Том 16. Фредди Виджен и другие
Шрифт:
Увидев, что там только Терри, он облегченно вздохнул. Она сидела в кресле и о чем-то думала.
— Эй! — произнес он, как ему казалось, шепотом. Терри очнулась и вскрикнула. Майк понес посуду на кухню, а она осталась, пообещав, что ляжет в постель; но не легла, поскольку хотела хоть как-то развеять чары. Голос Стэнвуда, похожий на вопль приемника, когда ты повернешь эту штуку больше чем надо, ее напугал.
— Стэнвуд! — сурово сказала она. — Почему вы кричите?
— Я шепчу, — возразил огорченный гость.
— Шепчите тише. Садитесь сюда, на
Стэнвуд подошел поближе, свалив по дороге столик.
— Все в порядке? — хрипло выговорил он.
— О, да! — отвечала Терри, сияя.
Стэнвуд обрадовался. Его это дело не касалось, но за друзей — приятно.
— Очень хорошо. Значит, она у вас?
— Кто именно?
— Да эта марка.
— А, марка! Нет, не у нас. Видите это окно? Мистер Ворр бросил в него свои инструменты, и они упали в ров.
Стэнвуд заметил сразу, что откуда-то дует, но решил, что ему кажется.
— Зачем он их бросил?
— Обиделся. Майк с ним грубо говорил.
— Вон как! Напился, я думаю.
— Да, напился.
— Жаль, я его не видел.
— Жаль. Исключительное зрелище.
Стэнвуд испытал много чувств — сострадание к графу, не получившему марки; жалость к себе (см. выше); а главное — растерянность. Если все провалилось, почему Терри так рада?
— Помнится, вы говорили, что все в порядке, — намекнул он.
— Конечно. Вам казалось когда-нибудь, что вы плывете на розовом облаке?
— Еще бы! — воскликнул он, живо припомнив оба случая: когда Эйлин, стряхнув пепел, ответила ему: «Да», и несколько раньше, когда именно его удар в последние полминуты обеспечил команде счет 7:6.
— Вот и мне сейчас так кажется. Понимаете, я выхожу за Майка.
— Да? А я думал…
— И я думала. Но изменила мнение.
— Рад за вас.
— Рады?
— Конечно.
Они помолчали. Терри покачивалась на облаке, сияя глазами, а Стэнвуд с облегчением думал о том, что Майк любит не Эйлин.
— Это приятно, — объяснил он наконец. — Старый добрый Майк уходит с поля. Все же легче.
— Я не совсем поняла.
— Когда человек так красив, как-то страшновато.
— Почему?
— Кто его знает, что случится! Мне казалось, ему нравится Эйлин.
Облако выскользнуло из-под Терри, она упала в океан, причем не сверкающий, а холодный, и кишащий, вдобавок, колючими чудищами.
— Какая глупость! — сказала она чужим, незнакомым голосом.
Но Стэнвуд продолжал, как ни в чем не бывало:
— Началось все на этой вечеринке. Позвал я гостей в честь Эйлин, Майк пришел и как-то так на нее поглядывал. Вы не замечали, как он смотрит на женщин? Такой, знаете, взгляд… А, что?
— Ничего.
— Вы хотели что-то сказать?
— Нет-нет.
— Значит, он на нее глядел, и мне это не понравилось. Конечно, они знакомы по Голливуду…
— Близко?
— Ну да. И когда она мне сказала вот это…
— Что именно?
— Я вам не говорил? Да, конечно, случая не было. Она сказала, что не выйдет за меня, пока у меня
— Крутит?
— Финтит, — пояснил Стэнвуд. — Понимаете, вспомнил я вечеринку и этот самый взгляд… В общем, а вдруг она просто хочет от меня отделаться? Но сейчас я успокоился. Если вы за него выходите, значит, мне просто показалось.
Терри не разделяла эту наивную веру. Простодушный Стэнвуд успокоился, а она — нет. Ей припомнился Джеффри Харвест, непостоянный красавец. Он глядел и на нее, и на всех других. С болью подумав об этом, она вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Эй! — заволновался Стэнвуд. — Что это вы?
Простодушные люди мыслят штампами. Когда добрая приятельница вскрикивает, словно умирающая утка, и закрывает руками лицо, они знают, что делать. Взволнованно спросив: «Эй, что это вы?», они по-братски ее обнимают. Когда Стэнвуд все это сделал, он услышал голос:
— Мистер Росситер!
В дверях стояла леди Алела, неприязненно глядя на происходящее.
Когда женщина строгих правил хочет в два часа ночи посмотреть, какие разрушения произвел ее пьяный отец, и видит младшую сестру в пижаме и халате с молодым человеком, тоже в халате и пижаме, она, то есть женщина с правилами, бывает очень суровой. Так оно и случилось, а потому Стэнвуд взвился ввысь, словно под него подложили тринитротолуол.
У таких, как он, есть заповедь, начертанная золотыми буквами: если честный человек скомпрометировал даму, он должен немедленно это исправить, не щадя затрат.
Тем самым, он знал, что делать. Путаясь в полах халата и свалив по пути бюст покойного Гладстона [24] вместе с подставкой, он промолвил с неброским благородством:
— Не беспокойтесь, миледи. Мы помолвлены.
— Вот как? — откликнулась леди Адела, глядя еще суровей. — Не говорите ерунды. Какая помолвка? С моей сестрой вы познакомились вчера, за обедом.
24
…Гладстон Уильям Юарт (1809–1898) — глава либеральной партии, несколько раз был премьер-министром.
Тут ей припомнилось, что муж бормотал что-то попозже, когда она мазала кремом лицо. Получалось, что Росситер — самозванец, поскольку совершенно не разбирается в марках.
Тогда она не обратила внимания, мало ли что бормочет муж, но теперь склонилась к тому, что гипотеза его интересна. Еще через мгновение она стала ее пламенной сторонницей. Конечно, Дезборо прав не бывает, но тут он не ошибся.
Примерно год назад, в Харрогите, она читала ежемесячный отчет дворецкого и сейчас ясно вспомнила одну фразу. Мервин Спинк сообщал, что Росситер-младший разбил очки, а потому нечаянно толкнул большую китайскую вазу.