Том 1. Стихотворения

Лермонтов Михаил Юрьевич

А. Д. З…

О ты, которого клеврет твой верный Павел В искусстве ёрников в младенчестве наставил; О ты, к которому день всякий Валерьян На ваньке приезжал ярыгой, глуп и пьян; Которому служил лакеем из лакеев Шут, алырь, [30] женолаз, великий Теличеев, [31] Приветствую тебя и твой триумвират: И кто сказать бы смел, что чёрт тебе не брат?

30

Алырь (народн.) – плут, гуляка.

31

Упоминаемые в стихотворении кн. Валериан Павлович Гагарин и Дмитрий Павлович Тиличеев – студенты словесного отделения университета, члены дружеского кружка, в который входил Лермонтов.

Воля

Моя

мать – злая кручина, Отцом же была мне – судьбина, Мои братья, хоть люди, Не хотят к моей груди Прижаться; Им стыдно со мною, С бедным сиротою, Обняться. Но мне богом дана Молодая жена, Воля-волюшка, Вольность милая, Несравненная; С ней нашлись другие у меня Мать, отец и семья; А моя мать – степь широкая, А мой отец – небо далекое; Они меня воспитали, Кормили, поили, ласкали; Мои братья в лесах – Березы да сосны. Несусь ли я на коне, – Степь отвечает мне; Брожу ли поздней порой, – Небо светит мне луной; Мои братья в летний день, Призывая под тень, Машут издали руками, Кивают мне головами; И вольность мне гнездо свила, Как мир – необъятное!

Сентября 28

Опять, опять я видел взор твой милый, Я говорил с тобой, И мне былое, взятое могилой, Напомнил голос твой; К чему? – другой лобзает эти очи И руку жмет твою; Другому голос твой во мраке ночи Твердит: люблю! Люблю! Откройся мне: ужели непритворны Лобзания твои? Они правам супружества покорны, Но не правам любви; Он для тебя не создан; ты родилась Для пламенных страстей. Отдав ему себя, ты не спросилась У совести своей. Он чувствовал ли трепет потаенный В присутствии твоем; Умел ли презирать он мир презренный, Чтоб мыслить об одном; Встречал ли он с молчаньем и слезами Привет холодный твой, И лучшими ль он жертвовал годами Мгновениям с тобой? Нет! Я уверен, твоего блаженства Не может сделать тот, Кто красоты наружной совершенства Одни в тебе найдет. Так! Ты его не любишь… Тайной властью Прикована ты вновь К душе печальной, незнакомой счастью, Но нежной, как любовь.

«Зови надежду – сновиденьем…»

Зови надежду – сновиденьем, Неправду – истиной зови, Не верь хвалам и увереньям, Но верь, о, верь моей любви! Такой любви нельзя не верить, Мой взор не скроет ничего: С тобою грех мне лицемерить, Ты слишком ангел для того.

«Прекрасны вы, поля земли родной…»

Прекрасны вы, поля земли родной, Еще прекрасней ваши непогоды; Зима сходна в ней с первою зимой, Как с первыми людьми ее народы!.. Туман здесь одевает неба своды! И степь раскинулась лиловой пеленой, И так она свежа, и так родня с душой, Как будто создана лишь для свободы… Но эта степь любви моей чужда; Но этот снег, летучий, серебристый И для страны порочной – слишком чистый, Не веселит мне сердца никогда. Его одеждой хладной, неизменной Сокрыта от очей могильная гряда И позабытый прах, но мне, но мне бесценный. [32]

32

В последних стихах Лермонтов говорит о смерти отца. Ю. П. Лермонтов умер 1 октября 1831 г. (см. примечание к стихотворениям «Ужасная судьба отца и сына» и «Эпитафия»).

«Метель шумит и снег валит…»

Метель шумит и снег валит, Но сквозь шум ветра дальний звон Порой прорвавшися гудит; То отголосок похорон. То звук могилы над землей, Умершим весть, живым укор, Цветок поблекший гробовой, Который не пленяет взор. Пугает сердце этот звук И возвещает он для нас Конец земных недолгих мук, Но чаще новых первый час…

Песня («Ликуйте, друзья, ставьте чаши вверх дном…»)

Ликуйте, друзья, ставьте чаши вверх дном, Пейте! На пиру этой жизни, как здесь на моем, Не робейте! Как чаши, не бойтесь всё ставить вверх дном. Что стоит уж вверх дном, то не может мешать Плутам! Я советую детям своим повторять (Даже с прутом): Что стоит уж вверх дном, то не может мешать. Я люблю очень дно доставать на пирах В чаше! И даже в других, больше нежных местах У Параши! На дне лишь есть жемчуг в морских глубинах!

Небо и звезды

Чисто вечернее небо, Ясны далекие звезды, Ясны, как счастье ребенка; О! Для чего мне нельзя и подумать: Звезды, вы ясны, как счастье мое! Чем ты несчастлив? – Скажут мне люди. Тем я несчастлив, Добрые люди, что звезды и небо – Звезды и небо! – а я человек!.. Люди друг к другу Зависть питают; Я же, напротив, Только завидую звездам прекрасным, Только их место занять бы хотел.

Счастливый миг

Не робей, краса младая, Хоть со мной наедине; Стыд ненужный отгоняя, Подойди – дай руку мне. Не тепла твоя светлица, Не мягка постель твоя, Но к устам твоим, девица, Я прильну – согреюсь я. От нескромного невежды Занавесь окно платком; Ну, – скидай свои одежды, Не упрямься, мы вдвоем; На пирах за полной чашей, Я клянусь, не расскажу О взаимной страсти нашей; Так скорее ж… Я дрожу. О! Как полны, как прекрасны, Груди жаркие твои, Как румяны, сладострастны Пред мгновением любви; Вот и маленькая ножка, Вот и круглый гибкий стан, Под сорочкой лишь немножко Прячешь ты свой талисман; Перед тем чтобы лишиться Непорочности своей, Так невинна ты, что, мнится, Я, любя тебя, – злодей. Взор, склоненный на колена, Будто молит пощадить; Но ужасным, друг мой Лена, Миг один не может быть. Полон сладким ожиданьем Я лишь взор питаю свой; Ты сама, горя желаньем, Призовешь меня рукой; И тогда душа забудет Всё, что в муку ей дано, И от счастья нас разбудит Истощение одно.

«Когда б в покорности незнанья…»

1

Когда б в покорности незнанья Нас жить создатель осудил, Неисполнимые желанья Он в нашу душу б не вложил, Он не позволил бы стремиться К тому, что не должно свершиться, Он не позволил бы искать В себе и в мире совершенства, Когда б нам полного блаженства Не должно вечно было знать.

2

Но чувство есть у нас святое, Надежда, бог грядущих дней, – Она в душе, где всё земное, Живет наперекор страстей; Она залог, что есть поныне На небе иль в другой пустыне Такое место, где любовь Предстанет нам, как ангел нежный, И где тоски ее мятежной Душа узнать не может вновь.

К кн. Л. Г-ой

Когда ты холодно внимаешь Рассказам горести чужой И недоверчиво качаешь Своей головкой молодой, Когда блестящие наряды Безумно радуют тебя Иль от ребяческой досады Душа волнуется твоя, Когда я вижу, вижу ясно, Что для тебя в семнадцать лет Всё привлекательно, прекрасно, Всё – даже люди, жизнь и свет, Тогда, измучен вспоминаньем, Я говорю душе своей: Счастлив, кто мог земным желаньям Отдать себя во цвете дней! Но не завидуй: ты не будешь Довольна этим, как она; Своих надежд ты не забудешь, Но для других не рождена; Так! Мысль великая хранилась В тебе доныне, как зерно; С тобою в мир она родилась: Погибнуть ей не суждено!