Том 2. Докука и балагурье

Ремизов Алексей Михайлович

…мамки да няньки научают этому делу невест… — В «Кукхе» Ремизов вспоминает о совместной с В. В. Розановым затее «собрать и иллюстрировать всю мудрую науку, какую у нас на Руси в старые времена няньки да мамки хорошо знали, да невест перед венцом учили, ну и женихов тоже», в книге «О любви» (С. 52).

И только с сыпильным мешочком… — Подобный «сыпильный» «мешочек с канфорой» упоминается Ремизовым в «Кукхе» (С. 111; глава «Блудоборец»).

…когда Додон молод был и большие войны вел… — аллюзия на царя Дадона из «Сказки о золотом петушке».

…далее богоявленской… — т. е. воды, освящаемой в день Богоявления Господня, 6 декабря ст. ст.; богоявленская вода считалась чудодейственной.

А как разложил всю до последнего кончика… — «Обратная» параллель к пушкинскому «Царю Никите…»: то, чего «не доставало» его сорока дочерям, у единственной дочери царя Додона было в избытке.

…а

головку ~ двенадцать волков вот как теребят— Деталь заимствована из народной сказки «Волшебное кольцо», вошедшей в «Русские заветные сказки» А. Н. Афанасьева под № 32. Волков в этой сказке семь, а вместо мошкары — мухи.

…тянули, тянули ~ насилу вытащили… — Намек на известную народную сказку про репку; характерный для Ремизова прием: расширение фольклорного и литературного контекста своей сказки за счет использования узнаваемых читателем языковых клише.

И я там был— Традиционная сказочная концовка и одновременно отсылка к «Сказке о царе Салтане» и «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях». Таким способом Ремизов еще раз акцентирует пушкинский субстрат «Царя Додона» и выстраивает своеобразную «кольцевую композицию» литературных подтекстов

Что есть табак. Гоносиева повесть ^*

Впервые опубликовано: Что есть табак. Гоносиева повесть. СПб.: [ «Сириус»], 1908.

Рукописные источники. 1) «Выписка из книги „Табак“» — автограф <26.ХII.1908> — РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. Ед. хр. 111; 2) «Святочные рассказы». 1906–1907 <Что есть табак. Гоносиева повесть; Царь Додон. Сказка> — список, сделанный [Л. Н Замятиной?] с подлинной рукописи автора и правленный Е. И. Замятиным <конец 1900-х годов> — РНБ. Ф. 292. Ед. хр. 23. Л 1 —19; 3) «Что есть табак. Гоносиева повесть». 1906 — автограф <1907> — РГАЛИ. Ф. 420 Оп. 1 Ед хр. 27 (подробное описание этого автографа см. в комментарии М. Козьменко к циклу «Заветные сказы» в кн.: Эрос. Россия. Серебряный век. Мм 1992. С. 241–242); см. также: «Отрывок о табаке» — автограф <после 1917> — ГЛМ. Ф. 19. Ед. хр. 81; ИРЛИ Ф 79 (Архив Р. В Иванова-Разумника), ЦРК АК. Кор. 11. Папка 13

Тексты-источники — 1) «Повесть о тютюне» и две румынские народные легенды из Буковины (ВеселовскийА Н Разыскания в области русского духовного стиха СПб, 1883 С 85–89, разд VI Духовные сюжеты в литературе и народной поэзии румын Приложения, Сб ОРЯиС Ими Академии паук Т. XXXII. № 4), Сказание о странствии и путешествии но России, Молдавии, Турции и Святой Земле постриженника Святыя Горы Афонския Инока Парфения. В четырех частях. М, 1856.

…произрастает он из червоточного трупа блудницы ~ его внутренностям — потрохам смердящим— Этот пассаж восходит к преамбуле Веселовского, помещенной перед «Повестью о тютюне» Ремизов неточно цитирует его в своих примечаниях (см. С. 536) Ср «<…> как у нас он (табак. — ИД) произрастает из трупа блудницы, так у румын из тела дьявола, повесившегося от несчастной любви, в Малороссии из трупа Иродиады, у сербов — из внутренностей Ария» (Веселовский А Н Указ. соч. С. 86) Говоря о дьяволе, повесившемся от несчастной любви, Веселовский подразумевает первую легенду из Буковины, в которой рассказывается о том, как «однажды два демона захотели взять себе в жены дочь одного боярина, но местный священник отказался обвенчать ее с ними», тогда старший демон «пошел и повесился на одном тополе», но дерево «швырнуло его ни весть куда» (курсив мой. — И. Д.), упав на землю, он «обратился в селитру и порох», а затем из его трупа выросло «множество тютюна» (С. 88). Следует также отметить, что мимо внимания Ремизова не прошла и упомянутая Веселовским русская раскольничья легенда о происхождении табака из трупа античной блудницы, уподобляемой здесь блуднице апокалиптической (см: Памятники старинной русской литературы, издаваемые графом Григорием Кушелевым-Безбородко, под ред Н. Костомарова. Сказания, легенды, повести, сказки и притчи. СПб., 1860 Вып 2. С. 434–435)

…на Иродиаду валят, будто из ее костей ветренных— В то время, когда писалась Гоносиева повесть, Ремизов работал над книгой «Лимопарь» (1907), куда вошел «апокрифический рассказ» «О безумии Иродиадином, как на земле зародился вихорь», основанный на народной легенде, согласно которой за свой танец Иродиада потребовала от царя Ирода голову Иоанна Крестителя, за что была наказана Богом: начав танец, она не могла остановиться и превратилась в вихрь. Так на земле появился ветер.

…Арию заушенному… — По версии народной легенды, основатель раннехристианской ереси, получившей название «арианство», александрийский священник Арий был «заушен» (т. е. бит рукою по щеке) св. Николаем Мирликийским на Константинопольском соборе 381 года за отрицание догмата о Троице. Этот сюжет Ремизов использовал в своей притче «Никола Угодник» (1907), вошедшей во вторую редакцию книги «Лимонарь» (1912)

Повесть, которую я расскажу вам, любимые мои… — В тексте-источнике «повесть о тютюне» имеет целых четырех рассказчиков: она поведана безымянным «древним старцем» некоему «святому иерусалимскому отцу»; затем переведена с латинского па молдавский язык великим даскалом Иерусалимским Кир Сильвестром, «собравшим» ее «из многих писаний святых иерусалимских отцов»; и, наконец, передается от первого лица как «поучение», начинаясь словами: «Послушайте, любимые

мои, благословенные, миогополезное христианам поучение, особливо тем, кто впадет в этот грех и дьявольский соблазн и станет пить тютюн» (С. 86; курсив мой. — ИД). Ремизов «убирает» двух «посредников» между «древним старцем» и рассказчиком, произносящим «поучение» и излагающим историю обретения «Повести о тютюне». С этим последним и идентифицируется в зачине рассказчик Гоносиевой повести, который тоже говорит «от себя» лишь в самом начале, а затем только передает рассказ древнего старца. (Любопытно, что в тексте-источнике употреблено выражение «пить тютюн», встречающееся (естественно, в русском варианте: «пить табак») в Житии пламенного «табакоборца», главы церковного раскола протопопа Аввакума Ремизов высоко ценил его как писателя, основоположника той линии развития русской литературы, к которой себя причислял). Еще одним прототипом рассказчика, безусловно, является инок Парфений, ведь его «Сказание…» тоже цитируется в Гоносиевой повести. Тем более что сам Парфений некоторое время находился в расколе и в полной мере разделял известную раскольничью «табакобоязнь» («никонианская» церковь не приветствовала употребление табака, но и не преследовала его столь же настойчиво, как старообрядческая). Об этом свидетельствует, в частности, его одобрение строгого запрета употреблять табак (за нарушение виновный изгонялся из монастыря), установленного архимандритом афонской Нямецкой обители великим старцем Паисием. Кроме того, Парфений бывал в Буковине, где мог слышать приводимые Веселовским легенды о табаке, а значит, их пересказывать.

…некий древний старец Гоносий… — Имя Гоносий не встречается в святцах Скорее всего, оно тоже восходит к «Разысканиям…» Веселовского. В разделе «Румынские, славянские и греческие коляды», который следует сразу же за Приложениями с «Повестью о тютюне», в главе «Святочные маски и скоморохи» упоминается св. Генесий — мим и мученик при Диоклетиане, считавшийся покровителем французских корпораций жонглеров и менестрелей в средние века. Здесь же Веселовский анализирует ту специфическую роль, которую играли мимы и скоморохи в средневековых праздничных процессиях, восходящих к дохристианским январским календам и на русской почве имеющих аналогом святочные игрища. Причем особо подчеркивает их связь с древним фаллическим культом «византийские скоморохи чернят свои лица сажей, как древние фаллофоры, <…> вакхический фаллус становится атрибутом мима» (С. 132). Кроме того, на Руси скоморохи известны как медведчики — они ходили с медведем (кстати, Медведь, наряду с Козлом, одна из главных святочных масок), и как рассказчики сказок Ремизов неоднократно пересказывал сказки о скоморохах и составлял из них особые циклы «скоморошьих сказок» (см., например, цикл «Глумы» в книге «Докука и балагурье»). Известно, что Гоносиева повесть не только писалась на Святках, по и исполнялась во время «святочных сборищ» в Петербурге как часть ритуала наряду с ряженьем, «козлогласованием» (выражение из Славянской Кормчей по списку 1282 года) и танцем «козловаком». Тем самым воссоздавалась ситуация рассказывания «святочного» текста (им мог быть и «страшный» рассказ, и скоморошья сказка) в народной традиции. Связь ремизовской повести со Святками неоднократно подчеркивалась самим автором (см., например, название в списке Замятиных). И потому Гоносия, рассказ которого произносится Ремизовым как святочный, можно соотнести с мимом Генесием, тем более, причисленным к лику святых, пусть и не православной, но все-таки христианской церковью. Важно и то, что Веселовский особо акцентирует факт почитания св Василия Великого во время святочных празднеств (день его памяти приходится на 1 января ст. ст) Ведь во второй буковинской легенде о табаке именно св. Василий является настоятелем той самой обители, в которой происходит действие, и принимает в нем активное участие. Нельзя не учитывать и других коннотаций имени Гоносий. Возможно, Ремизов подразумевал здесь и греческое «гонос» ( — происхождение, род, что вполне отвечает матримониальному характеру Святок, но, конечно же, и «гиозис» (, т. е. знание, так как и сам Гоносий, и его прототип древний старец из «Повести о тютюне» по своей святости сопричастны Логосу и потому, в отличии от других персонажей, заранее знают, что Саврасий — дьявол

…до полвека лет — простоявший — у гроба Господия… — В «Повести о тютюне» древний старец живет «75 лет в пещере, что зовется Аравией», и выходит на свет только для того, чтобы «пойти поклониться святому гробу Господа нашего И. Христа» (С. 86).

…на Судимой горе па самой плеши… — Место действия Гоносиевой повести имеет множество прототипов Так, в «Повести о тютюне» демон Галаф сеет табак на горе Кармиле. Но «судимой» горой, безусловно, является Афон (Святая гора), на котором в ожидании Страшного суда православные иноки спасаются во множестве скитов и монастырей. (В ремизовской повести пародируется монастырский быт, а механизм пародии предполагает замену большого па малое, множественного на единичное, поэтому здесь фигурирует только один монастырь.) Сам Ремизов в поздних мемуарах подчеркивал, что его повесть рассказывается от лица монаха-святогорца (см., например: Ремизов А. О происхождении моей книги о табаке. С. 43). Наконец, судной горой, в древности предназначавшейся для казней, является Голгофа (череп). Причем свое название она получила «вероятно, по сходству <…> с формою черепа» (Библейская энциклопедия. М, 1891. С. 167). То есть может ассоциироваться с плешью. Но Ремизов подразумевает в этом пассаже и другой, абсценный смысл слова «плешь» (головка члена), намекая тем самым на «заветный» характер своей повести.