там – по существу дела. Христос по естеству Господь, а мы рабы; однако ж Он не отказался и это сделать. Но теперь приходится довольствоваться, если и со свободными мы не поступаем, как с рабами и купленными невольниками. И что мы тогда скажем, мы, и имеющие образцы такого долготерпения, нисколько не подражающие им, а поступающие совершенно напротив – без меры превозносящиеся и не воздающие должного? Ведь Бог, Сам сначала совершив это (умыв ноги), сделал нас должниками друг другу, хотя мы обязаны воздавать друг другу и меньше (того, что Он сделал), так как Он – Господь, а мы, если будем делать это, будем делать для подобных нам рабов. На это самое и Он указал словами: аще убо Аз, Господь и Учитель, и еще: тако и вы. Следовало бы сказать: тем более вы – рабы; но Он предоставил это совести слушателей. Но почемуже Он сделал это теперь? Потому, что (ученики) скоро уже должны были и сподобиться чести, одни – большей, другие – меньшей.

2. Поэтому, чтобы они не возносились друг над другом и не говорили, как прежде: кто есть болий, и не негодовали друг на друга, Он у всех их отнимает высокомерие, говоря: хотя бы ты был и очень велик, ты не должен нисколько возноситься над братом. И не сказал того, что важнее, именно: если Я умыл ноги предателю, то что великого в том, если вы (будете умывать ноги) друг другу? – но, показав это на самом деле, предоставил судить о том зрителям. Поэтому Он говорил: иже аще сотворит и научит, сей велий наречется (см.: Мф. 5, 19), потому что учить по-настоящему-это значит исполнять самим делом. Такое учение какой не истребит надменности? Какой не уничтожит гордости и высокомерия? Седящий на Херувимах умыл ноги предателю; а ты, человек, – земля и пепел, персть и прах, – превозносишься и высокомудрствуешь? И какой же будешь достоин ты геенны? Если ты действительно желаешь иметь чувства высокие, – приди, Я покажу тебе путь, потому что ты даже не знаешь, что это значит. Кто прилепляется к настоящему, как к чему-то великому, утого душа низкая. Поэтомуи смиренномудрие может быть только при величии души, и надменность – только от низости души. Как малые дети пристрастны бывают к ничтожным вещам, к мячикам, обручам и костям, а о великом не могут иметь и понятия, так точно и здесь: кто любомудрствует, тот будет считать за ничто блага настоящие (и потому ни сам не захочет иметь их, ни у другого не возьмет их), а кто не любомудрствует, тот будет думать иначе, будет пристрастен к паутине, к тени, к сонным мечтам и к тому, что еще ничтожнее этого. Аминь, аминь глаголю вам: несть раб болий господа своего, ни посланник болий пославшаго его. Аще сия весте, блажени есте, аще творите я. Не о всех вас глаголю, но да Писание сбудется: ядый со Мною хлеб воздвиже на Мя пяту свою (см.: Ин. 13, 16–18). Что сказал прежде, то и теперь говорит, для увещания их. Если раб не больше господина своего и посланник не больше пославшего его, а Мною это сделано, то тем более вам должно делать это. Потом, чтобы кто-нибудь не сказал: для чего Ты это говоришь? разве мы не знаем этого? – присовокупил следующее: Я говорю вам не потому, будто вы не знаете, но для того, чтобы вы осуществляли на самом деле Мои слова. Знать могут все, а делать – не все. Потому Он и сказал: блажени есте, аще творите я. Потому же именно и Я непрестанно повторяю вам об этом, хотя вы и знаете, – чтобы расположить вас к делам. Ведь и иудеи знают, но они не блаженны, потому что не исполняют того, что знают. Не о всех, говорит, вас глаголю. О, долготерпение! Еще не открывает предателя, а, напротив, прикрывает его дело, подавая тем ему случай к покаянию. И открывает, и не открывает, говоря таким образом: ядый со Мною хлеб воздвиже на Мя пяту. Мне кажется, что слова: несть раб болий господа своего сказаны и для того, чтобы те, которым случится потерпеть зло от рабов или от каких-нибудь ничтожных людей, не соблазнялись, взирая на пример Иуды, который, получив бесчисленные благодеяния, заплатил злом Благодетелю. Поэтому и присовокупил: ядый со Мною хлеб, и, оставив все прочее, сказал о том, что по преимуществу могло его удержать и пристыдить: тот, говорит, когоЯ питал, когоЯ сделал участником Своей трапезы. Это Он говорил, научая благодетельствовать людям, делающим нам зло, даже и тогда, как они неисправимы. А так как Он сказал: не о всех вас глаголю, то, чтобы не навесть страха на многих, Он отделяет наконец Иуду, говоря так: ядый со Мною хлеб. Выражение: не о всех не указывает непременно на одного; поэтому Он присовокупил: ядый со Мною хлеб, показывая этому несчастному, что Он подвергается его нападению не по неведению, но совершенно зная, – а это опять больше всего могло удержать его. И не сказал: предаст Меня, но: воздвиже на Мя пяту, чтобы тем выразить коварство, лукавство и скрытность его замысла.

3. Все же это написано для того, чтобы мы не были злопамятны к обидчикам, но вразумляли и оплакивали их. Действительно, слез достойны не те, которые терпят обиду, но те, которые причиняют ее. Лихоимец, клеветник и всякий, делающий какое-либо другое зло, вредят гораздо больше самим себе; а нам приносят величайшую пользу, если мы не мстим за себя. Положим, например, такой-то ограбил, а ты за обиду возблагодарил и прославил Бога. Чрез это благодарение ты приобрел себе бесчисленные награды, равно как тот приготовил себе неизреченный огонь. Если же кто скажет: что ж, если я не мог отомстить обидевшему меня, потому что я слабее его? – то я отвечу вот что: ты мог сердиться и гневаться, потому что это в нашей власти, желать зла опечалившему, тысячекратно проклинать его и всюду бесславить. Следовательно, кто этого не сделал, тот получит награду и за то, что не мстил, так как, очевидно, он не стал бы мстить и в том случае, если бы мог это сделать. Ведь обиженный, если он малодушен, пользуется всяким оружием – мстит обидевшему проклятиями, ругательствами, наветами. Итак, ты не только не делай этого, но и молись за него; а если ты не только не сделаешь этого, но и станешь молиться за него, то будешь подобен Богу. Молитеся, сказано, за творящих вам напасть, яко да будете подобны Отцу вашему, иже есть Небесех (см.: Мф. 5, 44). Видишь, какую великую пользу получаем мы от обид, причиняемых нам другими? Ничем так не услаждается Бог, как тем, когда мы не воздаем злом за зло. Но что я говорю: когда не воздаем злом за зло? Ведь нам заповедано воздавать противным – благодеяниями, молитвами. Поэтому и Христос воздал хотевшему предать Его благодеяниями, именно: умыл ноги, обличал тайно, укорял с кротостию, служил, удостоил его трапезы и целования, и хотя (Иуда) и от этого не сделался лучше, однако ж Он не переставал делать Свое. Но, если хочешь, я научу тебя и примером рабов, и в особенности рабов ветхозаветных, чтобы ты видел, что мы не можем иметь никакого извинения, когда бываем злопамятны. Итак, хотите ли, я скажу вам о Моисее? Или не вознести ли слово еще далее? Ведь чем древнее будут представлены примеры, тем будут они убедительнее. Почему же так? Потому, что тогда добродетель была труднее. Жившие в то время не имели ни письменных наставлений, ни примеров жизни; подвизалась одна только природа без всякой посторонней помощи и принуждена была всюду плавать без всякой опоры. Потому-то (Писание), похваляя Ноя, не просто назвало его совершенным, но присовокупило: в роде своем (Быт. 6, 9), то есть в такое время, когда было много препятствий. Конечно, после него прославились и другие, однако ж он ничем не будет меньше их, потомучто он был совершен в свое время.

Кто же был долготерпелив прежде Моисея? Блаженный и доблестный Иосиф, который, прославившись целомудрием, не менее прославился долготерпением. Его продали, между тем как он не сделал никакой обиды, но служил, работал и исполнял все, свойственное рабам. На него возвели злую хулу, но он не мстил, хотя имел и отца на своей стороне; напротив, он даже понес братьям пищу в пустыню и, когда не нашел их, не отчаялся и не возвратился назад, хотя и имел к тому случай, если бы хотел, но всегда сохранял истинно братское расположение к этим свирепым и жестоким людям. Опять, когда он сидел в темнице и был спрошен о причине, он не сказал о них ничего худого, а только: ничто сотворил, и: татьбою украден из земли еврейским (Быт. 40, 15). И после этого, когда снова получил власть, он и питал их, и избавил от бесчисленных зол. Так-то, когда мы бодрствуем над собою, злоба ближнего не может отвратить нас от добродетели. Но не таковы были его братья. Они сняли с него одежду, и хотели убить его, и поносили его за сновидение. Он принес им пищу, а они замышляли лишить его свободы и жизни. Сами ели, а брата, бросив нагого в ров, презирали. Что может быть хуже такого зверства? Каких убийц не были они бесчеловечнее? А потом, извлекши из рва, они предали его тысяче смертей, – продали людям иноплеменным и диким, отправлявшимся к варварам. Но он, сделавшись царем, не только не мстил им, но освободил их, сколько было в его власти, и от греха, назвав все случившееся делом Промысла Божия, а не их злобы. И все, что он ни сделал с ними, сделал не с тем, чтобы отомстить за обиду, но притворно, ради брата. Оттого-то, когда увидел впоследствии, что они не отпускают от себя его брата, тотчас сбросил с себя личину, стал громко рыдать и обнимать их, как будто бы они, прежде погубившие его, оказали ему величайшее благодеяние; перевел их всех в Египет и осыпал бесчисленными благодеяниями. Какое же мы будем иметь оправдание, когда после закона и благодати, после такого умножения любомудрия, не подражаем и тому, кто жил до благодати и закона? Кто избавит нас от наказания? Нет, истинно нет ничего хуже злопамятства. Это же показал и должник десяти тысяч талантов. Сначала ему долг был прощен, а потом снова потребован: прощен – по человеколюбию Божию, а вновь потребован – за его жестокость и злопамятство к своему клеврету (см.: Мф. 18, 24–35). Зная все это, будем прощать грехи нашим ближним и воздавать им добром, чтобы и от Бога получить милость, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа LXXII

Аминь, аминь глаголю вам: приемляй, аще кого послю, Мене приемлет; и приемляй Мене приемлет Пославшаго Мя (13, 20)

Изъяснение 13, 20. Почему святой Иоанн возлежал на груди Иисуса Христа, когда все другие ученики находились в страхе. – Бесчувствие Иуды. – Зачем в сонме учеников был кошелек. – Беседа после тайной вечери. – Не чудеса, а человеколюбие составляют признак учеников Иисуса Христа. – Упреки, которые язычники делали христианам. – В чем ученики проявляли свое человеколюбие. – Язычники замечали пороки и недостатки христиан и делали их предлогом уклонения от принятия христианской веры.