Том 18. Лорд Долиш и другие
Шрифт:
— Там грабитель! Он хочет сбежать!
— Да, тут орудует шайка, — поддержал его Роско Шериф. — Лучше подождать, когда он сюда полезет.
— А может, вызовем полицию?
— Они всё испортят! — возмутился агент. — Теперь так трудно добыть хорошую историю.
Пикеринг еще сильнее возненавидел этого пошляка.
— Нас же всех перебьют! — воскликнул он.
— Как раз для первой полосы, — с удовольствием сказал Роско. — Три колонки, не меньше. Кр-расота!
Всю ночь лорд Долиш не спал, и его могло бы утешить, что соперник
Леди Уэзерби писала письма. Роско Шериф бродил по дому, думая о рекламе. Дадли Пикеринг гулял в саду с Кларой. Подальше, в сарайчике, приспособленном под студию, лорд Уэзерби работал над изображением итальянского мальчишки, которое хотел назвать «Невинность», хотя жена предпочитала «Новый член банды».
Заметим, что счастлива была только хозяйка. Она вообще редко грустила. Хорошей погоды, вкусной еды и отсутствия классических танцев вполне хватало ей для веселья. Радовала ее и помолвка Клары. Про Долиша она не знала, подруге желала брака, осуществляющего грезы любви. Дадли ей нравился, Клару она обожала. Ей было приятно думать, что она их свела.
Дадли счастлив не был, поскольку боялся бандитов; Роско — поскольку боялся, что их нет; Клара — поскольку все старались оставить ее наедине с женихом. Лорд Уэзерби страдал из-за Юстеса, который и выгнал его в чащу леса. Дома писать удобней, но как тут попишешь, когда тебя то и дело дергают за брюки?
А вот леди писала, правда — письма, а не картины. Корреспонденция накопилась, и она далеко не всем ответила, когда вошел дворецкий.
Привезли его из Англии, лорд без него скучал. Здесь ему многое пришлось не по вкусу. Леди Уэзерби подозревала, что он ненавидит танцы. Его предыдущая хозяйка, вдовствующая герцогиня, скорее умерла бы, чем пошла плясать в ресторан. Не нравилась ему и Америка. Звался он Ренчем.
— Прошу прощения, м'леди, — промолвил он. — О-бе-зи-ана.
О Юстесе он говорил со сдержанным отвращением. Герцогиня охотно принимала членов парламента, но не стала бы держать в доме какую-то тварь.
— Она совершает странные поступки.
Мало счастья на свете! Только разнежишься — и вот тебе, острый угол. Дворецкий Ренч явно имел в виду что-то подобное.
— Кухарка просит указаний, м'леди, О-бе-зиа-на швыряется яйцами.
— Зачем? — вскричала леди Уэзерби и тупо повторила: — Зачем?..
Ренча не интересовали мотивы подобных действий.
— Яйца! — сокрушалась хозяйка.
Ее отчаяние хоть как-то тронуло его.
— Насколько я понял, м'леди, у них нелады с кошкой. О-бе-зиа-на пыталась к ней… э-э… подольститься, но кошка ее поцарапала, подозревая в дурных намерениях. Тогда она взяла кошку за хвост и швырнула об стену, после чего перешла к яйцам.
Леди Уэзерби попыталась это представить, но не смогла.
— Пойду, посмотрю, — сказала она.
— Вполне своевременно, м'леди. Судомойка бьется в судорогах.
Леди
Оказалось, что это нелегко. Кухня была не кухней, а глазуньей. На полу хрустели скорлупки. Стоял дикий гвалт. Кухарка бранилась по-норвежски, горничная — по-ирландски. В углу рыдала судомойка. Помощник для черной работы, большой любитель бейсбола, восхищался Юстесом.
Юстес, надо заметить, был спокоен. Исчерпав снаряды, он смотрел на сцену с полки, рассеянно почесывая правое ухо левой ногой.
— Юстес! — грозно крикнула хозяйка.
Он опустил ногу и задумчиво посмотрел на свою госпожу, на помощника и на судомойку, которая голосила вовсю.
— Мне представляется, м'леди, — отрешенно заметил Ренч, — что сейчас он бросит тарелку.
Никто, кроме Юстеса, не подумал о том, что полка — рядом с буфетом. Как только дворецкий умолк, он метнул тарелку в своего главного противника.
— У-ух, дает! — одобрил помощник.
Леди совсем рассердилась. Ну, что это, она ему платит, а он орет, словно на матче!
— Словите его! — крикнула она.
Помощник встряхнулся, осознав внезапно, что жизнь реальна и серьезна. Все смотрели на него. Значит, надо действовать. На стуле висел фартук. Он швырнул его в Юстеса, и ему повезло — того накрыло с головой. Безуспешно повозившись под тканью, обезьяна свалилась вниз. Торжествующий помощник собрал вместе края фартука и скрутил что-то вроде тюка, чем доказал в очередной раз, что человек умнее животного.
Все стали давать советы. Кухарка предлагала утопить; горничная — отдубасить; дворецкий напомнил, что утром Пике-ринг купил револьвер.
— Посадите его в погреб, — сказала хозяйка. Ренч был прозорливей.
— Если разрешите заметить, — сказал он, — в погребе много угля. Большое искушение.
Работник его поддержал.
— Тогда — в гараж, — сказала леди.
Работник унес тючок в вытянутой руке. Кухарка со служанкой утешали судомойку. Ренч занялся серебром, леди Уэзерби — письмами. Кошка слезла с трубы только через час, ища успокоения.
Поскорее справившись с делом, хозяйка пошла в гостиную, где музицировал Роско.
— Юстес хулиганит, — сообщила она.
— А что такое?
— Швырялся тарелками и яйцами.
— На колонку, и то не потянет, — огорчился агент. — Я ждал от него большего. А вообще, не огорчайтесь, он тут недавно. Эта пума четыре месяца ничего не делала. Поистине, дитя могло играть с ней. Помню, Майра звонит и говорит: «Это чучело какое-то, лучше завести белую мышь». К счастью, я ее отговорил.
— И что?
— А то. Она просто плакала от благодарности. Пума поцарапала лифтера, укусила почтальона, остановила движение. В конце концов ее пристрелил полицейский. Да, надежда остается всегда. Будем ждать. Яйца — это хорошо. Значит, пробуждается.