Том 11. Монти Бодкин и другие
Шрифт:
Будь у него время, он бы начал с покашливаний и блеяния, но он понимал, что придется обойтись без подобных вступлений. В коридоре слышались шаги; в любую секунду кто-то мог появиться.
— Кларисса, — сказал он. — Я люблю вас. Согласны вы стать моей женой?
Сказано кратко и по существу. Вряд ли он мог бы выразиться короче и при этом сохранить смысл. Однако он неудачно рассчитал время. Не успела миссис Корк ответить, вероятно, не успела даже переварить вопрос, как появилась миссис Моллой. Ее-то шаги и заставили мистера Трампера поторопиться с объяснением. Теперь, когда она появилась, он смотрел на нее с некоторой досадой.
— Черт! —
Глаза ее расширились, она взволнованно и часто дышала. Было ясно, что в размеренное течение ее жизни ворвалось нечто необычное. Досада мистера Трампера уступила место любопытству.
— Что-то случилось, миссис Моллой? — спросил он.
Миссис Корк волнение миссис Моллой показалось вполне естественным. Еще бы не волноваться, если ты опаздываешь на лекцию и заставляешь других ждать.
— Не беспокойтесь, миссис Моллой, — сказала она. — Мы еще не приступали.
— Да? А я вот и приступила, и переступила, и чуть через голову не прыгнула.
Миссис Корк легонько поджала губы.
— Простите?
— Когда бутылка просвистела мимо моего кумпола.
— Бутылка?
Долли истерически расхохоталась.
— Я начала не с того конца, — сказала она. — Вот как все было. Иду сюда, спускаюсь в прихожую, и тут горничная говорит, Кейкбред ведет себя как-то странно, а она не хочет тревожить вас. Короче, не попробую ли я его урезонить.
Глаза миссис Корк посуровели.
— Кейкбред?
Это было сказано мрачным тоном. Отношение миссис Корк к эксцентричному мажордому в последнее время все больше напоминало отношение Генриха II к Томасу Бекету. [25] Слова «Неужели никто не избавит меня от этого неуемного дворецкого», казалось, готовы сорваться с ее губ.
— Кейкбред? Что он на этот раз выкинул?
— Наклюкался.
— Наклюкался?
— Нализался.
— Нализался?
— Надрался. Наквасился. Залил глаза. Дерябнул. О, черт! — Долли, как многие ее соплеменники в Англии, в очередной раз столкнулась с непонятливостью аборигенов. — Напился.
25
Томас Бекет (ок. 1118–1170) — английский святой (празднование 29 декабря). Канцлер Англии (1155–1162) и архиепископ Кентерберийский (1162–1170) в правление короля Генриха П. Был убит в соборе по приказу короля, воскликнувшего в присутствии своих рыцарей: «Неужели никто не избавит меня от этого неуемного попа!»
— Напился?
— Нагрузился, как океанский лайнер. Мистер Трампер изумленно пискнул:
— Вы уверены?
— Уверена? — повторила Долли, взвешивая вопрос — Нет, не уверена. Предполагаю. Может, он в жизни капли в рот не брал. Просто он в погребе, орет песни и бьет бутылки.
— Бьет бутылки?
— Да. Кажется, топориком. Все, кроме одной. Ее он запустил в меня, когда я сунула голову в дверь и спросила: «Эй, что здесь происходит?». На малый чуток промахнулся. Ну, я решила, что это слишком похоже на вульгарную потасовку, и сдала назад. Думаю, пойду-ка я лучше и все скажу вам.
— Вы поступили совершенно правильно. Я пойду и сама с ним разберусь.
Мистер Трампер недоверчиво пискнул:
— Как странно! За обедом он казался вполне нормальным.
— Нет, — отрезала миссис Корк. — Теперь я вспоминаю, что его глаза
В голосе ее звучало суровое порицание, к которому, однако, примешивалось некоторое удовлетворение. Никто не любит загадок, кроме как в книгах, где их распутывает инспектор Первис, а загадка Кейкбреда терзала ее давно. Слова Долли раскрыли завесу тайны. Стало ясно, что Кейкбред — тайный пьянчуга. В Африке она хорошо знала многих туземных царьков, которые никогда не отказывались от порции джина.
— Так он в погребе? Сейчас же пойду и поговорю с ним.
— Советую прихватить топор или чего потяжелее.
Мистер Трампер в который раз доказал свою незаменимость, когда надо что-нибудь принести. Он сбегал в гостиную и вернулся с кочергой.
— Возьмите, Кларисса.
— Спасибо, Юстэс.
— Я с вами.
— Не стоит.
— Нет, я все-таки пойду, — с тихой решимостью сказал мистер Трампер. Долли тоже изъявила желание пойти с ними.
Процессия миновала мощеный коридор за обитой зеленым сукном дверью и по каменным ступеням спустилась в погреб. Дверь была открыта, но звуков буйства за ней не слышалось. Миссис Корк заглянула внутрь. Мистер Трампер и Долли перешептывались за ее спиной.
— Он ведет себя очень тихо, — сказал мистер Трампер.
— Затаился и выжидает, — сказала Долли.
Миссис Корк нетерпеливо подала голос. У нее были нервы, как стальные канаты, но даже на них подействовала эта неестественная тишина. Если все говорят о дворецком, что он бьет бутылки, вы ждете, что он будет бить их и дальше. Если он затаился и ждет, это уже слишком.
— Кейкбред! Молчание.
— Кейкбред!
Снова молчание, словно дворецкий изготовился к прыжку.
— Может, ушел? — с надеждой предположил мистер Тра-пер.
— Нет, — отвечала Долли. — Я вижу, как там в глубине поблескивают его глаза.
При этих словах миссис Корк встрепенулась, как при звуке трубы. Не в ее привычках было тратить время на разговоры, когда надо действовать. Сжимая кочергу, она ринулась в темноту, и Юстэс Трампер, лишь на мгновение заколебавшись, шагнул следом.
Не успел он переступить порог, с дрожью в коленях, но при этом с сознанием, что совершает самый мужественный поступок в своей жизни, как дверь сзади захлопнулась, и в замке повернулся ключ.
Почти в это же самое время Энн, добежав до террасы по пути в сад, резко остановилась. Она заметила свет в кабинете миссис Корк.
У миссис Корк был один или два пунктика, но главный, когда люди, выходя из комнаты, не гасят за собой свет. Энн вспомнила, что последней выходила из кабинета. С четверть часа назад миссис Корк послала ее за экземпляром «Женщины в дебрях», отрывки из которой намеревалась включить в лекцию. Это означало, что именно она, Энн, позабыла щелкнуть выключателем.
Придавленная чувством вины, которое испытывает всякая девушка, оставившая свет в пустой комнате, она шагнула в стеклянную дверь, чтобы исправить свою оплошность, и обнаружила, что комната совсем не пуста. Первым ее взору предстал самый ненавистный полузащитник Англии, Дж. Дж. Миллер. Он стоял спиной к Энн и подбадривал кого-то, кто лежал на полу, скрытый от нее столом. Подойдя ближе, Энн поняла, что ободряющие слова адресуются обтянутому штанами громоздкому заду. Он торчал из буфета. Любовь подсказала Энн, что зад этот ей известен и принадлежит ее дяде Джорджу, шестому виконту Аффенхемскому.