Том 1. Стихотворения

Бунин Иван Алексеевич

Жасмин ^*

Цветет жасмин. Зеленой чащей Иду над Тереком с утра. Вдали, меж гор — простой, блестящий И четкий конус серебра. Река шумит, вся в искрах света, Жасмином пахнет жаркий лес. А там, вверху — зима и лето: Январский снег и синь небес. Лес замирает, млеет в зное; Но тем пышней цветет жасмин. В лазури яркой — неземное Великолепие вершин.

VI.04

Полярная звезда ^*

Свой дикий чум среди

снегов и льда Воздвигла Смерть. Над чумом — ночь полгода. И бледная Полярная Звезда Горит недвижно в бездне небосвода. Вглядись в туманный призрак. Это Смерть. Она сидит близ чума, устремила Незрячий взор в полуночную твердь — И навсегда Звезда над ней застыла.

1904

«Набегает впотьмах…» ^*

Набегает впотьмах И узорною пеною светится И лазурным сиянием реет у скал на песке… О, божественный отблеск незримого — жизни, мерцающей В мириадах незримых существ! Ночь была бы темна, Но все море насыщено тонкою Пылью света, и звезды над морем горят. В полусвете все видно: и рифы, и взморье зеркальное, И обрывы прибрежных холмов. В полусвете ночном Под обрывами волны качаются — Переполнено зыбкое, звездное зеркало волн! Но, колеблясь упруго, лишь изредка складки тяжелые Набегают на влажный песок. И тогда, фосфорясь, Загораясь мистическим пламенем, Рассыпаясь по гравию кипенью бледных огней, Море светит сквозь сумрак таинственно, тонко и трепетно, Озаряя песчаное дно. И тогда вся душа У меня загорается радостью: Я в пригоршни ловлю закипевшую пену волны — И сквозь пальцы течет не вода, а сапфиры, — несметные Искры синего пламени, Жизнь!

1904

Перекресток ^*

Я долго в сумеречном свете Шел одиноко на закат. Но тьма росла — и с перекрестка Я тихо повернул назад. Чуть брезжил полусвет заката. Но после света как мертва, Как величава и угрюма Ночного неба синева! И бледны, бледны звезды неба… И долго быть мне в темноте, Пока они теплей и ярче Не засияют в высоте.

1904

Огни небес ^*

Огни небес, тот серебристый свет, Что мы зовем мерцаньем звезд небесных,— Порою только неугасший свет Уже давно померкнувших планет, Светил, давно забытых и безвестных. Та красота, что мир стремит вперед, Есть тоже след былого. Без возврата Сгорим и мы, свершая в свой черед Обычный путь, но долго не умрет Жизнь, что горела в нас когда-то. И много в мире избранных, чей свет, Теперь еще незримый для незрящих, Дойдет к земле чрез много, много лет… В безвестном сонме мудрых и творящих Кто знает их? Быть может, лишь поэт.

<1903–1904>

Развалины ^*

Над синим понтом — серые руины, Остатки древней греческой тюрьмы. На юг — морские зыбкие равнины, На север — голые холмы. В проломах стен — корявые оливы И дереза, сопутница руин, А под стенами — красные обрывы И волн густой аквамарин. Угрюмо здесь, в сырых подземных кельях; Но весело тревожить сон темниц, Перекликаться с эхом в подземельях

И видеть небо из бойниц! Давно октябрь, но не уходит лето: Уж на холмах желтеет шелк травы, Но воздух чист — и сколько в небе света, А в море нежной синевы! И тихи, тихи старые руины. И целый день, под мерный шум валов, Слежу я в море парус бригантины, А в небесах — круги орлов. И усыпляет моря шум атласный. И кажется, что в мире жизни нет: Есть только блеск, лазурь и воздух ясный, Простор, молчание и свет.

<1903–1904>

Косогор ^*

Косогор над разлужьем и пашни кругом, Потускневший закат, полумрак… Далеко за извалами крест над холмом — Неподвижный ветряк. Как печальна заря! И как долго она Тлеет в сонном просторе равнин! Вот чуть внятная девичья песня слышна… Вот заплакала лунь… И опять тишина… Ночь, безмолвная ночь. Я один. Я один, а вокруг темнота и поля, И ни звука в просторе их нет… Точно проклят тот край, тот народ, где земля Так пустынна уж тысячу лет!

<1903–1904>

Разлив ^*

Паром, скрипя, ушел. В разлив, по тусклой зыби, Сквозь муть лиловых туч румянится заря. На темном кряже гор, в их сумрачном изгибе, Померкнули в лесу кресты монастыря. Оттуда по Оке пахучим дымом тянет… Но и костер потух, пылавший за Окой, И монастырь уснул. Темней уже не станет, Но все же ночь давно — ночь, сумрак и покой. Лишь брезжится закат на взгорьях сквозь верхушки, Блестит, как ртуть, вода по лужам на песке, Дрожит в разливе рябь, да сонные лягушки Звенят чуть слышно в тростнике.

<1903–1904>

Сказка ^*

…И снилось мне, что мы, как в сказке, Шли вдоль пустынных берегов Над диким синим лукоморьем, В глухом бору, среди песков. Был летний светозарный полдень, Был жаркий день, и озарен Весь лес был солнцем, и от солнца Веселым блеском напоен. Узорами ложились тени На теплый розовый песок, И синий небосклон над бором Был чист и радостно-высок. Играл зеркальный отблеск моря В вершинах сосен, и текла Вдоль по коре, сухой и жесткой, Смола, прозрачнее стекла… Мне снилось северное море, Лесов пустынные края… Мне снилась даль, мне снилась сказка — Мне снилась молодость моя.

<1903–1904>

Розы ^*

Блистая, облака лепились В лазури пламенного дня. Две розы под окном раскрылись — Две чаши, полные огня. В окно, в прохладный сумрак дома, Глядел зеленый знойный сад, И сена душная истома Струила сладкий аромат. Порою, звучный и тяжелый, Высоко в небе грохотал Громовый гул… Но пели пчелы, Звенели мухи — день сиял. Порою шумно пробегали Потоки ливней голубых… Но солнце и лазурь мигали В зеркально-зыбком блеске их — И день сиял, и млели розы, Головки томные клоня, И улыбалися сквозь слезы Очами, полными огня.