Том 18. Лорд Долиш и другие
Шрифт:
Мрачная картина. Одна мысль о ней вызывала содрогание, и я бы, наверное, так дальше и сидел, содрогаясь, если бы не заметил у себя странное ощущение, которое сначала даже не мог идентифицировать. Потом до меня дошло: я просто умирал от жажды. Жаркий день и обильные физические упражнения на свежем воздухе привели к тому, что моя глотка пересохла, будто выстланная наждачной бумагой. Разевая рот, как свежепойманная рыба, я почувствовал, что если сию же минуту не раздобуду хоть каплю влаги, то тут же скончаюсь в страшных мучениях.
Едва это пришло мне в голову, как на глаза, как по волшебству,
Разумеется, мне следовало сообразить, что желание поскорей пропустить стаканчик-другой принадлежит лорду Хавершоту и не вполне соответствует возможностям усвоения продукта телом Джо Кули, но в тот момент, признаюсь, о подобных научных тонкостях я не думал, поэтому, не долго думая, смешал себе бокал и залпом опрокинул его.
Вкус напитка не вполне удовлетворил меня, и я повторил операцию, чтобы понять, насколько это мне нравится. Потом снова наполнил бокал и, взяв сигарету из пачки, лежавшей тут же на столике, вернулся к креслу. Едва усевшись, я внезапно почувствовал в голове странный гул, который сопровождался непреодолимым желанием исполнить какую-нибудь песню. Это несколько удивило меня, потому что петь я имею обыкновение разве что в ванне.
Голос у меня, впрочем, оказался чрезвычайно приятным. Конечно, я не был в тот момент настроен слишком критически, но удовольствие получил несомненное. Для исполнения была выбрана старая и любимая «Итонская песня гребцов», и пошла она на удивление гладко, хотя слова и несколько наезжали одно на другое. Вскоре я пришел к выводу, что существующее либретто лучше заменить на «тра-ля-ля» и «трам-пам-пам», и вовсю распевал оные, дирижируя стаканом и сигаретой, когда вдруг услышал за спиной голос, который произнес «Добрый вечер».
Осекшись на середине очередного «трам-пам-пам», я обернулся и обнаружил перед собой незнакомую даму средних лет.
— О, привет! — воскликнул я.
— Добрый вечер, — повторила она.
Дама сразу показалась мне своей в доску, и я немедленно проникся к ней горячей симпатией. Более всего меня умилило то, что лицо у нее было точь-в-точь как у моей любимой старой лошади, оставшейся в далекой Англии. Как приятно чувствовать себя среди друзей!
Врожденный инстинкт Хавершотов требовал, само собой, взлететь с места как ракета при появлении в дверях представительницы слабого пола. Поэтому я испытал немалое замешательство, обнаружив, что сделать этого не могу. Все попытки старта оказались неудачными: я тут же валился обратно в кресло. Старый добрый рыцарский дух клокотал во всех шести цилиндрах, но сцепление подводило, и ноги отказывались приходить в движение.
— Послушайте, я должен извиниться, — смущенно пробормотал я, — но мне почему-то не удается встать.
— Что вы, не беспокойтесь…
— Наверное, приступ ишиаса.
— Вероятно.
— Или радикулита.
— Скорее всего, — ответила она любезным ржанием. — Меня зовут Помона Уичерли.
— Очень приятно, а меня…
— О, мне и так прекрасно известно
— Да, я хотел с ней поговорить о…
— И принесли ей эти очаровательные цветы, — перебила она, указывая на букет, валявшийся рядом с креслом. После недавних приключений выглядел он довольно жалко. — Как мило с вашей стороны!
Мысль о том, чтобы преподнести цветы Эйприл в качестве выражения личных чувств, до сих пор не посещала меня, но теперь показалась в высшей степени удачной.
— Вы думаете, они ей понравятся? — спросил я.
— Нисколько не сомневаюсь… У вас такой разгоряченный вид, мистер Кули. Вы очень спешили сюда?
— Еще бы! А еще на меня напали хулиганы. Этот Мерфи…
— Так за вами гнался Томми Мерфи?
— Вы его знаете?
— Ну конечно! Весь Голливуд знает. Я слышала, на него даже делают ставки, поймает он вас или нет.
— Сомнительное развлечение, — фыркнул я.
— Надеюсь, сегодня ему не повезло?
— Временно, но потом мне удалось ускользнуть. И еще от одного — от Орландо Флауэра. Вернее, от обоих сразу. Пришлось всерьез побегать, знаете ли, вот я и разгорячился.
— И решили смешать себе коктейль…
Я несколько смутился, в первый раз подумав о том, какого дурака свалял.
— Э-э… могу я предложить вам что-нибудь?
— Нет, спасибо.
— Да ну, не стесняйтесь!
— Нет-нет, спасибо, я воздержусь.
— Вы уверены?
— Совершенно уверена. Ведь еще так рано…
— Правда? На мой взгляд, самое время пропустить стаканчик.
— Вы говорите, как человек опытный, — улыбнулась она. — И часто вам приходится, по вашему выражению, «пропускать стаканчик» в это время?
— Да, конечно.
— Подумать только. Виски?
— О да, исключительно виски.
— Я вижу, вы также еще и курите?
— Так же, и даже больше.
— Сигареты?
— Только иногда. Предпочитаю трубку.
— Ну-ну… И это в вашем-то возрасте!
До меня не вполне дошел смысл ее реплики — возможно, потому, что гул в голове к тому моменту значительно усилился, и это несколько притупило остроту моего разума.
— В моем возрасте? — удивился я. — А что, возраст? Мне, слава богу, уже двадцать семь.
— Что?
— Ну да. В марте будущего года будет двадцать восемь.
— Надо же! Никогда бы вам столько не дала!
— Правда?
— Ни за что бы не дала.
— Вы не шутите?
— Нисколько.
Не знаю, почему мне это показалось смешным, но факт остается фактом. Я принялся хохотать, как сумасшедший, и в разгар хохота, как раз когда я набирал воздуха, чтобы разразиться очередным приступом, дверь отворилась, и в гостиную вошла Эйприл Джун.
Она выглядела просто волшебно в платье из какой-то тонкой блестящей ткани, наверное, из шелка или чего-то в этом роде. Так или иначе, оно было очень тонкое и чертовски здорово подчеркивало ее нежную хрупкость.
Я сказал, что она вошла, но это не совсем так. Сначала остановилась в дверях, задумчиво глядя перед собой, словно погруженная в прекрасные мечты, и мой новый залп хохота заставил ее подпрыгнуть, словно гвоздь, воткнувшийся в пятку.
— Ты! — воскликнула она непривычно резким тоном. — Что ты здесь делаешь?