«Лицом к туманной зыби хоронитеНа берегу песчаном мертвецов…»— Плывем в туман. Над мачтою, в зените —Туманный лик… Чей это слабый зов?«Мы дышим ночью, морем и туманом,Нам хорошо в его сыром пару…»— А! На холме, пустынном и песчаном,Полночный вихрь проносится в бору!«Мы ль не любили зыбь и наши юмы?Мы ль не крепили в бурю паруса?»— В туман холодный, медленный, угрюмый,Скрывается песчаная коса.
Ночь зимняя мутна и холодна,Как мертвая, стоит в выси луна.Из радужного бледного кольцаГлядит она на след мой у крыльца,На тень мою, на молчаливый домИ
на кустарник в инее густом.Еще блестит оконное стекло,Но волчьей мглой поля заволокло,На севере огни полночных звездГорят из мглы, как из пушистых гнезд.Снег меж кустов, туманно-голубой,Осыпан жесткой серою крупой.Таинственным дыханием гоним,Туман плывет, — и я мешаюсь с ним.И меркнет тень, и двинулась луна,В свой бледный свет, как в дым, погружена,И кажется, вот-вот и я поймуНезримое — идущее в дымуОт тех земель, от тех предвечных стран,Где гробовой чернеет океан,Где, наступив на ледяную Ось,Превыше звезд восстал Великий Лось —И отражают бледные снегаСтоцветные горящие рога.
Глаза козюли, медленно ползущейК своей норе ночною сонной пущей,Горят, как угли. Сумрачная мглаСтоит в кустах — и вот она зажглаДва ночника, что зажигать дано ейЛишь девять раз, и под колючей хвоейВлачит свой жгут так тихо, что сова,Плывя за ней, следит едва-едваШуршанье мхов. А ночь темна в июле,А враг везде — и страшен он козюлеВ ночном бору, где смолк обычный шум:Она сосредоточила весь ум,Всю силу зла в своем горящем взгляде,И даже их, ежей, идущих сзади,Пугает яд, когда она в путиПомедлит, чтоб преграду обойти,Головку приподымет, водит жаломНад мухомором, сморщенным и алым,Глядит на пни, торчащие из ям,И светит полусонным муравьям.
На пути из НазаретаВстретил я святую деву.Каменистая синелаСамария вкруг меня,Каменистая долинаШла по ней, а по долинеСеменил ушастый осликМеж посевов ячменя.Тот, кто гнал его, был в пыльномИ заплатанном кунбазе,Стар, с блестящими глазами,Сизо-черен и курчав.Он, босой и легконогий,За хвостом его поджатымГнался с палкою, виляяОт колючек сорных трав.А на нем, на этом дробном,Убегавшем мелкой рысьюСером ослике, сиделаМать с ребенком на руках:Как спокойно поднялисяАравийские ресницыНад глубоким теплым мраком,Что сиял в ее очах!Поклонялся я, Мария,Красоте твоей небеснойВ странах франков, в их капеллах,Полных золота, огней,В полумраке величавомДревних рыцарских соборов,В полумгле стоцветных оконСакристий и алтарей.Там, под плитами, почиютКороли, святые, папы,Имена их полустертыИ в забвении дела.Там твой сын, главой поникший,Темный ликом, в муках крестных.Ты же — в юности нетленной:Ты, и скорбная, светла.Золотой венец и ризыБелоснежные — я всюдуИх встречал с восторгом тайным:При дорогах, на полях,Над бурунами морскими,В шуме волн и криках чаек,В темных каменных пещерахИ на старых кораблях.Корабли во мраке, в буряхЛишь тобой одной хранимы.Ты — Звезда морей: со скрипомЗарываясь в пене ихИ огни свои качая,Мачты стойко держат парус,Ибо кормчему незримоСветит свет очей твоих.Над безумием буруновВ ясный день, в дыму прибоя,Ты цветешь цветами радуг,Ночью, в черных пастях гор,Озаренная лампадой,Ты, как лилия, белеешь,Благодатно и смиренноПреклонив на четки взор.И к стопам твоим пречистым,На алтарь твой в бедной нишеПри дорогах меж садами,Всяк свой дар приносим мы:Сирота-служанка — ленту,Обрученная — свой перстень,Мать — свои святые слезы,Запоньяр — свои псалмы.Человечество, венчаяВластью божеской тиранов,Обагряя руки кровьюВ жажде злата и раба,И само еще не знает,Что оно иного жаждет,Что еще раз к НазаретуПриведет его судьба!
«Дай мне звезду, — твердит ребенок сонный, —Дай, мамочка…» Она, обняв его,Сидит с ним на балконе, на ступеньках,Ведущих в сад. А сад, степной, глухой,Идет, темнея, в сумрак летней ночи,По скату к балке. В небе, на востоке,Краснеет одинокая звезда.«Дай, мамочка…» Она с улыбкой нежнойГлядит в худое личико: «Что, милый?»«Вон ту звезду…» — «А для чего?» — «Играть…»Лепечут листья сада. Тонким свистомСурки в степи скликаются. РебенокСпит на колене матери. И мать,Обняв его, вздохнув счастливым вздохом,Глядит большими грустными глазамиНа тихую далекую звезду.Прекрасна ты, душа людская! Небу,Бездонному, спокойному, ночному,Мерцанью звезд подобна ты порой!
Едет стрелок в зеленые луга,В тех ли лугах осока да куга,В тех ли лугах все чемёр да цветы,Вешней водою низы налиты.— Белый Олень, Золотые Рога!Ты не топчи заливные луга.Прянул Олень, увидавши стрелка,Конь богатырский шатнулся слегка,Плеткой стрелок по Оленю стебнул,Крепкой рукой самострел натянул,Да опустилась на гриву рука:Белый Олень, погубил ты стрелка!— Ты не стебай, не стреляй, молодец,Примешь ты скоро заветный венец,В некое время сгожусь я тебе,С луга к веселой приду я избе:Тут и забавам стрелецким конец —Будешь ты дома сидеть, молодец.Стану, Олень, на дворе я с утра,Златом рогов освечу полдвора.Сладким вином поезжан напою,Всех особливей невесту твою:Чтоб не мочила слезами лица,Чтоб не боялась кольца и венца.
На песок у моря синегоЗолотая верба клонится.Алисафия за братьямиПо песку морскому гонится.— Что ж вы, братья, меня кинули?Где же это в свете видано?— Покорись, сестра: ты батюшкойЗа морского Змея выдана.— Воротитесь, братья милые!Хоть еще раз попрощаемся!— Не гонись, сестра: мы к мачехеПоспешаем, ворочаемся.Золотая верба по ветруВо все стороны клонилася.На сырой песок у берегаАлисафия садилася.Вот и солнце опускаетсяВ огневую зыбь помория,Вот и видит Алисафия:Белый конь несет Егория.Он с коня слезает весело,Отдает ей повод с плеткою:— Дай уснуть мне, Алисафия,Под твоей защитой кроткою.Лег и спит, и дрогнет с холодуАлисафия покорная.Тяжелеет солнце рдяное,Стала зыбь к закату черная.Закипела она пеною,Зашумела, закурчавилась:— Встань, проснись, Егорий-батюшка!Шуму на море прибавилось.Поднялась волна и на берегШибко мчит глаза змеиные:— Ой, проснись, — не медли, суженый,Ни минуты ни единые!Он не слышит, спит, покоится.И заплакала, эакрыласяАлисафия — и тяжкаяПо щеке слеза скатиласяИ упала на Егория,На лицо его, как олово.И вскочил Егорий на ноги,И срубил он Змею голову.Золотая верба, звездамиОтягченная, склоняется,С нареченным АлисафияВ божью церковь собирается.
Немало царств, немало стран на свете.Мы любим тростниковые ковры,Мы ходим не в кофейни, а в мечети,На солнечные тихие дворы.Мы не купцы с базара. Мы не рады,Когда вступает пыльный караванВ святой Дамаск, в его сады, ограды:Нам не нужны подачки англичан.Мы терпим их. Но ни одежды белой,Ни белых шлемов видеть не хотим.Написано: чужому зла не делай,Но и очей не подымай пред ним.Скажи привет, но помни: ты в зеленом.Когда придут, гляди на кипарис,Гляди в лазурь. Не будь хамелеоном,Что по стене мелькает вверх и вниз.
Шипит и не встает верблюд,Ревут, урчат бока скотины. —Ударь ногой. Уже поютВ рассвете алом муэззины.Стамбул жемчужно-сер вдали,От дыма сизо на Босфоре,В дыму выходят кораблиВ седое Мраморное море.Дым смешан с холодом воды,Он пахнет медом и ванилью,И вами, белые сады,И кизяком, и росной пылью.Выносит красный самоварГрек из кофейни под каштаном,Баранов гонят на базар,Проснулись нищие за ханом:Пора идти, глядеть весь деньНа зной и блеск, и все к востоку,Где только птиц косая теньБежит по выжженному дроку.