Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф
Шрифт:
— Подождите! — крикнул надтреснутым голосом редактор. — Не уходите! Один вопрос. Вы, кажется, сказали, что вы можете за небольшое вознаграждение дать сжатую статейку в любой руководящий орган советской печати по нашему указанию?
— Можем. А что?
— В таком случае вот вам двадцать рублей, и будьте любезны, напечатайте в ближайшем номере газеты сжатую статейку о том, как работает ваш институт.
1935
Однофамилец *
—
— Почему?
— Как чуждый элемент. Вы родом из станицы Динской?
— Да.
— Ну, значит, вы дворянин Малышевский из станицы Динской, помещик.
— Я действительно Малышевский, действительно из Динской. Но тем не менее не помещик, а, наоборот, сын казака-хлебороба.
— Докажите.
— Хорошо.
И человек отправился из станицы Крымской в станицу Динскую за доказательством своего крестьянского происхождения. Сделать это было очень легко, так как в сельсовете имелись все необходимые документы о том, что сын казака-хлебороба, учитель Малышевский никакого отношения к помещикам той же станицы не имеет.
Учителю Малышевскому тотчас же были вручены все нужные документы.
И отправился человек обратно, довольный, что все так быстро разъяснилось, и, радостный, положил на стол начальства свои документы.
— Вот. Теперь вы видите, что я не помещик?
— Этого мало. Нужна официальная справка.
— Хорошо. Будет официальная справка.
И стал человек ждать официальной справки.
А тем временем с работы успели уволить двух его сыновей как классово чуждых и примазавшихся помещичьих сынков.
Тем не менее официальная справка все-таки пришла, и человек гордо явился к начальству:
— Теперь видите?
— Вижу-то я вижу, но, знаете ли, все-таки, согласитесь, как-то не того… и помещик — Малышевский, и вы — Малышевский… Получается некрасиво…
— Ну, хотите, — взмолился человек, — я вам представлю свидетельство красных партизан, знающих мое безупречное прошлое?
— Хочу.
— Хорошо.
И пошел человек к красным партизанам, которым помогал во время деникинщины, и принес от них бумагу, характеризующую его с лучшей стороны.
— А бумага заверенная?
— Заверенная.
— Ну что ж, ничего не поделаешь… Видно, придется вас обратно на работу принимать… Ладно, работайте.
Восстановили человека, восстановили сыновей его. Пошло все хорошо. Прошел год. И вдруг — бац!
— Вы уволены.
— Почему?
— Как бывший помещик.
— Я не помещик.
— Докажите.
— Я ж вам в прошлом году уже доказывал.
— Докажите в этом.
— Хорошо.
И пошел
— Дайте справку, что я не помещик.
— Не дам.
— Почему?
— Потому, что вы — Малышевский.
— Ну так что ж из этого?
— Раз Малышевский, значит, помещик.
— Да нет же! Хлебороб. У вас в архиве есть мое метрическое свидетельство. Посмотрите.
— Не смотрел и смотреть не желаю.
И пошел человек обратно. И в слезах обратился к самому высшему своему начальству:
— Товарищи! Ведь вы же знаете по прошлому году, что я не помещик. А меня все-таки уволили. Помогите!
— Не помогу.
— Почему?
— Потому, что все ваши документы — фальшивки, а сам вы — обманщик.
— Я не обманщик.
— Нет, обманщик. Вы утверждаете, что вы не Малышевский, в то время как я отлично знаю, что вы Малышевский.
— Я не отрицаю, что я Малышевский.
— Ага! Ну, а раз Малышевский, значит, помещик.
И пошел человек, шатаясь, к себе домой.
Таковы обстоятельства, в которых в данную минуту находится Малышевский, старый учитель с тридцатилетним стажем, до последнего времени работавший на консервкомбинате имени Микояна в станице Крымской методистом.
Как же могло на глазах у всех произойти это неслыханное безобразие?
Как могло случиться, что на глазах у всех два старых хороших педагога — товарищ Малышевский с женой (тоже старая учительница) — оказались на старости лет выброшенными за борт?
Вы не знаете, как это случилось, товарищ Кравцов, председатель Динского стансовета, дававший безответственные разноречивые справки?
А вы, директор комбината, подписавший приказ № 425 от 13 августа 1935 года, где документы товарища Малышевского названы ложными и честный человек представлен в виде грязного афериста, — вы (не имею чести знать вашего имени), вы не знаете, как это случилось?
А вы, представители заводской общественности?
На ваших глазах произошло самое страшное в нашей стране преступление: беспредельно унизили человеческое достоинство. Что же сделали вы для того, чтобы не допустить этого?
Мы не сомневаемся, что честное имя учителя Малышевского будет навсегда восстановлено и виновные будут сурово осуждены.
1935
Общий любимец *
— Здравствуйте, Вера Федоровна. Что это вы такая расстроенная? У вас неприятности?
— И не спрашивайте.
— Что случилось?
— Уезжаю.
— Куда?
— И не спрашивайте. В провинцию.