Том 18. Лорд Долиш и другие
Шрифт:
— Полина… То есть Полли, я стараюсь выражаться яснее. Как посол.
— Я бы употребила другое сравнение, но ты испугаешься.
— Стараюсь, как могу…
— Алджи, послушай! Сейчас я в порядке, но, если что, огрею тебя стулом. К чему ты ведешь?
— К тому, чтобы ты избавилась от змея.
— Еще чего!
— Такая мелочь!
— Да?
Лорд Уэзерби вздохнул.
— Когда я вел тебя к алтарю, — укоризненно напомнил он, — ты обещала любить меня, почитать и слушаться. И что же?
Леди Уэзерби заметно
— Когда ты так говоришь, я вспоминаю старые времена. Ты приходил занять полкроны на какую-нибудь лошадь… Так вот, пойми, я держу Кларенса не по любви, а для рекламы.
— Ну, хорошо, обезьяну я понимаю. Они у многих есть. Давай так: Юстеса держим, Кларенса отдаем.
— Значит, ты не против Юсти?
— Против, против, но уступаю.
— Согласен жить рядом с ним?
— Придется. Но не с Кларенсом. Они помолчали.
— Собственно, я и сама не очень люблю Кларенса, — тихо сказала Полли.
— Дорогая моя!
— Постой. Я еще не согласилась.
— Но собираешься? Полли немного подумала.
— Хорошо. Завтра же отошлю в зоологический сад.
— Душечка!
Он схватил под столом женскую руку.
— Знаешь, дорогой, — совсем растаяла жена, — когда ты вот так подвываешь, я устоять не могу.
— Когда ты плясала этот сон, я чуть тебя не обнял!
— Алджи!
— Полли!
— Вы не отпустите мою руку? — спросила Клара, которой надоели восторги.
Лорд смутился, но быстро пришел в себя и ударился в пафос:
— Мисс Фенвик, — сказал он, — несомненно, вскоре вы узнаете, что супружеская жизнь — это цепь взаимных уступок. Светильник любви…
Речь его прервал грохот, крик и звон стекла. Вскакивая, леди Уэзерби разлила холодный кофе, муж ее выронил светильник любви, а Клара, сидевшая рядом с колонной, первой все увидела.
Судя по следам, высокий человек с высокой девицей налетел на невысокого официанта, и тот упал с подносом вместе. Сейчас они выбирались из развалин, мужчина — спиною к ней, и было в этой спине что-то знакомое. Тут он обернулся, и она узнала Долиша.
Резонное удивление, при всей своей силе, сменилось другими чувствами. Переведя взгляд на даму, Клара заметила ее объем и золото волос. Если отбросить чары, Душка была очень похожа на певичку с афиши.
Клара села. Лорд и леди Уэзерби продолжали беседу, но она в нее не вмешивалась.
— Что-то ты совсем затихла, — сказала Полли.
— Я думаю.
— Говорят, очень полезно. Сама я никогда не пробовала. Кроличек был нехороший, ушел из дома… Не надо бы его держать за лапку…
Натти резвился вовсю. Если ему и являлся укоризненный взгляд сестры, он отгонял его, чтобы не портить удовольствия. Во всех ресторанах он был на подъеме, иногда вспоминая, правда, что двадцать фунтов долго не протянутся.
— Как его фамилия? — переспросила
— Чалмерс.
— А вот и нет. Он… — она зевнула, — лорд какой-то.
— То есть как?
— Ну, лорд. Из Лондона.
— Вы что, там точно виделись?
— Куда уж точней. Он был у Одди, Делани пригласил. Другого такого танцора в Англии не отыщешь.
Она хихикнула.
— А титул так и вертится. Что-то вроде доли…
— Доли? В каком смысле?
— Или «долины». Дол — и еще что-то. А, вот оно! Долиш.
Натти мигом очнулся.
— Быть не может!
— Почему?
— Ты уверена?
— М-дэ…
— А, черт!
К сожалению, дама заснула. Расталкивать их нельзя. Он присел и стал лихорадочно думать.
Зачем лорду Долишу ехать в Америку под псевдонимом? Он — здесь. Надо действовать. Отвезя в отель спящую Дэзи, Натти велел шоферу ехать к Гейтсу. Стараясь думать быстрее, он решил как можно скорей доставить Билла на ферму. Охмуряем его, женим на сестрице… Тут машина резко остановилась, и он проснулся, лицом к лицу с судьбой.
Билл принял его в пижаме, печально предполагая, что здесь принято общаться до самого завтрака. Но гость развеял эти мысли.
— Простите, — сказал он. — Завтра еду на ферму. Не желаете ли провести там день-другой?
Билл и надеяться на это не мог. Вот удача так удача.
— С удовольствием! — ответил он. — Большое спасибо.
— Поездов много, — сообщил Натти. — Вряд ли встанем рано. Я зайду за вами в полседьмого. Пообедаем — и на поезд. Мы там, знаете ли. очень просто живем. Вы не против?
— Ну, что вы!
— Что ж, решено, — сказал уходящий гость. — До скорого.
Элизабет зашла к брату, села на постель и оглядела его взглядом, который прожег дырки в его обремененной совести. За это утро она заходила к нему второй раз. Час назад, принеся завтрак, он не сказана ни слова. Молчание потрясло его сильнее, чем то, что случилось в городе. Он вообще не любил есть утром, но сейчас глазунья вызвала в нем живейшее отвращение. Взглянув на нее, он вспомнил песенку в одной оперетте: «Что может быть противнее яиц?», прикрыл тарелку платком и попытался пить чай. Потом он печально закурил, готовясь к бедам.
Нет, почему она молчит? Вечером он старался не оставаться с ней наедине, но полагал, что она возьмет свое ночью. Однако она легла, а теперь — не разговаривает. Объяснялось это ее свойствами, в которых он плохо разбирался. Она очень сердилась, но доброта мешала ей трогать его, пока он не отдохнет и не поест. Да, его убить мало, но он ведь совсем измучен.
Теперь, судя по всему, необходимый срок окончился. Она посмотрела, закрыта ли дверь, и произнесла:
— Ну, вот…
— Что «ну, вот»? — закипятился он. — Нет, что еще за «ну, вот»? Чего ты хочешь? С какой стати…