Толстой-Американец

Филин Михаил Дмитриевич

В соседних строчках тех же писем Американец уведомлял князя о собственных делах. Их он порою считал «не так-то хорошими» ^[783] , «скверными» ^[784] , а порою однозначно «плохими» ^[785] . «По многим обстоятельствам я могу, как евреи, назвать сей год: цорным годом, он же на беду высокосной, следовательно, одним днём больше», — сокрушался граф 19 апреля 1828 года ^[786] .

783

Там же. Л. 17.

784

Там же. Л. 21 об.

785

Там же.

Л. 21.

786

Там же. Л. 19.

«Я сам на точке разориться и, может быть, разорить твою великодушную сестру Веру — всё ето, быть может, за доброе токмо желание наше спасти от беды к<нязя> Фёдора (во всём сказанном нет ни на грош иперболы)», — читаем в другом месте ^[787] .

А в ответ на предложение Василия Гагарина обзавестись модными парижскими канделябрами наш герой писал 6 сентября 1828 года из Глебова: «От канделябр я отказываюсь, по самой той же причине, которая приказывает мне жить против желания в деревне» ^[788] .

787

Там же. Л. 31.

788

Там же. Л. 28 об. В том же письме Ф. И. Толстой пытался убедить князя: «Естьли б я только сделал хотя одно получение по разным претензиям моим, то будь уверен, любезной друг, что вменю себе сердечной обязанностию тебя выручить». (Там же.)

Шампанского же и французского вина (см. главу 6) экономивший на всём Американец отвергнуть не смог.

В 1829 году князь Василий Фёдорович Гагарин приказал долго жить. О судьбе заложенного владения Американца сведений нет. Но в письме С. Д. Киселёву, которое написано, вероятно, в тридцатые годы, граф Фёдор Иванович сообщил, что к его «тамбовскому имению» скоро может быть «приставлена опека» ^[789] . Это даёт нам некоторые основания думать, что выручить поместье из заклада Толстой так и не сумел.

789

Поликовский.С. 160.

Хотя дела графа Фёдора катились под гору, он и не думал падать духом. Надежды Американца на спасение главным образом были связаны с получением богатого наследства. И эти упования казались тогда ему весьма основательными.

Толстые состояли в родстве с Завадовскими, и с некоторых пор Американец претендовал на часть огромной (в четыре тысячи душ) Августовской экономии, имения в Могилёвской губернии, некогда принадлежавшего екатерининскому фавориту графу Петру Васильевичу Завадовскому (1739–1812). С братом покойного вельможи, генерал-майором Яковом Васильевичем Завадовским, у нашего героя, похоже, намечалась полюбовная сделка. Неслучайно 28 октября 1823 года граф Фёдор Толстой писал С. Д. Киселёву, своему кредитору: «Каждую минуту я на той точке, чтобы получить значительную сумму, <…> ожидаю поверенного г<осподина> Завадовского со дня на день, и коль скоро он будет, то я неминуемо должен разбогатеть; и тогда с удовольствием и даже большой благодарностью <…> с вами разочтусь» ^[790] .

790

Там же. С. 94.

Однако генерал-майор Я. В. Завадовский вскоре умер, и Американцу пришлось судиться с его вдовой, Елизаветой Павловной. Старухой умело руководил сын, граф Иван Яковлевич, бывший преображенец, действительный статский советник и камергер, кавалер ряда орденов. У И. Я. Завадовского имелись обширные связи во всяческих департаментах, и он, стремясь избавиться от докучливого дальнего родственника, предпринял определённые казуистические шаги.

Дело усложнилось и необычайно затянулось.

Известно, что в двадцатые годы Американец посещал Могилёвскую губернию по меньшей мере дважды, в 1825 и 1828 годах ^[791] . Но на месте, в губернском синедрионе, ему не удалось ускорить разбирательство. Тяжба была перенесена в Петербург и завершилась лишь в следующем десятилетии.

791

ОА. Т. 3. СПб., 1899. С. 107; НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 24.

Поездками в Костромскую и Могилёвскую губернии граф Фёдор тогда не ограничился.

Побывал наш герой и в губернии Тамбовской (где для него не нашлось доброго рома).

Кроме того, в январе 1828 года он наведался в Северную столицу ^[792] .

А до визита в Петербург Американец, в 1826–1827 годах, наслаждался Европой и Парижем ^[793] . По дороге туда, проезжая немецкий курортный город Бад-Эмс, русский путешественник остановился в гостинице «Vier Thurmen» ^[794] .

792

«Толстой

Фёдор Иванович уехал в Петербург, — сообщил В. Л. Пушкин князю П. А. Вяземскому 2 января 1828 года, — повёз туда Хлюстиных, своих племянников» (Пушкин В.Стихи. Проза. Письма. М., 1989. С. 272).

793

Первое письмо графа Ф. И. Толстого из Парижа, адресованное князю В. Ф. Гагарину, датировано 3 февраля 1826 года; последнее же — 10 мая 1827 года (НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 1–7).

794

Миллер С.Эмс и дворяне России. М., 2008. С. 301.

Там же, в германских землях, Американец с удовольствием подшутил над чиновниками-буквоедами, о чём не преминул потом рассказать князю П. А. Вяземскому. Тот вспоминал о графе: «Где-то в Германии официально спрашивают его: Ihr Character? — Lustig, — отвечает он, — т<о> е<сть> весёлый» [795] ^[796] .

Вернувшись домой, в Москву, граф Фёдор вновь не упускал случая повеселиться. И когда в конце декабря 1828 года (или в первые дни января 1829-го) подгулявшие приятели запиской [797] кликнули Американца присоединиться к ним, Фёдор Иванович ответил цидулькой следующего содержания: «О пресвятая и животворящая троица, явлюсь к вам, но уже в пол упитой.

795

Соль шутки (едва ли понятой туземцами) состоит в том, что немецкое слово «Character» имеет несколько значений. Чиновников, разумеется, интересовало званиевояжёра, а граф Ф. И. Толстой невинно сообщил им, каков у него нрав.

796

СЗК. С. 450.

797

Эту записку соорудил князь П. А. Вяземский, а подписали её Д. Н. Болотовский, А. С. Пушкин и С. Д. Киселёв (XIV, 37).

Т<олстой>. Не вином, а наливкой, кою приимите, яко предтечу Толстова» (XIV, 37).

Конец лета и осень 1829 года наш герой провёл уже в солнечной Италии, в частности во Флоренции ^[798] .

«Я вовсе поглупел» ^[799] . «Много я переменился, состарелся, остыл» ^[800] . Так писал о себе Американец в конце двадцатых годов. Однако стареть понемногуграфу Фёдору Ивановичу решительно не хотелось, и он, игнорируя возраст, бодрился, «бевер-ленился», оставался — буквально во всём, «литера в литеру» ^[801] , — стародавним Американцем, путешествующим

798

НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 9–15.

799

Там же. Л. 24.

800

Там же. Л. 30.

801

Там же.

Из рая в ад, из ада в рай!

Скоро нашему герою должно было стукнуть пятьдесят.

Толстой, верно, предчувствовал, что близится «холерный век» ^[802] , что вот-вот наступит печальное время, когда о «мятежных склонностях» ему придётся забыть.

И отставной полковник напоследок нещадно «шпорил» себя, торопился пожить всласть.

По утверждению Т. Новосильцевой, Пётр Нащокин как-то сказал об Американце некоей молодой особе: «Если б он вас полюбил и вам бы захотелось вставить в браслет звезду с неба, он бы её достал. Для него не было невозможного, и всё ему покорялось. Клянусь вам, что в его присутствии вы не испугались бы появления льва» ^[803] .

802

РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 2863а. Л. 4.

803

PC. 1878. № 6. С. 334.

Укрощать хищников седеющему графу не довелось, но зато однажды он едва не вышел к барьеру.

Правда, никакая дама в эту историю замешана не была.

Глава 8. ДУЭЛЬ БЕЗ ДУЭЛИ

Толпа <…> в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе.

А. С. Пушкин