Том 1. Дживс и Вустер
Шрифт:
Когда я вынырнул на поверхность, то оказалось, что мы с Крошкой не единственные любители купания. К нам присоединился Уилберт Артроуз, который прыгнул в воду, схватил пса за шиворот, и теперь на приличной скорости буксировал его к берегу. И, по странному совпадению, в этот миг кто-то схватил за шиворот меня самого.
— Все в порядке, мистер Апджон, не волнуйтесь, все в по… А ты что здесь делаешь, Берти? — спросил Селедка, потому что это был он. Может быть, я ошибаюсь, но в его голосе мне послышалось раздражение.
Я выпустил изо рта около пинты Н2О.
— Законный вопрос, — сказал я, задумчиво стряхивая с головы водяного жука. — Не знаю, знаком ли ты с поэтом Бернсом, но он сказал бы, что я оказался здесь по прихоти Творца.
Глава XVI
Выбравшись на сушу, мы с громким хлюпаньем заковыляли в сторону дома под конвоем Бобби, словно наполеоновские гвардейцы после бегства из Москвы. Рядом с теннисным кортом нам встретилась тетя Далия, которая возилась у цветочного бордюра в своей знаменитой шляпе, удивительно похожей на корзину для рыбы. Она с изумлением вытаращила на нас глаза и, после долгой паузы, издала восклицание, едва ли уместное в присутствии дам — она вне всякого сомнения подцепила его во времена своих охотничьих подвигов. Облегчив душу, она спросила:
— Что творится в нашем бедламе? Сначала пробежал Уилберт Артроуз, мокрый до нитки, теперь вы двое, точно пара утопленников. Вы что, играли в водное поло не раздеваясь?
— Скорее, участвовали в пляжном конкурсе красоты, — сказал я. — Но это долгая история, пожалуй, нам стоит поскорее вернуться в дом и надеть что-нибудь посуше, и уж потом вести с вами пространные беседы, хотя, — галантно прибавил я, — мы всегда получаем от них огромное удовольствие.
— А почему Апджон сух, как песок в пустыне Гоби? В чем дело? Он отказался вступить в ваш ватерпольный клуб?
— Ему нужно было срочно поговорить по телефону со своим адвокатом, — сказал я, и, оставив Бобби излагать подробности последних событий, мы захлюпали дальше. Вернувшись в комнату, я только-только успел сбросить промокшие доспехи и переодеться в сухой костюм из светлой фланели, когда раздался стук в дверь, и на пороге показались Селедка и Бобби.
Первое, что меня поразило, это отсутствие тоски, уныния и проч. на их лицах. Всего четверть часа назад по нашим надеждам и чаяниям был нанесен сокрушительный удар, и я ожидал увидеть их согбенными под бременем обрушившихся на них несчастий, однако оба они буквально светились радостью и излучали оптимизм. Я сперва подумал, что, с присущей им бульдожьей стойкостью, не позволяющей ни при каких обстоятельствах признать себя побежденными (качество, сделавшее англичан — и, разумеется, англичанок — такими, какие они есть), они решили не отказываться от прежнего плана и предпринять еще одну попытку.
Но на мой вопрос, так ли это на самом деле, они ответили отрицательно. Нет, сказал Селедка, у нас нет никаких шансов снова заманить Апджона на озеро, а Бобби добавила, что даже если это удастся, то все равно никакого проку не будет, я опять все испорчу.
Признаюсь, я был уязвлен.
— Что ты хочешь этим сказать — «все испорчу»?
— Ты опять раззявишь рот, запутаешься в собственных ногах и свалишься в воду, как сегодня.
— Прошу прощения, — сказал я, с трудом сохраняя тон, предписываемый английскому джентльмену в разговоре с представительницами противоположного пола, — но ты несешь несусветную чушь. Я не раззявливал рот и не путался в собственных ногах. Я был ввергнут в пучину вод в результате непреодолимых обстоятельств в лице неожиданно появившейся таксы, которая и сбила меня с ног. Если тебе обязательно нужно найти виноватого, так знай: виновата эта дура Фил-лис, которая приволокла Огастуса и публично назвала его прелестной кисулей. Естественно, он разозлился и не захотел вступать в дружеские отношения с несущимся на него псом.
— Совершенно справедливо, — сказал Селедка: он всегда был верным другом. — Берти не виноват, мой ангел. Что ни говори, но споткнуться о таксу в тысячу раз легче, чем о собаку любой другой породы из-за особенностей ее телосложения. Мне кажется, что Берти сделал все, что мог.
— А мне не кажется, — сказала Бобби. — Впрочем, это уже не имеет значения.
— Верно, не имеет, — сказал Селедка, — потому что твоя тетушка предложила новый план, который ничуть не хуже ланчестер-симмонсовского, а может быть, даже лучше. Она вспомнила, что в свое время Боко Фиттлуорт пытался добиться расположения твоего дяди Перси, и ты храбро вызвался пойти и обругать дядю Перси самыми обидными словами, чтобы поджидающий за дверью Боко мог в нужный момент войти и вступиться за него, и тем самым завоевать его расположение. Ты, наверное, помнишь этот случай?
Я вздрогнул. Еще бы мне не помнить!
— Она считает, что тот же план может сработать и с Апджоном, и, по-моему, она права. Ты же знаешь, как приятно сознавать, что у тебя есть преданный друг, человек, который не даст тебя в обиду, готов за тебя в огонь и в воду. Это очень трогает. И если прежде у тебя было предвзятое мнение об этом человеке, ты готов свое мнение изменить. Ты не сможешь сделать ничего, что повредит твоему бесценному другу. Именно такие чувства, Берти, начнет испытывать ко мне Апджон, если я вступлюсь за него и выражу свое сочувствие и поддержку в тот момент, когда ты начнешь поносить его самыми последними словами, какие только знаешь. Ты можешь почерпнуть неограниченный запас бранных слов от своей тети. Она же прежде охотилась, а охотники обязательно должны знать подобные выражения, чтобы вовремя подбодрить собак. Попроси ее составить для тебя список самых отборных.
— Да ему это ни к чему, — сказала Бобби. — Он и так помнит их все назубок.
— Разумеется. С такой тетушкой ты наверняка выучил все, что требуется, еще в пеленках. Вот, Берти, значит, сделаем так. Ты выбираешь момент, подходишь к Апджону, грозно нависаешь над ним…
— …когда он сидит, скорчившись, на стуле…
— …ты грозишь ему пальцем и начинаешь честить его на все корки. Согбенный под тяжестью оскорблений, он ждет, чтобы какой-нибудь истинный друг в беде вступился за него и прекратил эту страшную пытку, и тут вхожу я и заявляю, что все слышал. Бобби настаивает, что я должен тебе как следует двинуть, но думаю, у меня не получится. Воспоминание о нашей давней дружбе не позволит мне нанести удар. Я просто отчитаю тебя как следует. «Вустер, — скажу я. — Я потрясен. Потрясен и возмущен. Не могу понять, как ты можешь так разговаривать с человеком, которого я всегда уважал и которым всегда восхищался, с человеком, под руководством которого я провел в приготовительной школе счастливейшие годы моей жизни. Как ты мог так забыться, Вустер». После чего ты незаметно исчезаешь, раздавленный стыдом и угрызениями совести, а Апджон смущенно благодарит меня и говорит, что если он что-то может для меня сделать, мне достаточно лишь намекнуть ему, что именно.
— Я все-таки думаю, что ты должен ему двинуть.
— Завоевав, таким образом, его любовь…
— Это повысит кассовый успех спектакля.
— …завоевав, таким образом, его любовь, я наведу разговор на судебный иск.
— Хорошая плюха по носу была бы совсем не лишней.
— Я скажу, что мне на глаза попался сегодняшний номер «Рецензий по четвергам» и что я вполне могу понять его желание оштрафовать журнал на кругленькую сумму, но: «Не забудьте, мистер Апджон, — скажу я, — что, когда еженедельная газета теряет значительную сумму денег, газете эти деньги нужно как-то восполнить, и восполнять их будут за счет увольнения молодых сотрудников редакции. Ведь вам не хотелось бы, чтобы я лишился работы, мистер Апджон?» Тут он спросит: «А разве вы работаете в «Рецензиях по четвергам»?» — «В настоящее время — да, — скажу я. — Но если вы возбудите этот иск, мне придется торговать карандашами на улице». Это самый важный момент. Взглянув ему в глаза, я вижу, что он думает о пяти тысячах фунтов, и мгновение, вполне естественно, колеблется. Но потом лучшая сторона его натуры берет верх. Его взгляд смягчается. На глазах выступают слезы. Он сжимает мою руку. Он говорит, что не хуже любого мог бы найти, на что истратить эти пять тысяч фунтов, но никакие деньги в мире не в состоянии заставить его нанести вред человеку, который столь стойко защищал его от этого негодяя Вустера, и в завершающей сцене мы идем вместе в буфетную Макпалтуса выпить по бокалу портвейна, возможно, даже обнявшись, и тем же вечером он пишет письмо своему адвокату с просьбой отозвать иск. У кого есть вопросы?
— У меня, во всяком случае, нет. Ведь он не знает, кто написал рецензию. Статья не подписана.
— Слава Главному, который строго следит, чтобы молодые не ставили подписи под заметками.
— По-моему, наш сценарий безупречен. Он вынужден будет отозвать иск.
— Честно говоря, и я так считаю. Теперь остается выбрать время и место, и Берти может приступать.
— Мне кажется, лучше всего действовать немедленно.
— Но сперва нужно найти Апджона.
— Он в кабинете мистера Траверса. Я видела его через стеклянную дверь, когда шла по саду.