Толстой-Американец
Шрифт:
В жизни Александра Пушкина есть ряд важных эпизодов, которые — в оптике традиционного «пушкиноцентризма» — до сих пор, полагаем, не получили сколько-нибудь удовлетворительного объяснения.
К таковым следует отнести и историю острейшего и долгого конфликта поэта с графом Фёдором Ивановичем Толстым. Интерпретация этой распри — интереснейшей страницы эпохи, яростного столкновения незаурядных характеров — по-прежнему выглядит как незатейливая, бедная сюжетом сказка со счастливым концом.
Сказка, где правда(воплощённая, естественно, в Пушкине), помыкавшись, победила-таки наглое, безудержное зло(сиречь нашего героя).
Вот краткое изложение официальной,испокон веку бытующей в пушкинистике версии конфликта.
Молодой, недавно вышедший из Лицея Пушкин познакомился с графом Фёдором Толстым где-то в октябре — ноябре 1819 года в Петербурге. На «чердаке» у приятеля Американца, драматурга князя А. А. Шаховского (на Малой Морской), они сели за карты, и поэт мигом понял, что противник «передёргивает». Пушкин высказался по этому поводу. «Да я сам это знаю, — ответил Фёдор Иванович, — но не люблю, чтобы мне это замечали» [804] .
804
ПВС-1.
Вскоре после этого инцидента Толстой уехал домой, в Первопрестольную, и оттуда, вознамерившись проучить самоуверенного партнёра, черкнул А. А. Шаховскому, что Пушкин-де однажды был высечен в секретной канцелярии Министерства внутренних дел [805] . А князь А. А. Шаховской повёл себя «нескромно» и поспособствовал распространению сплетни среди «светской черни» [806] .
До поэта оскорбительные слухи дошли в январе 1820 года, и он, «опозоренный в общественном мнении» и отчаявшийся, подумывавший о самоубийстве, даже дрался с кем-то на дуэли.
805
«Ему по<ка>за<лось> <за>бавно сделать из меня неприятеля, — писал Пушкин П. А. Вяземскому 1 сентября 1822 года из Кишинёва, — и смешить на мой счёт письмами чердак к<нязя> Шаховского…» (XIII, 43).
806
В октябре 1822 года поэт в письме брату Льву признался: «Вся моя ссора с Толстым происходит от нескромности к<нязя> Шаховского» (XIII, 51).
Весною 1820 года коллежского секретаря Александра Пушкина, слывшего за смутьяна и бунтовщика, власти отправили «перевоспитываться» на юг России, и уже находясь там, в Кишинёве, он доподлинно узнал (вероятно, от П. А. Катенина [807] ), ктозатеял запятнавшую его интригу.
Отныне страстной мечтой поэта было — и в полуденном краю, и позже, в сельце Михайловском, — «отплатить за тайные обиды», «совершенно очиститься» (XIII, 43),то есть вырваться в Москву и призвать Фёдора Толстого к барьеру. (Об этом имеется сообщение в кишинёвском дневнике прапорщика Ф. Н. Лугинина [808] . Да и Алексей Вульф позднее рассказывал, что его приятель Пушкин, «готовясь к <…> дуэли с известным американцем гр<афом> Толстым», практиковался в стрельбе. Упражняясь же, поэт приговаривал: «Этот меня не убьёт, а убьёт белокурый, так колдунья пророчила» [809] .)
807
См. пушкинское письмо П. А. Катенину от 19 июля 1822 года из Кишинёва: «Разве ты не знаешь несчастных сплетней, коих я был жертвою, и не твоей ли дружбе <…> обязан я первым известием об них?» (XIII, 41).
808
15 июня 1822 года Ф. Н. Лугинин записал в своём журнале: «Носились слухи, что его высекли в Тайной канцелярии, но это вздор. В Петербурге имел он за это дуэль. Также в Москву этой зимой хочет он ехать, чтоб иметь дуэль с одним графом Толстым, Американцем, который главный распускает эти слухи. Как у него нет никого приятелей в Москве, то я предложил быть его секундантом, если этой зимой буду в Москве, чему он очень обрадовался» (ПВС-1. С. 234).
809
ПВС-1. С. 415. Ср.: там же. С. 413.
Лепажевыми экзерсисами дело вовсе не ограничилось.
Пушкин в письме князю П. А. Вяземскому от 1 сентября 1822 года признался, что он «в бессилии своего бешенства закидал издали Толстого журнальной грязью» (XIII, 43)и эпиграммами.
Так, во второй половине 1820 года (предположительно в августе-декабре [810] ) им были сочинены хулительные строки — «бешеная эпиграмма» (Н. О. Лернер):
В жизни мрачной и презренной Был он долго погружён, Долго все концы вселенной Осквернял развратом он. Но, исправясь по не многу, Он загладил свой позор, И теперь он — слава богу Только что картёжный вор (II, 142).810
Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина: 1799–1826 / Сост. М. А. Цявловский. Л., 1991. С. 226.
А в послании «Чедаеву», которое напечатали в «Сыне Отечества» (1821, № 35), читатели увидели стихи про
Глупца философа, который в прежни лета Развратом изумил четыре части света, Но просветив себя, загладил свой позор: Отвыкнул от вина и стал картёжный вор… (II, 612) [811] .Спустя несколько лет Пушкин (в письме брату Льву, написанном в двадцатых числах апреля 1825 года) признался, что это — натуральная «пощёчина» (XIII, 163).Правда, готовя к печати свой первый поэтический сборник, «Стихотворения Александра Пушкина», он исключил из упомянутого послания стихи про графа Толстого-Американца. «Из послания к Чедаеву вымарал я стихи, которые тебе не понравились, — писал поэт П. А. Вяземскому в конце марта — начале апреля 1825 года, — [но] единственно для тебя, из уважения к тебе — а не потому, что они другим не по нутру» (XIII, 160).
811
Первый
Или философа, который в прежни лета… (II, 169, 611).
Когда этот номер «Сына Отечества» попал в руки Пушкина, он написал Н. И. Гречу 21 сентября 1821 года: «Вчера видел я в С<ыне> О<течества> моё послание к Ч<едаев>у; уж эта мне цензура! <…> Там напечатано глупца философа; зачем глупца? стихи относятся к Американцу Толстому, который вовсе не глупец; но лишняя брань не беда» (XIII, 32; выделено Пушкиным).
Брату же Пушкин пояснил: « О посл<ании> к Ч<еда-еву>скажу тебе, что пощёчины повторять не нужно» (XIII, 163; выделено Пушкиным).
Была и другая пушкинская «брань»; были иные, не менее хлёсткие, «явные нападения» — черновые и беловые тексты и строки, язвившие Американца.
Есть они, например, в черновиках послания князю П. А. Вяземскому («Язвительный поэт, остряк замысловатый…»), которое писалось в апреле — мае 1821 года (II, 624, 626–627).«Одно двустишие совершенно нецензурно. <…> Вероятно, и всё послание Вяземскому имело целью осмеяние Толстого, но по своему характеру оно к печати не предназначалось», — предположил видный пушкинист Б. В. Томашевский [812] .
812
Т<омашевский> Б. Эпиграмма Толстова-Американца <sic> на А. Пушкина //Литературная мысль. Вып. II. Пг., 1923. С. 237. Ср.: Пушкинская энциклопедия: Произведения. Вып. 1. СПб., 2009. С. 344–347.
В науке с недавних пор бытует довольно аргументированное мнение, будто графу Фёдору адресована также пушкинская эпиграмма 1822 года «Певец Давид был ростом мал…»:
Певец Давид был ростом мал Но повалил же Голиафа Кот<орый> б<егал> и крич<ал> И поклянусь не гро<мче> Гр<афа> [813] .В беловом автографе «Кавказского пленника», отосланном Пушкиным в конце апреля 1822 года в Петербург Н. И. Гнедичу, имелся эпиграф из послания П. А. Вяземского Американцу: «<Под бурей рока — твёрдый камень / В волненьях страсти — лёгкий лист>» (IV, 365; XIII, 70).Однако из печати (в августе того же года) поэма вышла уже без этих строк князя. «К стати об эпиграфах — знаешь ли эпиграф К<авказского> Пле<нника>? <…> Понимаешь, почему не оставил его, — писал Пушкин князю Петру 14 октября 1823 года из Одессы. — Но за твои 4 стиха я бы отдал 3 четверти своей поэмы» (XIII, 70) [814] .
813
Фомичёв С. А. Эпиграмма «Певец Давид был ростом мал…»: Текст, датировка, сатирическая направленность// ВПК. Вып. 26. СПб., 1995. С. 83–86. Этой же темы учёный коснулся в другой работе; см.: Фомичёв С. А. Новые тексты стихотворений А. С. Пушкина//Неизданный Пушкин. Вып. 1. СПб., 1996.
814
Ср.: «Очевидно, поэт боялся подать читателям повод к сравнению и сопоставлению популярного Американца с пленником, а Толстому — к какому-нибудь новому вранью или хвастовству» (Лернер Н. О. Новонайденное письмо Пушкина (Пушкин и Толстой-Американец) // ПиС. Вып. XV. СПб., 1911. С. 12).
Фигурировали «толстовские» строки П. А. Вяземского и в качестве рукописного эпиграфа к поэме «Цыганы» (IV, 453),которая в основном была написана в 1824 году. Однако и в данном случае они не удержались в тексте.
На рубеже 1824–1825 годов толстовская тема, видимо, нашла отражение в четвёртой главе «Евгения Онегина» [815] . Там, в черновике строфы XIX, были следующие строки:
…А только в скобках замечаю Что нет презренной клеветы Картёжной сволочью рождённой Вниманьем черни ободрённой Что нет нелепицы такой Ни эпиграммы площадной — Которой бы ваш друг с улыбкой В кругу порядочных людей Без всякой злобы <и> затей Не повторял сто крат ошибкой… (VI, 352).815
Ср.: «Толстой явится у меня во всём блеске в 4-ой песне Онег<ина>», — обещал Пушкин брату Лёвушке в апреле 1825 года (XIII, 163; выделено Пушкиным).
В окончательном варианте «картёжная сволочь» исчезла; зато появились абстрактный «враль» и «чердак» — намёк на петербургское жилище князя А. А. Шаховского:
Я только в скобкахзамечаю, Что нет презренной клеветы, На чердаке вралём рождённой И светской чернью ободрённой…(VI, 80–81; выделено Пушкиным).
Напомним заодно и о выразительном пушкинском портрете графа Фёдора Толстого в Первой масонской тетради (ПД 834), в черновиках второй главы романа в стихах. Этот портрет датируется концом октября — началом ноября 1823 года [816] .
816
Жуйкова Р. Г. Портретные рисунки Пушкина: Каталог атрибуций. СПб., 1996. С. 334 (№ 789). Существует предположение, что поэт запечатлел Американца также на широко известном листе с виселицами и фразой «И я бы мог, как…» (ПД 836. Л. 37). Этот рисунок был сделан в июле 1826 года, после 13-го числа. См.: Чижова И. Б. После декабря… // Советская Россия. 1982. 24 октября. С. 4.