Том 19. Посмертные претензии
Шрифт:
Физиономия того порозовела, голос стал холодным:
— В каком смысле вы употребляете данное слово?
— В самом прямом. С июня прошлого года вы все время были вместе. Возле вашей кровати висел его портрет. А сколько цветных слайдов с его изображением имелось у вас! Еще совсем неопытному ученику, вы не побоялись дать ему главную роль в какой-то драме, давно вышедшей из моды, которую сейчас никто бы не решился поставить. И вам этот спектакль понадобился только для того, чтобы продемонстрировать этого красивого мальчика в трико. Он большую часть времени проводил здесь, редко показывался дома. Его семья, его друзья вообразили, что он потерял голову из-за театра. Что его в действительности
Виттингтон выпрямился и надулся:
— Послушайте, я же говорил вам…
— Меня больше интересует то, чего вы мне не сказали. Город прекратил ассигновать ваш театр, так что вы оплачиваете счета из своего кармана. А карман-то почти совершенно пуст.
— И как же, — Виттингтон пытался придать своему голосу крепость стали, — по-вашему мнению, это касается Питера?
— Двадцать тысяч для вашего театра были бы значительным подспорьем и продлили бы его существование на какое-то время.
Виттингтон вытаращил глаза.
— Вы сошли с ума!
— Вряд ли. Питер обожал своего отца, все говорят об пом. Они были неразлучны. И, однако, он расстался с ним. Резко и совершенно неожиданно. Никто не знает почему, но мне кажется, я могу догадаться. Джон Оутс стал наркоманом. Это его изменило, он стал шантажировать твоих бывших друзей. Один раз даже попытался украсть наркотики из аптеки… Питер узнал об этом. Это явилось для него тяжелым ударом. Прежняя любовь не могла сразу исчезнуть, она переродилась во что-то другое. Что, если любовь превратилась в презрение? Что, если ему стало казаться, что его отец утерял всякое значение? А вот вы важны для него. Вы его любили. Блестящий человек, знаменитая личность. Вы его пестовали, льстили ему. И вы занимаетесь чем-то замечательным, во что он верит или воображает, что верит. И вот из-за недостатка денег это дело в скором времени зачахнет. Его отец больше ему не нужен, ни самому себе, ни всякому другому. Так почему бы не воспользоваться этими деньгами?
— Вы совершенно невозможны.
— Ситуация здесь, — Дэйв махнул рукой, указывая на узкое окно спальни, которое было видно сквозь верхушки деревьев, — не требовала большого труда для расшифровки. Парень в вашей постели не был Питером Оутсом, но мог им быть. Во всяком случае, это не ваш племянник. Он знал, что мне это известно. И понял также, почему я это знал.
Брови Виттингтона полезли вверх.
— В самом деле? Прозорливый мальчик, настоящее чудо. Хорошо. Да, я хотел уложить Питера в свою постель. А вам бы этого не захотелось? Но все мои намеки и ухаживания не возымели действия. Тогда я поставил для него «Лоренцо». Он был в восторге, но снова ничего не понял. Тут я утратил терпение и высказался начистоту. Ему страшно не хотелось меня обижать. Я всегда был так добр к нему, я ему очень нравлюсь, однако… И после этого мы не разговаривали. Пьеса закончилась, вернее сказать, закончился ее показ, и Питер не вернулся. Он ушел навсегда. Если вы мне не верите, — он кивнул в сторону дверей мельницы, — спросите у любого. Целую неделю ни о чем другом они не судачили.
— В прошлый раз вы охарактеризовали его как честного, прямого и искреннего парня. А так ли это?
Виттингтон тяжелыми шагами двинулся в сторону от решетки.
— Под конец, не находя себе места от страданий, я задал ему такой вопрос. Это было ошибкой с моей стороны. Мне же было известно, что он понятие чести превратил в свой фетиш, солгать мне он не смог. И он мне сказал. Нет, он не был неискушенным юношей. Как вы понимаете, — Виттингтон сбросил соринки со своих рукавов, — после этого мне легче было смириться с его отказом.
Арена Бланка все еще выглядела унылой и мрачной. Все говорило об одиночестве. Нарядные лодки у мола стояли
На верхней площадке шаткой лестницы Дэйв нажал на звонок и подождал. Никто не открывал. Он сошел с половика и поднял его. Толстый слой песка, больше ничего. Тогда он обследовал внешние края дверной коробки в поисках гвоздика. Такового не нашлось. Приподнявшись, он провел рукой по верху рамы. Ключ находился там долгое время, потому что успел заржаветь. Но в замочную скважину он сразу же вошел и легко повернулся в замке.
Дэйв толкнул дверь и вошел внутрь. На этот раз занавески на окнах были раздвинуты, давая возможность любоваться пустынным заливом и морем.
Она продолжала приводить дом в порядок. Теперь комната выглядела наверняка так, как это было при жизни ее матери: полированное дерево блестело, чехлы были выстираны и отутюжены, на столике была даже ваза с цветами. Каждая вещь находилась на своем месте, тут не было ничего лишнего, но в это же время вроде бы ничего не исчезло. Хотя нет, исчезли «Путешествия Кука». Тишина этого помещения была своеобразным старинным надгробием у подножия стены из книг.
Дэйв раскрыл дверцу у этой стены. Она сразу же обо что-то ударилась. Оказалось, что за ней имелась дверь в другое помещение. Там была кладовка. Дэйву захотелось туда взглянуть. Первое, что он увидел, это пиджак из простой ткани, висевший среди других вещей. Рукава на нем все еще были вывернуты, как в тот вечер, когда Эйприл надела его на себя. Этот пиджак был точной копией того, в котором он увидел Питера Оутса в полиции. Наклонившись, он увидел на полу пару ботинок, опять же как на ногах у Питера. В голове у него отчетливо прозвучал голос Евы Оутс: «Они думали одинаково, двигались одинаково, говорили одинаково, даже выглядели одинаково».
Он закрыл дверь кладовки.
Спальня была небольшой. В ней находились двуспальная кровать, комод, письменный стол и стул, все из клена, отполированного до блеска. На кровати лежало свежее белое пикейное покрывало. На комоде рядом с набором щеток для волос, гребенкой и зеркальцем в серебряной оправе стояла фотография. Улыбающиеся мужчина и женщина на борту судна, между ними маленькая светловолосая девочка, прижимавшая крепко к себе книжку и сморщившая носик на ярком свету.
На письменном столике не было ничего, кроме футляра от портативной пишущей машинки с потертыми углами. Зато ящики были беспорядочно забиты всем тем, что должно было бы находиться сверху: счета, пустые конверты, почтовые марки, открытки, карандаши, шариковые ручки, скрепки, кнопки, выцветшие любительские снимки.
И записки на клочках бумаги.
Он надел очки, уселся и рассортировал записки. Названия книг. Какие-то даты, относящиеся к XIX веку. Какая-то длинная задача в фунтах, шиллингах и пенсах, итог пересчитан в долларах, большое количество долларов. Номер телефона компании, занимающейся починкой крыш. Он поднял голову. На потолке расплылись темные пятна, крыша текла. Он улыбнулся.
И тут он перестал улыбаться.
Его пальцы выудили подписной бланк на плотной желтой бумаге, не слишком аккуратно вырванный по перфорированной линии из какого-то журнала. Он не был заполнен, на обратной стороне его с печатным адресом редакции было написано слово «Питер», а ниже — номер телефона. Этот номер Дэйв запомнил, потому что его трудно было раздобыть. Номер телефона ранчо Вейда Кочрана.