Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф
Шрифт:
Писатель Загребухин скромно опустился на стул, повесил голову и пригорюнился.
— Пришла мне, знаете ли, Павел Антонович, одна мыслишка. Одна, так сказать, идейка. Верите — даже не идейка, а целая идея. И так она меня, знаете ли, увлекла, что я буквально сон потерял. Не сплю, не ем. Только об ней все время и думаю.
— Нуте-ка, нуте-ка, это интересно. Выкладывайте.
Писатель Загребухин пригорюнился еще больше, потупил глаза, и, нервно сжимая руки, сказал глухим голосом:
— Мало у нас в прессе уделяют внимания животноводству, Павел Антонович. И плодоводству.
— Это именно то, что нам надо! — воскликнул редактор, и глаза его засияли. — Это именно то, чего мы жаждем! Поезжайте, голубчик. Как можно скорее. Мы вам будем очень-очень благодарны. Только не отвлечет ли это вас от больших творческих замыслов? От широких полотен, от эпопей, от трилогий?
— Эх, Павел Антонович, Павел Антонович! — с горечью сказал Загребухин. — Пускай эпопеи другие пишут. Не до эпопей мне, Павел Антонович. Не такое у нас время, чтобы над эпопеями да трилогиями потеть. Писатель должен быть на уровне эпохи. Надо писать быстро, остро, оперативно. Главное — оперативно. Злободневно, так сказать.
— Верно, товарищ Загребухин. Правильно. Золотой вы у меня человек! Езжайте. Посмотрите. Изучите. Напишите.
— Слушаюсь! — бодро воскликнул Загребухин. — Напишу. Изучу. Посмотрю. Съезжу.
Через неделю читатель прочел большую статью Загребухина:
«Подъезжаем к воротам животноводческого совхоза „Новый мир“. Въезжаем. Навстречу нам выходит директор Синюхин. Это могучий, волевой человек в синей косоворотке. Он радушно показывает нам коров и свиней. Хорошие коровы. Превосходные свиньи. Садимся за стол. Дружеская беседа вертится вокруг коров. Вертится вокруг свиней. Особенно вокруг поросят. Недолгий летний день кончен. Пора уезжать. С большой неохотой мы расстаемся с товарищем Синюхиным. Бросаем последний, прощальный взгляд на превосходных коров и выдающихся свиней. Но увы! Надо ехать. Надо еще посетить плодоовощной питомник „Красный мак“. Выезжаем за ворота. Едем. Мчимся. Золотые лучи солнца весело освещают…»
И читатель думает:
«Ишь ведь какой человек этот Загребухин. Тонкий. Наблюдательный. Все-то он заметил. Все-то он описал. И как, дескать, подъезжаем. И как, дескать, уезжаем. И как, дескать, коровы и как, дескать, свинки! Ничего от него не укрылось. Одно слово — писатель! Гений!»
А Загребухин тем временем гуляет по своей дачке с гостями и показывает хозяйство:
— Вот это у меня поросята.
— Выдающиеся поросята!
— А вот это у меня молодые мичуринские яблоньки.
— Выдающиеся яблоньки!
— Да уж чего говорить, — скромно опускает глаза Загребухин, — поросятки что надо. И яблоньки что надо. Плохих не держим.
— И дорого изволили платить? Небось такой поросеночек тысячи две тянет, если не больше?
— Ровно шесть, — говорит Загребухин.
—
— Нет, что вы! Рублей.
— Шесть рублей?
— Да. Шесть рублей. С копейками. По государственной цене.
И нежная улыбка блуждает на пухлых губах Загребухина. Нежная и загадочная.
Гости молитвенно складывают руки. И думают завистливо:
«Ну же и человек этот Загребухин! В полном смысле слова гений».
А Загребухин идет дальше по своим владениям и показывает:
— Вот это у меня погреб. А это коровник. Погреб немножко завалился. Надо бы немного цемента.
— Цемент теперь кусается. Не достанешь. Да и с транспортом…
Загребухин загадочно щурится на солнце и тяжело вздыхает:
— Да. С цементом, конечно, туго. С транспортом тоже не того… Ну да ничего… Как-нибудь сдюжим.
А через две недели читатель читает новую большую статью Загребухина:
«Вряд ли кто-нибудь из моих читателей представляет себе, сколько громадного политического, социального и морально-логического смысла заложено в простом скучном слове „цемент“. И, однако, цемент — это целая поэма. Начнем с его производства. Подъезжаем к воротам энского цементного завода. Въезжаем. Навстречу нам выходит директор Жмуркин. Это могучий, волевой человек в люстриновом пиджаке. Он радушно показывает нам свое производство. С восхищением смотрим на мешки с цементом. Садимся за стол. Дружеская беседа вертится вокруг цемента. Пора уезжать. С большой неохотой расстаемся с товарищем Жмуркиным. Бросаем последний взгляд на чудесный цементный завод. Но увы! Надо ехать. Впереди еще детская пошивочная мастерская, мясокомбинат, ликеро-водочный завод, дровяной склад, питомник черно-бурых лисиц…»
Не нарадуется редактор на своего выдающегося сотрудника Загребухина.
— Вот это человек! Вот это гражданин! Вот это писатель! Горячий, отзывчивый, оперативный. Другие писатели копаются в какой-то психологии, пишут романы, новеллы, эпопеи и прочее такое. А мой орел Загребухин не таков. Мой орел Загребухин знает, что жизнь не терпит, чтоб от нее отставали. Загребухин мчится впереди жизни. Молодец Загребухин. Настоящий гений!
И когда знакомые Загребухина открывают газету и читают очередной подвал Загребухина, который начинается словами: «Мало кто знает, сколько поэзии в производстве толя…», — то они уже догадываются, что на коровнике Загребухина прохудилась крыша.
1945
Советы молодой красавице… *
Многие годовые подписчицы, а также розничные покупательницы нашего журнала присылают в редакцию нервные письма с просьбой ответить на жгучий вопрос: что делать молодой девушке, для того чтобы иметь успех в обществе и нравиться мужчинам?
Понимая всю важность скорейшего разрешения этого наболевшего вопроса, постараемся дать на него по возможности исчерпывающий ответ.