Том 14. Опасные игры. Ева
Шрифт:
– Бьюсь об заклад, что Ева Марлоу никогда не оставляет своего мужа одного, – словно невзначай проговорил я.
Рыжую мое заявление рассмешило.
– Эта птичка давным-давно упорхнула от него.
– Ничего подобного. Она и сегодня вечером была с ним.
– С кем? Не болтай вздора! Тот, с кем Ева была в клубе, вовсе не муж ей.
– Нет, муж.
– Ничего-то ты не знаешь!
– Не спорь. Я знаю Еву лучше, чем ты. Говорю тебе, что это ее муж.
– Как ты можешь утверждать, что знаешь Еву, если тебе неизвестно, кто ее муж. А я знакома с ней много лет. И мне лучше судить, кто ей муж, а кто нет, – отчеканила рыжая. – Она была замужем за Чарли Гибсом. Семь лет тому назад она ушла от него. Единственный недостаток этого бедняга в том, что он беден. Ева никогда не водится с ним, но она наезжает к нему, когда ей нужно на ком-нибудь сорвать злость. Если бы ты только слышал, как Ева умеет ругаться. – Рыжая откинула голову и стала смеяться так, что на глазах у нее выступили слезы. Она стряхнула их рукавом. – Я не раз слышала, как Ева отчитывала бедного Чарли. Даже у меня от стыда уши краснели. И вместо того, чтобы врезать ей по зубам, Гибс всегда только смотрел на свою бывшую жену и молчал.
– Расскажи мне о ней.
– А чего рассказывать? Она проститутка, вот и все. Зачем тебе знать об этой проститутке?
– Расскажи. Она заинтересовала меня.
– И не подумаю.
– Сообщи все, что тебе известно, и я дам тебе за это сто долларов.
Лицо женщины просветлело.
– Это стоит дороже, – неуверенно проговорила она.
– Больше я не дам. – Я вынул из бумажника стодолларовую бумажку и помахал ею перед носом рыжей. – Говори!
Она хотела вырвать у меня деньги, но я отдернул руку.
– Я дам эти деньги только после того, как ты расскажешь мне все, что знаешь о Еве. Вот, смотри, я кладу деньги здесь, чтобы они были у тебя на виду, и обещаю: они будут твоими.
Снова
– А что ты хочешь знать?
– Все.
Она начала рассказ и до самого его конца не сводила горящих алчностью глаз с денег, которые я, опасаясь подвоха, придерживал рукой.
18
Незачем повторять вам историю жизни Евы. Рыжая, горя желанием заработать свои сто долларов, смешивала фантазию с действительностью, и я должен был задавать бесчисленные вопросы об одном и том же, чтобы, наконец, выявить все детали, которые вместе с тем, что я знал сам, позволили бы мне создать полную картину жизни Евы. Суммировать все полученные мною сведения я смог только после того, как рыжая заснула, предварительно спрятав деньги в чулок. Тогда я и отправился на террасу поразмыслить над услышанным. Связать слова рыжей оказалось не так-то просто, я ломал голову над ними, как над кроссвордом: сопоставлял сказанное ею с тем, что когда-то рассказывала о себе мне сама Ева или на что только намекала, что пыталась скрыть от меня или отрицала. Я, конечно, знал, что ключом непонятного отношения Евы ко мне было то, что она страдала комплексом неполноценности, но до сих пор мне была неясна природа этого мучения. Только теперь, когда я узнал, что Ева была незаконнорожденной и что ей с детства постоянно грубо напоминали об этом, я начал понимать то, что ранее вызвало у меня недоумение. Если ребенку известно, что он незаконнорожденный, и если родители постоянно твердят ему, что он им не нужен, это наносит непоправимый вред неокрепшей детской психике. Когда ребенок узнает, что он не такой, как все остальные дети, это является для него таким страшным ударом, след которого остается на всю жизнь, особенно если этот ребенок впечатлительный и легко ранимый. Его друзья – маленькие дикари – молниеносно воспринимают услышанные от взрослых слова и начинают жестоко преследовать несчастного. У Евы было тяжелое, безрадостное детство. Родители не любили ее, сверстники издевались. Девочка замкнулась в себе и жила в каком-то фантастическом мире, созданном ее воображением, подобно многим другим детям, которые не по их вине появляются на свет незаконными. У девочки был сильный характер и бешеный темперамент, и именно поэтому она превратилась в своевольное, подозрительное и злое маленькое животное. Ее родители (будучи женатым, отец Евы прижил ее со своей любовницей) не могли сладить с ребенком. Приемная мать ненавидела ее, так как девочка была постоянным напоминанием неверности мужа. Пока Ева была маленькой, мачеха избивала ее и держала по нескольку часов взаперти в темной комнате. Потом девочка подросла. В 12 лет Еву отослали в монастырскую школу, где мать-настоятельница, считая, что в строптивую девочку вселились бесы, нещадно избивала ее, применяя даже плетку, пытаясь таким методом сделать воспитанницу безвольной и покорной. Но мать-настоятельница была не только садисткой, но и плохим психологом: она не понимала и не видела, что подобное обращение только ожесточало Еву, в то время как доброе слово могло бы в корне изменить ее характер. Когда Еве исполнилось 16 лет, она сбежала из монастыря и нанялась на работу в один из нью-йоркских ресторанов. Следующие несколько лет жизни Евы я не смог восстановить: не располагал сведениями, как они были ею прожиты. О чем я далее имею информацию, так это о бруклинском периоде Евы, ее работе уборщицей в одном из отелей. И последние четыре года этого отрезка жизни были самыми трудными. Еве опостылело работать уборщицей, и когда появился Чарли Гибс и сделал ей предложение, она, не колеблясь ни минуты, вышла за него замуж. Гибс был добрейшим парнем, лишенным всякого тщеславия. Он работал водителем грузовика и не имел ни малейшего представления о той, на ком женился. Ужасный характер Евы и ее беспорядочность нанесли его сердцу ужасную рану. Самой же Еве надоело быть домашней хозяйкой, и после целого ряда кошмарных сцен, воспоминания о которых преследовали Чарли даже много лет спустя, несостоявшаяся супруга собрала свои пожитки и вернулась в бруклинский отель. Незадолго до этого она стала любовницей процветающего бизнесмена, который снял для нее крохотную квартирку и навещал всякий раз, как ему приходилось приезжать в Бруклин. Но вскоре он пожалел о том, что сделал такой неудачный выбор. Ева была своенравна слишком, чтобы принадлежать всецело пожилому человеку, уверенному в том, что он все еще привлекателен физически. Характер у нее стал совершенно невыносимым, и любая мелочь настолько выводила ее из себя, что она бросала на пол и била все, что попадалось женщине под горячую руку. В конце концов бизнесмену надоели бесконечные скандалы и раздражительность Евы, и он, откупившись деньгами, избавился от нее. Так как у нее не было ни друзей, ни прочих связей и, к тому же, ни малейшего представления об этике, Ева опускалась все ниже и ниже. Проституция стала противоядием против ее комплекса неполноценности: пока мужчины навещали ее, Ева, по-видимому, чувствовала, что она не такая уж скучная и глупая, какой считали ее. Она все еще делала вид, что хочет поступить работать, но с течением времени все больше и больше попадала в зависимость от мужчин, которые давали ей средства к существованию. Завершилось все тем, что Ева сняла маленький домик на Лаурел-Каньон-Драйв и стала профессиональной проституткой. Совершенно очевидно, что, несмотря на то, что избиения в монастырской школе ожесточили ее сердце, жизнь в этом закрытом заведении все же оставила свой след и облагородила бывшую воспитанницу. Ведь Ева пребывала и, насколько мне было известно, все еще живет в двух различных мирах: жизнью, к которой понуждает ее профессия, и воображаемой жизнью порядочной женщины. Вспомнив наши разговоры, когда мы вместе проводили уик-энд, я понял только теперь, когда узнал правду, как умно эта падшая женщина преподнесла мне свою историю, чтобы казаться в моих глазах не такой, какими бывают обычно уличные потаскухи. И Ева добилась своего. Я принял за чистую правду рассказ о порядочном муже и настоящем доме. Узнав всю подноготную, я все равно с трудом верил, что образованный, занимающий высокое положение в обществе муж был не мифом. В действительности мужем оказался нищий водитель, которого Ева своим характером приводила в ужас. Ее дома в Лос-Анджелесе, о котором она поведала мне с такой гордостью, вообще не существовало, дом тоже был мифом. Я вспомнил брезгливое выражение лица женщины, когда она говорила о своем домике на Лаурел-Каньон-Драйв: «Не думаешь же ты, что это мой дом? Здесь я просто назначаю свои деловые встречи. Я хотела бы поехать с тобой сегодня в мой настоящий дом, но потом решила, что лучше этого не делать». Теперь я знал, что второго дома вообще не существовало. Еве очень бы хотелось иметь его. Это означало бы, что она женщина обеспеченная. Желая произвести на меня нужное впечатление, она солгала, что у нее есть дом. Джек Херст, которого она выдавала за своего мужа, не был горным инженером. Он был профессиональным игроком и зарабатывал на жизнь благодаря умелой и умной игре в карты. Он и Ева познакомились на вечеринке, и их с первого взгляда потянуло друг к другу. Эта встреча произошла через год или два после того, как Ева поселилась на Лаурел-Каньон-Драйв. Херст был женат на женщине, которая устала от его азартной игры в карты, от того, что он был садистом по натуре и помыкал ею. За несколько месяцев до того, как Херст встретил Еву, жена ушла от него. Он даже не пытался начать сложный и длительный процесс развода с женой. Впрочем, даже если бы он и развелся с ней, он никогда бы не женился на Еве. Надо быть очень уверенным в себе, чтобы решиться жениться на проститутке. Ева физически привлекала Джека, он поддерживал с ней отношения в течение длительного времени, но у него не было намерения жениться на ней. Даже теперь я не могу понять, почему Херст так долго оставался любовником Евы. Вероятнее всего, дело заключалось в самой женщине. Он, безусловно, был садистом. Я чувствовал, что он вел себя именно так, как она рассказывала мне: когда Ева подвернула ногу, он действительно бросил свою любовницу сидеть на тротуаре и заставил ее на следующее утро, когда она еще не могла наступить на ногу, ухаживать за ним и принести ему в кровать кофе. Так мог поступить только садист. Рыжая не только подтвердила этот случай, но рассказала о многих других скотских выходках Джека по отношению к Еве. Очевидно было и другое: чем хуже он обращался с Евой, тем сильнее она любила его. Ничто на свете не заставило бы ее бросить Джека. Она была его рабыней. Трудно поверить, но это было на самом деле так. Ева, несмотря на свой сильный характер и своенравность, была мазохисткой. Видно, только Херст смог пробудить в ней проклятое наследие ее искалеченного детства. Может быть, именно этим и объясняется то, что он продолжал поддерживать с ней отношения. Без сомнения, Ева мечтала выйти за него замуж. Но Херст не начинал бракоразводного процесса, и Ева, видя это, пыталась сорвать зло на Чарли Гибсе, звонила, приезжала к нему, обвиняя его во всех своих жизненных неудачах. Гибс боялся Еву, не знал, как угомонить ее, и после каждого очередного скандала надеялся на то, что встречается с ней в последний раз. Обычно у любой проститутки всегда есть любовник, которому она отдает всю свою попранную другими мужчинами любовь и на которого изливает все свои сентименты. Этот мужчина становится для нее единственным человеком на земле, смыслом ее жизни. Этот мужчина прекрасно знает, что проститутка вынуждена вести одинокую жизнь, что никто не любит ее по-настоящему и что, вместе с тем, в глубине души она такая же женщина, как и все остальные. Она наделена всеми естественными инстинктами и поэтому, как и всякая другая женщина, жаждет любви и с распростертыми объятиями примет того, кто согреет ее душу ласковым словом и кто будет относиться к ней по-человечески. Обычно, как только мужчина почувствует, что проститутка полюбила его, он начинает обирать ее, отнимая у нее все ее заработки. А она, такая расчетливая и безразличная к другим клиентам, начинает содержать этого мужчину, даже если после первых счастливых дней их близости он станет обращаться с ней, как грубое животное. Чисто психологическая потребность в человеке, который даст какое-то жалкое подобие семьи, сознание того, что этот человек принадлежит только ей, заставит продажную женщину снести все; она все простит этому человеку и будет отдавать ему все свои деньги до тех пор, пока он сам ее не бросит. Еве в некотором смысле довезло. Она нашла мужчину независимого, который редко просил у нее денег. Правда, бывали дни, когда Херст проигрывался в пух и прах в карты и обращался к ней за помощью, но это случалось довольно редко. Пожалуй, никто, кроме Херста, не смог бы справиться с такой, как Ева. Она была выжата, как лимон, и лишена всяких чувств, если не считать ее привязанности к Херсту. Десять лет она зарабатывала на жизнь проституцией. Она великолепно изучила мужчин: все их уловки, увертки и их слабости. Такое существование убило в ней все ее женские инстинкты, как мышьяк убивает нервы. Оно убило свойственную женщинам потребность любить. Я думаю, Ева не любила даже Херста. Ее влекло к нему только потому, что он был единственным мужчиной, которому она подчинялась, который сломал ее волю. Но, вероятно, она иногда от всей души ненавидела его. Удивительно только одно: та кошмарная жизнь, которую она вела, не оставила следов на ее лице, хотя, несомненно, нанесла вред ее психике. Впереди у Евы не было ничего хорошего, поэтому естественно, что она пыталась жить в каком-то иллюзорном мире. Ей нравилось думать, что она жена человека, у которого есть хорошая профессия, что у нее есть свой дом в Лос-Анджелесе, что каждый понедельник она приходит в банк, чтобы положить туда очередную сумму своих сбережений, что, когда там накопится достаточно большая сумма, они заживут с Херстом в свое удовольствие. Эти иллюзии облегчали ее жизнь и приглушали чувство собственной неполноценности. У меня не было возможности проверить, лгала ли Ева другим о том, что она замужем и что у нее есть дом. Скорее всего, да. Уик-энд, который мы провели вместе, был уик-эндом лжи. Ева лгала настолько правдоподобно, что я ни на минуту не усомнился в том, что она говорит неправду. Самой удачной ложью было то, что проститутка перечислила множество самых шикарных ресторанов, в которые она якобы не могла пойти со мной из-за того, что друзья ее мужа могли бы рассказать, что видели ее в сопровождении незнакомого мужчины. Совершенно достоверно прозвучало для меня и сообщение о наличии второго дома. Ведь внешне Ева выглядела так, что ей вполне мог соответствовать обеспеченный и добропорядочный образ жизни. Даже тогда, когда я узнал правду, домик на Лаурел-Каньон-Драйв показался мне слишком жалким, чтобы поверить в то, что Ева действительно всегда жила в нем и что у нее не было другого прибежища. Я снова вижу, как она поворачивается ко мне и говорит: «Я миссис Паулина Херст». Когда она говорила эти слова, глаза ее горели гордостью. Второй, не менее удачной ложью был рассказ Евы о том, как она получила небольшое наследство и стала проституткой только потому, чтобы ее «муж» не сердился и не узнал, что она все полученные по завещанию деньги проиграла в карты. Да, это была весьма целенаправленная ложь, так как она ставила Еву на ту же социальную ступеньку, которую занимал в обществе и я.
Я сидел на террасе, поставив перед собой бутылку шотландского виски. Бледная, как лицо мертвеца, луна освещала горы каким-то призрачным светом. Теперь, когда я так много узнал о Еве, я мог отчетливо представить себе ее противоречивый характер. Она была лгуньей и пьяницей. На нее ни в чем нельзя было положиться. Она говорила одно, а делала другое. Она использовала мужчин так же утилитарно, как я свою машину: пока она на ходу, я пользуюсь ею, а если я ее разобью, то заменю на другую. Ева возбуждала у мужчин самые низменные чувства и приводила своих клиентов к деградации. В глубине души эта продажная женщина их всех ненавидела и презирала. Когда они раздражали ее, она, не стесняясь, выговаривала им все, что думала о них. Она ругала их самыми грязными словами. Да, характер у нее был ужасный. Это была эгоистка до мозга костей. Она делала только то, что было ей по душе и доставляло удовольствие. От природы Ева получила два дара: умение одеваться и способность превращать мужчин в животных, возбуждая самое худшее, что таилось в них. Были ли у нее какие-либо достоинства? Несомненно. Она была честна. Она никогда бы не украла у клиента деньги. Если бы ей понадобились деньги, она совершенно откровенно сказала бы об этом и не прибегала бы к краже. Ева не была лишена чувства юмора. У нее был приятный, мелодичный на слух смех. Она и физически привлекала мужчин, хотя нельзя было Еву назвать красивой. Когда она была в настроении, то являлась забавной собеседницей, и с ней было не скучно, но когда ее настроение менялось и она злилась, то могла вывести человека из себя и издергать ему все нервы. Она, безусловно, была человеком настроения, женщиной, нервы которой были на пределе. Ее любовь и верность Херсту свидетельствовали в ее пользу. Эта привязанность была единственной постоянной чертой в ее переменчивом характере. Ева не была двуличной, как большинство женщин ее профессии. Мне было тяжело признаться, но лживая проститутка никогда не фальшивила со мной и не притворялась, что заинтересована во мне, чтобы выманить у меня побольше денег. Она всегда подчеркивала, что для нее существует только один-единственный человек на свете – ее Джек, и я должен винить только себя самого в том, что продолжал, не имея ни малейшего отклика с ее стороны, настаивать, чтобы мы встречались. Ева так удачно придумала историю своей жизни и так умело лгала мне, что я вначале даже не поверил рыжей. Ева упорно твердила, что Джек Херст ничего не знает о существовании домика на Лаурел-Каньон-Драйв и о том, каким способом она зарабатывает деньги. Я вспомнил ее слова: «Если он узнает, он убьет меня. Но когда-нибудь ему все станет известно. Мои грехи выдадут меня – и тогда мне останется только одно: искать защиты у тебя. «Неужели Ева лгала, когда говорила мне это? Теперь было проще простого, вывести ее на чистую воду. Стоило мне только позвонить на Лаурел-Каньон-Драйв и услышать знакомый голос.
Я снова налил в стакан виски, выпил его и посмотрел на часы на руке – двенадцать пятнадцать ночи. Я встал. Несмотря на то, что я шатался, голова была ясной. Я прошел в кабинет, включил свет и открыл окна. Я совершенно забыл о рыжей, которая спала в гостиной. Все мысли мои были заняты тем, как разоблачить Еву. Я сел за стол и набрал ее номер. Звонок трезвонил, а к телефону никто не подходил. Я уже готов был повесить трубку, думая о том, что рыжая наврала мне и что Евы там нет, когда услышал ее голос. Значит, все правда. Мне не следовало бы разговаривать, но я не мог сдержаться и не сказать Еве, что ей не удастся больше обманывать меня и водить за нос.
– Я разбудил тебя? – спросил я.
– Слушай, Клив, неужели ты не можешь оставить меня в покое хотя бы на пять минут? – хриплым голосом, с трудом произнося слова, проговорила Ева.
– Ты напилась? – осведомился я.
Она захихикала.
– Пьяная в дугу. Я сегодня вылакала целое море виски.
– Мне очень понравился твой муж.
– Это не ново. Он всем нравится.
– Он у тебя?
– Бросай трубку, Клив. Я не могу разговаривать с тобой.
– Он у тебя?
– …Конечно.
Я думал, что Ева ответит отрицательно, но она была пьяна и медленно соображала. Слова вылетали у нее быстрее, чем она успевала обдумывать их.
– А я думал, что он не знает о существовании твоего домика, – сказал я.
Наступила пауза. Я не мог сдержать иронической улыбки. Как бы мне хотелось увидеть в эту минуту выражение лица этой неисправимой лгуньи. Но, по-видимому, она поняла, что проговорилась.
– Я была такая пьяная, что привезла его сюда, не подумав о последствиях, – наконец-то нашлась она. – Он просто взбесился. Боюсь, что теперь между нами все кончено.
Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться.
– Не может быть, Ева, – сказал я, пытаясь придать своему голосу сочувственный тон. – Что же ты теперь будешь делать?
– Сама не знаю, – она вымолвила эти слова очень жалобно. Она не хотела убедить меня, что встревожена создавшейся ситуацией, но желаемого эффекта Еве достичь не удалось. – До свидания, Клив. У меня ужасно болит голова, и я очень расстроена. Я не могу говорить с тобой.
– Он надолго приехал?
– Нет… не думаю… после того, что произошло… Завтра он уедет.
– Значит, теперь ему все известно? – ринулся я в бой, лишая ее возможности опомниться и придумать новую ложь.
– Я бросаю трубку. Я не могу разговаривать. Он зовет меня. – Голос Евы звучал резко.
Я представил, как Ева, произнося последние слова, сдвинула брови и как две морщинки перерезали ее переносицу и придали лицу нахмуренное выражение. В трубке раздались короткие гудки. Разговор был окончен, и я удостоверился, что рыжая не соврала. Ева была разоблачена. И все же, несмотря на то, что я узнал правду и разрушилась иллюзия, которой себя окружала Ева, я не почувствовал ни малейшего удовлетворения. Я испытывал стыд: как легко ей оказалось одурачить меня и спрятаться за таким непрочным барьером, как муж и собственный дом.