Том 06: "Луна Израиля", "Клеопатра", "Жемчужина Востока"
Шрифт:
– Что здесь за шум, Бренн? – обратилась она к центуриону, на меня даже не глянув. – Ты разве не знаешь, что царица в это время спит, и если она проснется, ты будешь за это отвечать и спросят с тебя строго?
– Да, прости, госпожа, – кротко промолвил центурион. – Но к нам тут, – он ткнул в мою сторону большим пальцем руки, – один никчемный… прошу прощения, наглый, я хотел сказать, искусный колдун явился. Он только что уставился в глаза нашему славному Павлу и взглядом протащил его, достойного Павла, за собой сквозь ворота, хотя наш начальник поклялся, что умрет, но колдун через эти ворота не пройдет. И кстати, госпожа, раз уж вы здесь, этот колдун говорит, что у него к вам дело, что, признаться, меня тревожит.
Хармиона повернулась и посмотрела на меня безо всякого интереса.
– Да, припоминаю, – равнодушно промолвила она, – он должен был прийти… Царица хотела увидеть его искусство. Но если все, что он умеет, это водить пьяниц, – тут она презрительно покосилась на Павла, который все еще ошеломленно смотрел на меня, – через ворота, которые им поручено охранять, надолго он здесь не задержится. Однако следуйте за мной, господин колдун. А ты, Бренн, прикажи своим людям не шуметь. Ты же, почтенный Павел, скорее протрезвей и запомни: если кто-то подойдет к воротам и будет меня спрашивать, проводи его тотчас ко мне. – И, царственно кивнув головой, она развернулась и пошла ко дворцу. Я и ее вооруженный раб последовали за ней на почтительном расстоянии.
Мы прошли по мраморной дорожке, которая тянулась через сад и вдоль которой стояли мраморные статуи, в основном изображающие языческих богов и богинь, которыми Лагиды не постыдились осквернить свое царское жилище. Наконец мы дошли до великолепного портика с колоннами, украшенными по греческому образцу продольными желобами, где встретили других стражей, которые почтительно расступились перед госпожой Хармионой. Миновав портик, мы оказались в небольшом мраморном зале с мягко журчащим фонтаном, а оттуда через невысокую дверь вошли в покой, называемый Алебастровым Залом и поразивший меня сказочной красотой. Потолок его поддерживали легкие колонны из черного мрамора, но все стены были полностью покрыты белыми сияющими алебастровыми панелями, на которых были вырезаны сцены из греческих легенд. На разноцветном мозаичном полу были выложены сцены, изображающие страсть Психеи к греческому богу любви, стояли кресла из слоновой кости и золота. Хармиона приказала вооруженному рабу остаться у дверей, поэтому сюда мы вошли с ней вдвоем. В помещении не было никого, кроме двух евнухов с обнаженными мечами в руках, которые стояли в дальнем конце зала перед опущенным пологом.
– Мне очень досадно, мой господин, – застенчиво и очень тихо прошептала девушка, – что тебя так встретили у ворот, подвергнув унижению. Дело в том, что стражники простояли двойную смену, и я приказала начальнику охраны сменить их. Эти римские солдаты все слишком высокомерны, они хоть и делают вид, что служат нам, на самом деле понимают, что Египет – игрушка в их руках. Но это не страшно, даже кстати, что у тебя произошло такое столкновение, потому что эти солдафоны ужасно суеверны и теперь будут тебя бояться. Теперь подожди здесь, пока я схожу в опочивальню Клеопатры. Я недавно убаюкала ее пением, и, если она уже не спит, я позову тебя, потому что она с нетерпением ждет встречи с тобой.
И не говоря больше ни слова, она скользнула в сторону.
Вернулась она быстро.
– Хочешь увидеть спящей самую прекрасную женщину в мире? – прошептала она. – Тогда следуй за мной. Не бойся, когда Клеопатра проснется, она только обрадуется, потому что царица приказала мне привести тебя сразу, когда ты придешь, даже если она будет спать. Видишь? У меня ее перстень.
И мы прошли по великолепному залу к пологу, рядом с которым стояли евнухи с мечами. Стражники преградили мне дорогу, но Хармиона нахмурилась, вынула спрятанный на груди перстень и протянула им. Внимательно изучив надпись на перстне, они поклонились, опустили мечи, и мы через раздвинутый ими тяжелый, расшитый золотом занавес прошли в опочивальню Клеопатры. Красота этого помещения превосходила всякое воображение: здесь был мрамор всех возможных оттенков, золото, слоновая кость, драгоценные камни, цветы – лучшее, на что способно истинное искусство; все, что только может дать роскошь, было собрано здесь. Здесь были картины, выполненные столь правдоподобно, что залети сюда птицы, они стали бы клевать нарисованные художником плоды; здесь были каменные статуи, которые можно было принять за замерших красавиц, здесь были драпировки, мягкие, как тончайший шелк, но оплетенные золотой паутиной, здесь были ложа и ковры, каких я никогда нигде не видел. Сам воздух здесь нежно благоухал сладостными ароматами, а через открытое окно доносился далекий шепот моря. И в дальней стороне покоя, на ложе из блестящего шелка, за пологом из прозрачного газа, лежала спящая Клеопатра. Клеопатра – прекраснейшее создание, на которое когда-либо взирали глаза мужчины, прекраснее любой мечты, окутанная волнами черных как смоль разметавшихся волос. Одна точеная белая рука ее была подложена под голову, вторая же свешивалась с ложа к полу. Приоткрытые в легкой улыбке алые уста ее обнажали ровные зубы цвета слоновой кости, ее удерживаемое поясом из драгоценных камней одеяние, в котором она спала, было из такого тонкого косского шелка, что сквозь него светилось светло-розовое тело. Я ошеломленно замер рядом с ложем царицы, и хоть мысли мои были направлены совершенно в иное русло и далеки от женщин, ее красота поразила меня, как удар, настолько, что я преисполнился благоговейным трепетом перед таким великолепием, на миг забыл обо всем, подчинившись ее могуществу, и сердце у меня болезненно сжалось оттого, что мне придется погубить столь прекрасное создание.
Быстро отвернувшись от этого завораживающего зрелища, я увидел устремленные на меня зоркие проницательные глаза Хармионы. Она смотрела на меня так, словно хотела прожечь во мне взглядом дыру и увидеть мое сердце. Должно быть, какие-то мои мысли в ту минуту и вправду отразились на моем лице, и она, очевидно, сумела их прочесть, потому что прошептала мне на ухо:
– Тебе жаль ее, верно? Гармахис, ведь ты обычный мужчина, поэтому, я полагаю, тебе придется собрать все свои силы, все могущество твоих тайных знаний, чтобы они поддержали твое мужество, чтобы ты смог свершить задуманное.
Я нахмурился, но, прежде чем успел ответить, она легонько коснулась моей руки и указала на царицу. В ней что-то изменилось: руки ее сжались, а на лице, розовом ото сна, сгустилась тень страха. Дыхание ее участилось, она подняла руки, точно закрываясь от удара, потом издала сдавленный стон, села и распахнула очи. Они были темные-темные, как сама ночь, но, как только на них пал свет, они окрасились в синий цвет, как озаряется синевой предрассветное небо.
– Цезарион! – вскрикнула Клеопатра. – Где мой сын Цезарион?.. Так это был сон? Слава богам, что это было лишь во сне! Мне приснилось, что Юлий… мертвый Юлий пришел ко мне, укрытый окровавленной тогой. Он обнял своего сына и увел с собой. Потом мне приснилось, что я умерла, умерла в крови и мучениях, и кто-то, кого я не могла видеть, насмехался надо мной. Ах! Кто этот человек?
– Не бойся, госпожа! – ответила Хармиона. – Это всего лишь астролог Гармахис, которого ты приказала привести в то время, когда ты пробудишься.
– Ах, астролог… тот самый Гармахис, который победил гиганта? Теперь я вспомнила. Я рада, что он пришел. Пусть остается. Скажи, уважаемый астролог, может твое волшебное зеркальце рассказать, что означает мой сон? Какая странная вещь – сон, который обволакивает разум паутиной тьмы и вынуждает следовать своей воле. Где рождаются эти страшные видения, которые поднимаются над горизонтом нашей души, точно луна на полуденном небе? Кто наделяет эти образы силой выходить из глубин памяти и оживать? Какие силы теребят раны, сталкивая прошлое с настоящим? Быть может, они приносят нам какие-то вести? Возможно ли, что время той полусмерти, которую мы называем сном, является для них опорой и позволяет соединять оборванные нити, когда-то соединявшие судьбы? Говорю тебе, сам Цезарь стоял только что рядом со мной в том сне и сквозь тогу произносил зловещие слова предостережения, только я не могу вспомнить о чем. Ответь мне на эти вопросы, разгадай эту загадку, о египетский сфинкс [19] , и я укажу тебе путь к счастью и богатству лучше, чем все твои звезды. Ты принес мне знамение, так растолкуй же его.
19
Указание на его имя. Греки словом «Гармахис» называли сфинкса, тогда как по-египетски оно произносилось как «Хорэмахет».
– Я пришел вовремя к тебе, о могущественная царица, – ответил я, – ибо я обладаю познаниями в области толкования снов. Сны, как ты верно угадала, являются дверью, через которую те, кто пребывает в царстве Осириса, могут время от времени оказываться рядом с нами. Знаки и слова, которые мы видим и слышим во сне, эхом доносят до нас то, что слышно в Царстве Истины, где они обитают, и эти знаки доступны для понимания посвященным смертным. Да, сон – это лестница, по которой к нам в различных обличьях спускаются посланники богов-охранителей. Ибо, о царица, для тех, кому известен ключ к тайне, безумие наших снов обладает куда большим смыслом и имеет намного больше определенности, чем язык мудрости и событий нашей жизни в минуты бодрствования, которая в действительности и является сном. Ты увидела великого Цезаря в окровавленной одежде, он обнял принца Цезариона и увел его с собой. Узнай же тайный смысл твоего видения. Ты действительно видела самого Цезаря, пришедшего к тебе из Аменти в собственном обличье, так что его невозможно не узнать. Обняв своего сына Цезариона, он подал знак, что ему и ему одному он передает свое величие и свою любовь. Тебе приснилось, что Цезарь увел его от тебя. Когда он его увел, это значит, что он увел его из Египта в Рим, чтобы короновать в Капитолии, сделать императором Рима и повелителем всех провинций. Об остальном ничего не могу сказать, это скрыто от меня.
Так я объяснил тогда ей это видение, хотя сердце подсказывало мне более зловещий смысл. Но не стоит пророчить дурное царям.
Тем временем Клеопатра встала и, откинув полог из тончайшего газа, защищавший ее от комаров, села на край ложа. Глаза ее были устремлены на меня, а руки теребили концы драгоценного пояса.
– Поистине, – воскликнула она, – ты мудрейший из астрологов. Ты сумел заглянуть в мое сердце и в дурном на первый взгляд знамении увидел добрый знак.
– Да, – произнесла Хармиона, стоявшая рядом со мной, потупив глаза, и в ее нежном голосе мне послышалась горечь. – Пусть недобрые слова никогда больше не оскорбят твоего слуха, и пусть дурные знамения обходят тебя стороной, а все зло пусть оборачивается для тебя благом.