Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
В селе все было приготовлено для встречи. Канцелярский стол и скамья для порки, а также несколько бутылок вина опущенных для охлаждения в бочку с холодной водой. Знает Бакула деликатное обращение, знает и вкусы начальства Жалко только, что не осталось времени послать в Лохину за колодками для преступников.
Народ, выстроившись шпалерами по обе стороны дороги взирал на прибывших с таким любопытством, словно в деревушку въезжал какой-нибудь владетельный князь. Несколько человек даже «виват» крикнули. Глупое словечко! Никому не ведомо, что оно означает. Забрело во времена французской революции в Лохину да так и осталось.
Но и это зрелище — немалое развлечение для деревенского жителя. Вот едет барин верхом на лошади. Пожилой, а как прямо держится в седле! А только другой — молодой, белокурый — все же намного красивее первого. У него в имении, говорят, собственный дворец с тремястами окнами — лохинцы летом туда на жатву ходят.
Да, долго будут вспоминать в Лохине об этом событии. Еще бы! Настоящие господа — и где? У подножия Гребенки. Такого здешние зеленые поля вовек не видывали!
Но поглядите-ка, сзади-то кто едет! Не секретарь и не заседатель, а… Аполка Микулик!
Вот уж было веселья! Некоторые пробовали даже шуточки отпускать в ее адрес, в особенности женщины.
— Эй, Аполка, ты, что ж, тоже в комитатской управе должность получила?
— Подумать только, куда угодила девка-то!
— Наверняка, гусей пасет, — острил гораздый на насмешки Грегор Опица, — тех самых, что мы госпоже исправничихе в подарок носим всякий раз, когда нам в суд обращаться приходится.
Господа, наверное, не слыхали этих насмешек, Аполка же сделала вид, что не слышит.
— Я хочу допросить здесь двух девушек, — заявил Терешкеи Бакуле. — Некую Анну Стрельник и Магдалену Кицку. Где они сейчас?
— Обе вызваны, ваше благородие. Только Магда еще с поля не вернулась, травы пошла накосить корове. Я уже послал за ней. А другая — здесь. Анна Стрельник, выходи!
На зов к столу, огороженному столбиками и веревками, чтобы толкающиеся вокруг зеваки не мешали допросу, приблизилась бледная, худенькая девушка. Анна Стрельник не знала ничего, на все вопросы отрицательно качала головой или роняла еле слышно: «Нет, не знаю».
— Ты настоящая «незнайка», милочка, — с сердцем заметил следователь. — А вот ответь-ка мне на такой вопрос: ты не знаешь, были ли у отца благочинного какие-либо связи?
— Не знаю.
— Не заигрывал он иногда с вами, со своими служанками? Не замечала ты, чтобы он ласковее поглядывал на какую-нибудь из женщин?
— Я не могу этого сказать, ваша милость…
— А ты не бойся! Комитатская управа приказывает тебе. Отчего же не сказать, дочка?
— Оттого, — пролепетала Анна Стрельник, — что у него глаза всегда очками прикрыты, где уж тут увидеть, как он на кого смотрит.
— Глупая ты девка! Такие вещи можно и по другим признакам заметить: например, если бы он потрепал одну из вас по щеке, обнял за талию или еще что-нибудь в этом роде.
— Ну, такого я за нашим батюшкой ни разу не замечала. А вот целовать, он целовал — Магдаленку.
— Вот как? Ну и что ж, Магдаленка не была против?
— Она и сама сколько раз целовала батюшку. Терешкеи удовлетворенно потер руки.
— Достаточно, дочка. А теперь давайте мне сюда эту самую Магдаленку!
Гордо взглянув на Шотони, он бросил ему:
— Вот и снова маленькая ниточка в наших руках. Капитан-исправник одобрительно кивнул головой, но взор его по-прежнему был устремлен на Аполку, которая стояла, прислонившись к акации, бледная, дрожащая.
— Что с тобой, Аполка? Плохо чувствуешь себя?
— Нет, ничего. Под сердцем немножко закололо, но теперь уже проходит.
— Ну что, не пришла еще Магдалена Кицка? — нетерпеливо крикнул Терешкеи десятскому.
— Здесь я! — послышался издали смелый голос.
Через толпу пробиралась мускулистая, могучего телосложения девица. Зрители расступились, и девица подошла к самому следовательскому столу. В руке у нее был серп и за спиной корзина, прикрепленная четырьмя веревочками, завязанными на груди. Корзина была полна травы. Широкое, краснощекое свежее лицо Магдаленки, словно роза, алело на фоне зеленых трав: шалфея, щетинника, молочая и тысячи других выглядывавших из корзины и пышно обрамлявших голову девушки.
— Я здесь повторила Магдаленка и быстро обвела Толпу своими синими, ясными, как небо, глазами. Увидав неподалеку от себя Аполку, девушка с ненавистью отвернулась.
— Я здесь еще раз повторила она. — Уж не повесить ли вы меня собираетесь?
— Не болтай чепухи, милая! А отвечай-ка на мои вопросы.
— Вот оно что! — вскричала девица, по-военному опуская руки по швам. — На позор меня выставить задумали? Допрашивать на глазах у всей деревни! Ну нет, на мне не ищите полосатых чулок. Не я поджигательница! У меня и отец честным человеком был. Не боюсь я перед законом ответить. Ну и что из того, что была я священникова возлюбленная? Все равно я — девушка честная… — Голос ее с каждым словом становился все более резким и страстным. — Но если вы уж очень хотите, я могу подсказать вам, где пестрый чулок искать! — крикнула Магдаленка в неудержимом порыве. — Вон туда смотрите, на ноги Аполки Микулик! Шотони нервно вскочил.
— Как ты смеешь бросать такое обвинение?
— Потому что на ней они! Я-то вижу, — повторила девушка, устремив пронизывающий безумный взгляд на Аполку.
Словно окаменев, неподвижно стояла та у акации — губы плотно сжаты, глаза горят, будто у разъяренной орлицы.
— Через одежду видишь? — прикрикнул на Магдалену капитан-исправник.
— Да, вижу и через одежду!
Народ, крича и ругаясь, стал напирать на веревочную загородку.
— От травы у нее дар такой! — раздавались возгласы.
— Правосудия требуем! — вторили с другой стороны.
Шум нарастал со скоростью урагана. Ни Шотони, ни Терешкеи уже не имели власти над людьми. Голоса, один громче другого, взлетали над толпой.
— В корзине — трава мудрости!
Многие метнулись к Аполке, чтобы схватить, связать ее.
— На виселицу злодейку! — громовым голосом орал одноглазый здоровенный мужик в шляпе, украшенной ожерельем из улиток.
Аполка, словно раненая тигрица, на миг растерялась, даже ноги у нее подкосились. Но в следующее мгновение она пришла в себя и стремглав кинулась к Магдалене, дыша ненавистью. Теперь лицо ее было не бледное, а, наоборот, багрово-красное. Ухватившись стальной рукою за корзину с травой, она одним рывком сдернула ее со спины ненавистницы. Корзина перевернулась, ударившись о землю, а вся трава высыпалась.