Том 18. Лорд Долиш и другие
Шрифт:
Открылась дверь, вошел усталый хозяин. Он опустился в кресло и вздохнул.
— Никак не поймаю, — сказал он. — Ускользает…
— О чем ты? Он давно в гараже.
— Не Юстес. Выражение лица.
— Да ты его вроде поймал. Лорд покачал головой.
— Поймал, поймал, — настаивала леди. — Вылитый бандит. Ты застал момент, когда он увидел приличного старичка, полез за ножиком…
— Душенька! Я не против критики, но есть же предел! Жена ласково погладила его по рукаву.
— Да я шучу. Очень хорошая картина. Пойду,
— Мне нужен натурщик. Пригласи его к нам!
— Нет, Алджи, это слишком. Я его не выдержу.
— Живет же тут Юстес.
— У меня — Юстес, у тебя — Ренч. Поровну. От Юстеса — никакого вреда…
Тут вошла Клара.
— Полли, — сказала она, — это ты посадила обезьяну в гараж? Она укусила Дадли.
Лорд Уэзерби вскрикнул.
— Мы пошли взглянуть на машину, — продолжала Клара. — Он хотел показать мне этот… карбюратор… или ветровое стекло, что ли… В общем, наклонился, а твой Юстес на него вскочил.
Роско задумался.
— Потянет на колонку? Скорее — нет. Если бы Чарли Чаплин — тогда да. Кусает Чаплина за ногу. А Пикеринг — не то, не то. Все равно, что ножка стула.
— Если он представляет опасность… — начал хозяин.
— Что ты! — вскричала хозяйка. — Он просто не в духе.
— Ты и теперь с ним не расстанешься?
— Конечно, нет!
— Что ж, если он прыгнет на меня, я буду защищаться.
— Ты закрыла гараж, Клара?
— Да, но он уже выскочил. Я не заметила в темноте, куда он делся.
В комнату, хромая, вошел Дадли.
— Я как раз говорила… Он мрачно кивнул.
— По-моему, он спятил. Роско вскрикнул от радости.
— Вот! «Обезьяна сходит с ума» «Страх и трепет»… «Есть жертвы»..
«Округа в опасности», Побегу, позвоню. Сенсация!
Он понесся к телефону, но ему пришлось подождать. Мистер Пикеринг беседовал с врачом.
После ужина Натти сразу уходил к себе. Сестра не знала, что он там делает. Иногда ей казалось, что он читает, иногда — что думает. И то, и другое было неверно. Читать он не любил, думать не умел. На самом деле он пил две-три порции виски с содовой.
Делал он это, чтобы избавить сестру от волнений. Один глупый медик запретил ему пить, и Элизабет это знала. Приходилось ее щадить, и он этим гордился.
Что говорить, удобства тут мало. То ли вор, то ли загнанный олень. Чтобы немного облегчить задачу, буфет он не запирал, а по ночам без опаски захаживал в столовую. Сейчас Элизабет сидела в гамаке, Долиш был где-то в саду. Когда вернется, присядет к сестре. Риск — минимальный.
Натти смешал напитки и стал думать о медике. Вечно они перестраховываются с тонкими, нервными людьми, а те принимают их слова за чистую монету. Да, после бродвейских загулов можно было отдохнуть. Но с тех пор он живет на воздухе, в тишине и мире. Смешно и подумать, что капля
Она и не повредила. Он трое суток кутил в Нью-Йорке, и что? Ничего. Теперь выпивает по вечерам, тоже без дурных последствий. Дело ясно, этот медик — невежда и кретин.
Придя к такому выводу, он налил еще. Потом вышел, прислушался, ничего не услышал и вернулся к себе.
Да, кретин. Ему не хуже, а лучше. Он бы вообще тут иначе не выжил. Докторам, подумал он, только бы денег заработать.
Он потянулся за бутылкой и увидел, что на полу сидит бурая обезьяна с длинным серым хвостом.
Повисла тишина. Натти смотрел на обезьяну, как Макбет на Банко, и обезьяна на него смотрела. Он закрыл глаза, сосчитал до десяти, открыл.
Обезьяна не исчезла.
— Брысь, — тихо сказал он. Она не шевельнулась.
Он снова закрыл глаза и начал считать до шестидесяти. Ему стало страшно. Вот что имел в виду медик.
Ну, хорошо, думал он, пришла бы в Нью-Йорке. Но сейчас он как стеклышко. Нет, что же это? Прокралась, словно тать в нощи. Он ведь исправился, исцелился. Зачем его мучить?
… пятьдесят девять… шестьдесят…
Он открыл глаза. Обезьяна сидела в той же позе, словно перед художником. Натти закричал и бросил в нее бутылкой.
Юстесу не везло. Сперва — кошка, потом — работник, теперь этот субъект, а ведь он думал отдохнуть. Ведомый инстинктом, несчастный вспрыгнул на шкаф, увернувшись от бутылки. Тут вбежала Элизабет.
Она тихо лежала в гамаке, когда услышала крик. В спальне, у себя, брат сидел на кровати, напоминая чем-то жирафа.
— Что слу… — начала она, и тут же кое-что смекнула. На полу валялась треснувшая бутылка; пахло соответственно. Элизабет вспыхнула. К брату она относилась по-матерински и с удовольствием бы его шлепнула.
— Натти!
— Я видел обезьяну, — глухо сказал он. — Вот тут. Конечно, ее не было. Я бросил в нее бутылку, и она как будто кинулась на шкаф.
— На шкаф?
— Да.
Элизабет хлопнула по шкафу рукой. Юстес свесился сверху.
— Я ее вижу, — сказал страдалец с несмелой надеждой. — А ты?
Элизабет ответила не сразу. Она жалела брата, но Провидение послало ей дар, и глупо им пренебречь. Как многие женщины, лгать она не любила. А все же…
— Ты видишь ее? — спросила она.
— Да вон, на шкафу.
— Там какая-то палочка. Натти вздохнул.
— Нет-нет. Значит, не видишь. Так я и думал. Она едва не сдалась, но взяла себя в руки.
— Расскажи мне все, как следует. Этого он и хотел.
— Ах, Натти, как глупо!
— Да.
— Доктор же запретил!
— Я знаю.
— Помнишь…
— Помню, помню. Все.
— Что ты хочешь сказать?
— Завязываю.
Элизабет нежно обняла его.
— Молодец! Знаешь, это не так уж серьезно. Просто — предупреждение.