Том 1. Произведения 1926-1937

Введенский Александр Иванович

Он.

Который час. Они бегут, бегут.

Он.

Я обратил внимание на смерть. Я обратил внимание на время.

Он.

Они бегут, бегут.

Он.

Вновь курсистка появилась, как лапша, и студент над ней склонился, как душа. И курсистка состоялась, как цветок. Тройка быстрая умчалась на восток.

Он.

Который час.

Он.

Листва

стоит в лесу как гром.

Он.

Сейчас я буду говорить. Уже усталая свеча пылать устала как плечо, а всё курсистка говорила — целуй Степан ещё ещё. Ты мне и ноги поцелуй, ты мне и брюхо поцелуй. Степан уж был совсем без сил, он страшно вдруг заголосил: я не могу вас целовать, сейчас пойду в университет наук ученье изучать: как из металла вынуть медь, как электричество чинить, как слово пишется медведь,— и он склонился как плечо без сил на милую кровать.

Тут пришёл Козлов и стал лечиться. Он держал бруснику в руках и всё время страшно морщился. Перед ним вставали его будущие слова, которые он тем временем произносил. Но это всё было не важно. Важного в этом ничего не было. Что тут могло быть важно. Да ничего.

Потом пришёл Степанов-Терской. Он был совершенно лют. Он не был Степанов-Песков. Тот был убит. Не будем об этом забывать. Забывать об этом не надо. Да и к чему нам об этом забывать.

Сцена на шестом этаже

Фонтанов.

Вот пять лет живём мы вместе, ты и я, ты и я, будто филин и сова, как река и берега, как долина как гора. Ты курсистка как и прежде, волоса твои седеют, щёки женские желтеют, жиром ты за это время, врать к чему, не налилась. Полысело твоё темя, обветшала твоя сласть. Раньше думал я о мире, о мерцании светил, о морской волне, о тучах, а теперь я стар и хил. На свинину, на редиску направляю мысли я. Не курсистку, а модистку, видно, в жёны приобрёл.

Маргарита или Лиза (ныне ставшая Катей).

Чем жить? Душа моя слетает с запёкшегося рта. Фонтанов, ты грубым стал и жалким. Твоя мужская сила где она? Я стану у открытого окна. Смотри какой громадный воздух шевелится. Смотри соседний виден дом. Смотри, смотри, смотри, смотри кругом. Смотри на подоконник я влезаю, на подоконник веткой становлюсь.

Фонтанов.

Курсистка подожди меня.

Она.

На подоконник кружкой становлюсь.

Фонтанов.

Курсистка что с тобой.

Она.

На подоконник свечкой становлюсь.

Фонтанов.

Курсистка ты сошла с ума.

Она.

Я приезжаю.

Тут нигде не сказано, что она прыгнула в окно, но она прыгнула в окно. Она упала на камни. И она разбилась. Ох, как страшно.

Фонтанов.

Долго думать я не буду, я последую за ней. Я побью в шкапах посуду, уничтожу календарь. Я зажгу повсюду лампы, позову сюда дворецкого и возьму с собой в дорогу навсегда портрет Грудецкого.

Потом три часа играла музыка.

Он.

Маргарита Маргарита дверь скорее отвори, дверь в поэзию открыта, ты о звуках говори. Мы предметов слышим звуки, музыку как жир едим. Маргарита для науки мы не верим что мы спим. Мы не верим что мы дышим, мы не верим что мы пишем, мы не верим что мы слышим, мы не верим что молчим.

Он.

Ночь на небо поднималась. тусклый месяц как душа над землёю возносился, в камышах густых шурша, рыба бегала по речке и печальный лев рычал. Города стояли прямо, за добычей мчался бобр.

Он.

Я миролюбие своё терял.

Он.

Неизбежные года нам шли навстречу как стада. Кругом зелёные кусты невзрачно, сонно шевелились.

Он.

Нам больше думать нечем. У него отваливается голова.

<1931–1934>

Приглашение меня подумать ^*

Будем думать в ясный день, сев на камень и на пень. Нас кругом росли цветы, звёзды, люди и дома. С гор высоких и крутых быстро падала вода. Мы сидели в этот миг, мы смотрели всё на них. Нас кругом сияет день, под нами камень, под нами пень. Нас кругом трепещут птицы, и ходят синие девицы. Но где же, где же нас кругом теперь отсутствующий гром. Мы созерцаем часть реки, мы скажем камню вопреки: где ты ночь отсутствуешь в этот день, в этот час? искусство что ты чувствуешь, находясь без нас? государство где ты пребываешь? Лисицы и жуки в лесу, понятия на небе высоком, — подойди Бог и спроси лису: что лиса от утра до вечера далеко? от слова разумеется до слова цветок большое ли расстояние пробежит поток? Ответит лиса на вопросы Бога: это всё исчезающая дорога. Ты или я или он, мы прошли волосок, мы и не успели посмотреть минуту эту, а смотрите Бог, рыба и небо, исчез тот кусок навсегда, очевидно, с нашего света. Мы сказали: да это очевидно, часа назад нам не видно. Мы подумали — нам очень одиноко. Мы немного в один миг охватываем оком. И только один звук ощущает наш нищий слух. И печальную часть наук постигает наш дух. Мы сказали: да это очевидно, всё это нам очень обидно. И тут мы полетели. И я полетел как дятел, воображая что я лечу. Прохожий подумал: он спятил, он богоподобен сычу. Прохожий ты брось неумное уныние, гляди кругом гуляют девы синие, как ангелы собаки бегают умно, чего ж тебе неинтересно и темно. Нам непонятное приятно, необъяснимое нам друг, мы видим лес шагающий обратно стоит вчера сегодняшнего дня вокруг. Звезда меняется в объеме, стареет мир, стареет лось. В морей солёном водоёме нам как-то побывать пришлось, где волны издавали скрип, мы наблюдали гордых рыб: рыбы плавали как масло по поверхности воды, мы поняли, жизнь всюду гасла от рыб до Бога и звезды. И ощущение покоя всех гладило своей рукою. Но увидев тело музыки, вы не заплакали навзрыд. Нам прохожий говорит: скорбь вас не охватила? Да музыки волшебное светило погасшее имело жалкий вид. Ночь царственная начиналась мы плакали навек.