Том 10. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи
Шрифт:
Завтра с утра мне опять в банк, считать числа-деньги, даже и не деньги в их прежнем виде нарезанных цветных бумажек, а арабские цифры в компьютере – отражение отражения. Но зато у меня есть Луи!
Статьи
Чехов в Коломбо
Дождь на дворе. Ночь. Жара.
Дождь стоит за резными эбеновыми столбиками открытой веранды сплошной шелестящей стеной, и не доносится из-за этой колеблющейся под собственной тяжестью, зеленовато мерцающей стены никаких прочих звуков, и не
Для меня тропический ливень в диковинку, и я смотрю на него во все глаза. А хозяева зовут между тем в глубину дома к столу, уставленному местными яствами, среди которых особенно поражают маслянистые ломтики жареных ананасов, густо посыпанные черным перцем.
Под узорчатыми решетками высоких потолков гостиной и переходов в другие комнаты бесшумно работают вентиляторы – похоже, будто подвесили за тонкие голенастые ноги несколько больших птиц и, обессиленные до изнеможения, медленно кружась, они перемешивают широко раскинутыми серебристыми крыльями густой, жаркий воздух, пропитанный ароматами экзотических кушаний, подсиненный бледным, отработанным в легких дымом сигарет и яркими мазками пахучего сигарного дыма.
Хозяин поясняет, что все орнаментальные решетки в его доме выполнены из хлебного дерева, резьба старинная. Дому гораздо больше ста лет, и построен он на португальский манер. Хозяин понимает толк в домах – как-никак сначала он главный дизайнер города Коломбо, а уже потом крупнейший переводчик русской литературы. В его аскетически скромном, маленьком кабинетике тома «Войны и мира», «Тихого Дона», «Братьев Карамазовых», тома поменьше – «Анны Карениной», «Преступления и наказания», «Воскресения», «Мертвых душ», «Поднятой целины», сборников рассказов и повестей Чехова, Бунина, Горького. И все это перевел на сингальский язык он один – в сущности, еще нестарый человек, пятидесятилетний Серил Перейра.
Разговор за столом сам собой переходит к обсуждению деталей предстоящего нам общего дела – открытия по обоюдному решению Союза писателей СССР и Фронта народных писателей Шри-Ланки клуба и музея Антона Павловича Чехова в память о пребывании классика русской и мировой литературы в Коломбо.
Дождь все шумит за стеной. Вентиляторы без толку гоняют под узорчатыми потолками сырой, дымный, горячий воздух. Местные люди не нуждаются в кондиционерах, а я то и дело вытираю со лба пот.
– Мне душно! Дайте мне атмосферы! – лукаво стрельнув в мою сторону черными молодыми глазами, бросает реплику из чеховской «Свадьбы» миловидная дама средних лет, искусно завернутая в золотисто-цветное сари.
Все за столом хохочут. Всем все понятно. Оказывается, многие из собравшихся еще в свои школьные или студенческие годы играли на любительских спектаклях и «Свадьбу», и «Медведя», и «Чайку», и «Вишневый сад». Всем все понятно. Так что о нашем разговоре в застолье никак уж не скажешь репликой другой героини из той же «Свадьбы»:
«Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном».
Шелестящая стена ливня рушится в единый миг вся до последней капли. Неслышные прежде посторонние звуки долетают в гостиную, и впереди других – округлые, сочные звуки хорошего рояля: на соседней вилле по-девичьи старательно играют Чайковского. «Осенняя песня» живо напоминает о Москве, о мелком, холодном дождичке на ревущем Садовом кольце. Перед глазами мелькает знаменитый «дом-комод» – прилепленный домик красного цвета на Садово-Кудринской, ныне всем известный музей. Уютный домик, где бывал Чайковский, где в музыкальной семье Чеховых так много и с такой любовью исполняли его произведения (особенно брат Николай), где накануне отъезда на Сахалин молодой Антон Павлович написал на первой странице рукописи готовой к печати книги
При первой публикации в газете «Новое время» рассказ А. П. Чехова «Гусев» был подписан: «Коломбо. 12 ноября 1890 г.». Все, кто читал, помнят этот тяжелый, печальный рассказ о бессмысленно загубленных жизнях, о невежестве и забитости, об одиночестве человека перед лицом смерти. Характерно, что действие рассказа, происходящее на борту грузопассажирского судна, развертывается на фоне красот Индийского океана. Как всегда, Чехов не поучает, не навязывает читателю прямолинейных прописей, а лишь намекает: как прекрасна земля и как бездарно живет на ней человек… Эта мысль всегда была одной из главных в творчестве великого писателя, да и не только в творчестве, но и в его жизни. Хотя, говоря о Чехове, нельзя отделять одно от другого: пожалуй, во всем мировом искусстве не было другого примера столь полной, столь таинственной гармонии слова и дела.
Сегодня Чехов один из духовных наставников человечества. Интерес к его творчеству и личности так же естествен для мыслящих людей планеты, как интерес к Шекспиру, Достоевскому, Толстому, Сервантесу, Данте или Гомеру. И нет ничего удивительного в том, что за многие тысячи километров от родины Чехова – России, в древней стране вечного лета мы говорим о Чехове в клубе Чехова.
В зале были не только писатели и журналисты, но и художники, актеры, режиссеры, профессора университетов, буддийские монахи, многие видные деятели культуры и просвещения Шри-Ланки.
На красном ковре перед сценой стояла ритуальная курильница в рост человека в виде бронзового дерева, с маленькими белыми свечками на бронзовых ветвях, с бронзовым петухом на макушке. Вдова классика сингальской литературы Мартина Викрамасингхе госпожа Викрамасингхе и автор этих строк зажгли ритуальные свечи и открыли экспозицию, переданную московским музеем А. П. Чехова в дар новорожденному клубу и музею в Коломбо.
Принимая подарок правления Союза писателей СССР – бронзовый бюст А. П. Чехова, президент клуба, уже знакомый читателю Серил Перейра сказал:
– Через несколько месяцев исполняется сто двадцать пять лет со дня рождения Антона Павловича Чехова, и открытие нашего клуба-музея приурочивается к этому большому празднику, его будут праздновать по всему миру, и радостно, что начался он сегодня с нашего острова, с земли, где Чехов был пусть и коротко, но по-настоящему счастлив.
Да, был счастлив.
«Доволен по самое горло, – писал Чехов своему приятелю Щеглову, – сыт и очарован до такой степени, что ничего больше не хочу… Я был и в аду, каким представляется Сахалин, и в раю, т. е. на острове Цейлоне».
Несколькими месяцами раньше написан некролог великому русскому путешественнику Николаю Пржевальскому, в котором с чеканной ясностью сформулировано отношение Чехова к жизни и предназначению человека: «В наше больное время, когда всюду в странной взаимной комбинации царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны, как солнце. Составляя самый поэтический и жизнеутверждающий элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают. Их личности – это живые документы, указывающие обществу, что, кроме людей, ведущих спор об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба, что, кроме скептиков, мистиков, психопатов, иезуитов, философов, либералов и консерваторов, есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно сознанной цели». Слова эти, написанные Чеховым в молодые годы, многое объясняют и в его собственной судьбе, и в его гражданской позиции, ибо в полной мере относятся к нему самому, к подвигу его жизни.