Толмач
Шрифт:
После поражения Республики в 1939 году, СССР и некоторые другие страны Европы (и даже Мексика) принимали испанских беженцев, женщин, детей, борцов «милисианос»-антифранкистов, спасая их от тюрьмы или расстрела. В первую очередь, вывозили, конечно, детей. Западные журналисты называли их лирически-романтически: «дети, бежавшие от грозы». Если бы просто от грозы как атмосферного явления. Они бежали от бомбежек, нищеты, голода, сиротства. Всего наша страна приняла более трех тысяч испанских беженцев – мирных жителей и около пяти тысяч борцов за Республику.
Возвращаюсь к рассказу: я в холле гостиницы «России», стою в растерянности в окружении людей протягивающих мне листочки с именами сыновей, дочерей, братьев, отцов, матерей и дедов, своих или друзей, соседей, – тех, которые не смогли приехать, но которые тоже надеялись отыскать следы родственников унесенных ураганом войны. Мне ничего не оставалось, как пообещать помочь им, хотя я совершенно не понимала и не знала, как. Меня выручил работавший в испанской референтуре «Интуриста» Пабло Ортего, бывший республиканец – летчик. Он тоже когда-то был вывезен в нашу страну вместе с фронтовыми однополчанами. Пабло предположил, где можно получить первичную информацию. Это был образованный еще в 1946 году Испанский центр именно для того, чтобы вести регистрацию прибывших в Союз беженцев, следить за их судьбой, оказывать поддержку в образовании, трудоустройстве, вообще в быту, который далеко не всегда и всем нравился. Мы с Пабло и группой активистов отправились в Испанский центр в радужной надежде на получение архивов. Не тут-то было. Оказалось, что практически все сведения, банк данных, говоря по-современному, о принятых беженцах, находился совсем в другой организации и хранился под грифом «секретно». И все-таки, наш визит не был напрасным. Руководители Центра отнеслись с большим участием к просьбам своих соотечественников. Они взяли все листочки с именами, фамилиями и адресами разыскиваемых людей, записали адреса и номера телефонов для обратной связи и пообещали обязательно сообщать о каждом конкретном случае, если удастся найти достоверную информацию. Нам с Пабло пришлось не один раз посещать Испанский центр с новой группой «болельщиков», жаждущих оставить списки с именами бывших беженцев и уехать с надеждой получить ответ на свой запрос. Побывать на матче мне так и не удалось. Что касается судьбы испанских беженцев… Это особая история, не всегда радостная и счастливая. Так или иначе, начиная с конца 50-ых годов, «советские» испанцы стали возвращаться на родину или в Латинскую Америку. После смерти Франко в 1975 году уже все, кто хотел, вернулся в Испанию без страха быть арестованным. Напомню, что генералиссимус Франко перед смертью передал власть королю и предложил создать общий монумент всем погибшим в Гражданскую войну – как бы примирить обе враждующие стороны. Так и сделали, и саркофаг с телом каудильо лежит почти 50 лет под мощными мраморными плитами базилики, построенной в глубине горы недалеко от королевской усыпальницы Эль Эскуриал. Базилика строилась два десятилетия по личному указанию генералиссимуса. На вершине горы стоит огромный в 150 метров крест – самый высокий в мире. Под ним покоятся жертвы Гражданской войны – более 40 тысяч. Так и называется это место «Долина павших». Такой вот жест примирения со стороны диктатора. А возводили все грандиозное сооружение – высотой 60 метров и длинной галереи в несколько сот метров заключенные – республиканцы, бывшие борцы-антифранкисты. Но их хоронили в общих могилах, крестов не ставили, места неизвестны. Иногда эти тайные захоронения случайно находят в разных уголках Испании.
С некоторого времени все чаще вспыхивают яростные споры по поводу необходимости перезахоронения вождя. Сторонники этого действа считают, что кровавый диктатор не имеет права и после смерти находиться рядом со своими жертвами. Но вообще к Франко отношение в испанском обществе неоднозначно. Многие отмечают, что при нем отсталая аграрная страна поднялась до уровня развитых европейских стран, национальная валюта песо стала конвертируемой, в стране практически отсутствовал криминал. В заслугу Франко ставится и его категорический отказ Гитлеру на прямое участие во Второй мировой войне, поддержание принципа нейтралитета. Единственная военная помощь Испании на Восточном фронте была оказана посылкой «Голубой дивизии», которая, едва начав воевать, бесславно закончила боевой путь на заснеженных полях России. Сторонники и поклонники Франко вспоминают и его помощь в спасении тысяч французских евреев, которых он принял в Испании. Здесь же нашли убежище и семьи королевских особ Европы. Впрочем, как известно, отношение к диктаторам вообще никогда не бывает единым у народа той страны, где он правил. То же самое происходит в нашей стране с личностью товарища Сталина, в Италии с Муссолини, в Чили с Пиночетом, в Ливии с Каддафи, в Иране с Хусейном. Это только к примеру.
Когда вынесут саркофаг генералиссимуса и вынесут ли, – неизвестно, но уже два-три андалусских городка тут же предложили свои кладбища для погребения праха каудильо. Нет, совсем не из-за симпатии к бывшему вождю. Городские власти надеются, что у них появится еще один притягательный туристический объект.
21. Прелесть морских круизов
Итак, пока был жив Франко, испанские туристы не прилетали в СССР, а приплывали. Да, приплывали на круизных лайнерах в наши южные порты Одессу, Ялту или Сочи. Теплоходы шли по Средиземноморью, но часто в программе посещения стран и городов были предусмотрены и однодневные стоянки в наших черноморских портах Одессе, Ялте или Сочи. Туристам ставили транзитную визу, и они могли законно вступить на советскую землю. В этих городах для них проводилась автобусная экскурсия. Интурист посылал нас, гидов из Москвы, в качестве переводчиков местного русскоговорящего экскурсовода на итальянский, испанский, французский или английский. Мне, как и моим коллегам, очень нравилась эта работа, и дело было не только и не столько в экскурсиях. Самое интересное начиналось потом, к вечеру, когда после экскурсий и прогулок по городу, к вечеру мы тоже поднимались по трапу и входили на борт пяти, а то и шести палубного зарубежного чуда. К сожалению, я не застала те времена в Интуристе, когда наших россиян, ставших активными участниками круизов, наши гиды сопровождали уже и по Средиземноморью и Северным морям. Вместе с туристами гиды выходили в каждом портовом городе в разных странах, имели полное право пользоваться всеми услугами на корабле, а в кошельках приятно хрустели две-три купюры свободно конвертируемой валюты, купленной на законных основаниях. Знаю по рассказам бывших коллег, что работа на круизах была для многих самой привлекательной.
Но, в начале 70-ых для большинства из нас, гидов, никогда прежде не выезжающих за границу, ночь на средиземноморском лайнере превращалась в маленький праздник. Мы шатались вверх-вниз по всем палубам. На одной был бассейн с голубой водой, подсвеченной фонариками по кругу, на другой и третьей – рестораны и бары с огромным набором совершенно незнакомых напитков. Где-то звучала классическая музыка. Мы бросались туда и находили небольшой концертный зал. Мягкий приглушенный свет, удобные кресла у небольших столиков и тихая публика, наслаждающаяся как шампанским в бокалах перед ними, так и квартетом музыкантов, исполняющих что-то ноктюрно-шопеновское. Мы мчались дальше, привлеченные совсем другими звуками, музыкой, почти запрещенной у нас: твист, рок и джаз. Это был ночной клуб, танцпол, дискотека, заведения, тогда совершенно незнакомые в СССР. Мы бродили дальше и останавливались, открыв рты от изумления, разглядывая перчатки, сумки, шляпки, немыслимой красоты туфли, флакончики с французскими духами, ряды коробочек с тенями, тушью, губной помадой и прочим «импортом», как тогда говорили, за блестящими витринами магазинчиков. Гидам разрешалось вкусить вечернюю трапезу в ресторане, в любом баре можно было пить кофе, сколько хочешь, но, Боже упаси, заказать какой-нибудь спиртной напиток. Принять личное приглашение от иностранца тоже категорически не рекомендовалось. Корабль направлялся из Одессы в Сочи, Ялту или, наоборот, в зависимости от первого пункта прибытия. Рано утром, после почти бессонной ночи, мы выходили из своих четырехместных кают, расположенных чуть ли не у машинного отделения, спускались на землю, чтобы снова, рассадив группы в автобусы «по языкам» провести экскурсию по городу. Перед отъездом в аэропорт на рейс до Москвы, мы всегда стояли в порту у причала и с энтузиазмом махали вслед отходящему от наших берегов лайнеру. Обычно на всех палубах скапливалась уйма народа, они тоже непрерывно махали нам, что-то кричали, но бравурный марш духового оркестра в полном составе стоявший рядом с капитанским мостиком, перекрывал все остальные звуки. Правильно поется «… и провожают пароходы совсем не так, как поезда». После коротких черноморских круизов мы возвращались к московским будням, к обычной работе гидов-переводчиков.
22. Мексика – страна мечты. Долгий путь к исполнению
Из испаноговорящих туристов мексиканцы оставались у нас самыми частыми гостями следом за кубинцами и аргентинскими группами. Особая ментальность мексиканцев наверняка связана с их историческим и даже доисторическим прошлым. Их уникальный генофонд уходит в глубину цивилизаций, когда-то проживавших на Юкатане. Совершенно оригинальное у них, к примеру, отношение к смерти. Как-то мексиканцы угостили меня привезенным с собой сахарным черепом. Тогда, несколько десятилетий назад, я и узнала известную сейчас многим странноватую народную традицию. В праздник Дня всех святых (первое воскресенье ноября) изготавливать весьма специфическое кондитерское изделие: черепа своих родных и друзей, живых еще, и им же дарить эти сладости с добродушным смехом, шуткой и пожеланием долгой жизни.
Обычный состав мексиканских групп – одинокие женщины за шестьдесят и такие же пожилые супружеские пары. Люди солидные, с достатком, которые, вырастив детей, уйдя на пенсию, заработав на приличную старость, могли, наконец, посвятить время себе и отправиться в давно задуманное путешествие по Европе. В программу почти всегда включалось и посещение загадочной страны – Советского союза. К нам они приезжали, побывав уже в Париже, Вене, Лондоне, Стокгольме. Иногда делались короткие визиты в Прагу, Будапешт или Берлин (как в Западный, так и в «наш», социалистический). Потом на неделю, а то и на две, они останавливались в Ленинграде и Москве. Большой европейский тур завершался обычно в Испании. Латиноамериканцы, не исключая, естественно и мексиканцев, испытывают неистребимую привязанность к этой стране, любовь и нежность, как дети к матери, не важно, отвечает ли она им взаимностью. И это, несмотря на роль Испании как исторического завоевателя, в общем, разрушителя тамошних цивилизаций, великих империй ацтеков, инков майя и стольких других. Туристы возвращались к себе на родину обычно с вылетом из Мадрида. Перемахнув океан, они потом долго не выезжали никуда, дальше Акапулько, Канкуна, других местных курортов, но часто вспоминали и рассказывали друзьям и знакомым о своем потрясающем, почти кругосветном, путешествии. Увлекшись рассказами, ехали их друзья, родственники и знакомые, а мы в Москве получали новую группу мексиканских туристов.
Мексиканцы очень гордятся, что у них революция произошла намного раньше нашей, еще в 1910 году, а закончилась в один год с Великой Октябрьской 1917 года. К слову сказать, когда однажды мексиканцы в автобусе на дальнем переезде в связи с каким-то национальным праздником исполнили свой революционный гимн начала века, мелодия очень напомнила мне марш Дунаевского: «Легко на сердце от песни веселой…». Схожесть мелодий была поразительной.
Была у мексиканцев, особенно у людей, относящихся к прошлому поколению, еще одна своеобразная гордость. Они помнили, что «русский революционер Троцкий», основатель однофамильного политического течения и до сих пор весьма популярного в Латинской Америке, проживал в их стране, на вилле недалеко от столицы – Мехико. Там он и был убит ледорубом как бы по заданию НКВД. Эту историю я впервые узнала от мексиканских туристов, слышала еще в те годы, когда документы об убийстве Троцкого лежали под пудовыми секретными замками в партийных архивах. Признаюсь, я не верила этим рассказам, во-первых, потому, что вообще не интересовалась историей троцкизма, а во-вторых, как и полагалось, «пионеру-ленинцу», до поры до времени была определенным адептом советского строя. И уж тем более, не поверила в байки о неблаговидной роли художника Давида Сикейроса, коммуниста и патриарха мексиканской монументальной живописи, в одном из многочисленных покушений на Троцкого. Но мексиканцы знали, кажется, все по этой теме, включая сложные личные взаимоотношения самого Сикейроса с художницей Фридой Кало, женой его друга и учителя Диего Ривера и, как говорили, любовницей основателя троцкизма. Я, родом из Страны Советов, выросшая в семье верных коммунистов-ленинцев, живущая, как и мои сограждане, за железным занавесом в определенной информационной изоляции, терпеливо выслушивала от мексиканских граждан про козни КГБ, и не верила этим россказням. Типичный «совок», я делала логичный, естественный для моего воспитания вывод: близость Мексики к США с его антисоветской пропагандой, губительным образом сказывается на простом хорошем мексиканском народе.
Мне довелось встретиться с Давидом Альфаро Сикейросом, уже пожилым человеком, когда он приехал в Москву по приглашению Союза художников. Народу в зале было много: оригинальные полихромные росписи Сикейроса были известны в нашей стране и высоко ценились. Председательствующий вначале рассказал о жизненном пути художника, и зал сидел притихший, слушая весьма краткое, но внушительное перечисление войн, революционных и политических битв, арестов и снова войн, где дон Сикейрос был активным участником. Потом слово передали почетному гостю. Я переводила его большое выступление о начале и поэтапном развитии знаменитой «пинтуры де муралльос» – настенной живописи, об основателе этого направления – своем друге и учителе Диего Ривера. После заседания и обеда мы отправились на экскурсию по городу, потом пошли в Кремль, обошли все три собора. Сикейрос долго рассматривал фрески, то приближался на допустимое расстояние, то уходил куда-то в угол и смотрел издалека. Мы вышли, он глубоко вздохнул, немного печально, почмокал губами, улыбнулся и сказал: «Мы так похожи, …» – «Кто?» – Не поняла я. – «Тот древний русский живописец и я, мы похожи. Мы говорим об одном и том же».
Конец ознакомительного фрагмента.