Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф

Катаев Валентин Петрович

— Почему? — с любопытством спросила мама.

— Потому, — сказал папа.

— Очень убедительно.

— Убедительно не убедительно, а уж это так.

— Докажи.

— Изволь. Что бы ты сказала, если бы я… гм… например, каждый раз, когда ты сваришь отличный суп, давал тебе в виде поощрения пять рублей?

— Я бы сказала, что ты окончательно спятил.

— Почему?

— Потому.

— Непедагогично?

— Просто, извини меня, глупо. Во-первых, я не нуждаюсь ни в каких поощрениях,

а во-вторых, тебе великолепно известно, что я всегда варю суп отлично.

— Верно. Варишь отлично. А почему?

— Потому, что это мне нравится. Наконец, потому, что это мой долг.

— Правильно. Так в чем же дело?

— Это я тебя спрашиваю: так в чем же дело?

— Для тебя долг — быть отличной хозяйкой, а для него — отличным учеником.

— Как ты странно рассуждаешь! То — я, а то — он. Я — взрослый человек, а он — мальчик, почти дитя.

— Я не почти дитя, — с легкой обидой в голосе сказал Вася.

— Тебя не спрашивают, — строго заметила мама. — Когда взрослые разговаривают, ты должен молчать и не вмешиваться. Так на чем мы остановились?

— Мы остановились на том, что он почти дитя, — сказал папа.

— Именно. Почти дитя. Поэтому-то его и надо поощрять.

— Ну и поощряй сама. А меня в это дело не впутывай, потому что, повторяю, это непедагогично.

— А я тебе говорю, что это педагогично.

— Как угодно.

— Да. Мне угодно.

— В таком случае я отстраняюсь от его дальнейшего воспитания. Воспитывай его сама.

— И буду воспитывать. Я знаю детскую душу лучше, чем ты. Вася, где ты? Что ты там делаешь?

— Пальто надеваю, — сказал Вася, сопя.

— Поди сюда. Уроки сделал?

— Еще не сделал.

— Так куда же ты идешь?

— Гулять.

— А уроки?

— А уроки — вечером.

— Хорошо. Как хочешь. Вечером так вечером, но имей в виду, что, если…

— А что? — встревожился Вася. — Выпорешь?

— Нет, пороть я тебя, разумеется, не буду, — лукаво прищурилась мама, — но имей в виду, что отныне за каждую пятерку ты будешь у меня получать пять рублей. Понял?

— Понял, — деловито сказал сообразительный Вася. — И за пение тоже?

— И за пение тоже.

— Пять рублей?

— Пять рублей.

Глаза Васи алчно сверкнули:

— А за поведение?

— И за поведение. То же самое. Пять рублей.

Папа иронически хмыкнул, но, вспомнив, что отстранился от дальнейшего воспитания сына, молча пожал плечами.

Вася некоторое время напряженно думал, сморщив лоб, на который опускалась совсем-совсем маленькая белобрысая челочка, а потом спросил:

— Каждую неделю?

— Что каждую неделю?

— Получать буду каждую неделю или как?

— Каждую неделю, каждую неделю.

Вася еще немного подумал.

— А за четверку

сколько буду получать?

— Надо полагать, за четверку будешь получать четыре рубля, а за четыре с плюсом — четыре пятьдесят, — не выдержал папа и, фыркнув, вышел из комнаты.

— Ладно, — сказала мама, — иронизируй, иронизируй! Посмотрим, кто из нас прав.

— Так мне, мамочка, можно идти? — с редкой непоследовательностью сказал Вася.

— Куда?

— А гулять.

— А уроки?

— Уроки — вечером.

— Ну как знаешь. Только имей в виду: потом тебе же будет хуже. Учти это.

— Учту, — сказал легкомысленный Вася и бодро побежал на улицу пускать кораблики.

Описание серебристых ручейков, воробьев, набухших почек и прочего, к сожалению, пропускается ввиду острого недостатка места в праздничном номере журнала.

Одним словом, Вася пускал кораблики, но мысли его были далеко. Сосредоточенно сморщив лоб, он хмурился и бормотал:

— Пятерка — пять рублей. Четверка с плюсом — четыре пятьдесят. Четверка — четыре рубля. Тройка с плюсом — три пятьдесят.

И пухлые губы его деловито шевелились.

И вот в один прекрасный день (описание одного прекрасного дня за недостатком места и за отсутствием у автора крупного изобразительного таланта пропускается) раскрасневшийся, ликующий Вася вбежал в комнату и торжественно бросил на стол перед мамой дневник, густо запачканный чернилами.

— Давай восемнадцать пятьдесят, — задыхаясь, сказал он.

— Восемнадцать пятьдесят? — сказала мама, удивленно подымая брови. — Какая странная цифра! Ты, наверное, что-нибудь перепутал. Не так подсчитал. Наверное, пятнадцать или двадцать?

— Нет, восемнадцать пятьдесят. Я хорошо подсчитал. Давай деньги. Ты обещала.

— Позволь, — слегка побледнела мама. — Как же это получилось?

— А так и получилось. Очень просто. Всю неделю старался. По письму кол — один рубль. По арифметике домашней двойка — два рубля. По арифметике устной кол — один рубль. По пению пятерка — пять рублей. Поведение четверка — четыре рубля. Прилежание двойка — два рубля. Рисование тройка с плюсом — три пятьдесят. Всего восемнадцать рублей пятьдесят копеек. Можешь проверить, честно заработал.

Папа хотел что-то сказать, но, вспомнив, что отстранился, молча рухнул на диван лицом вниз и затрясся от хохота. А у мамы глаза сделались совершенно круглые, а лицо побледнело как бумага. Она дрожащими руками взяла мальчика за толстые, красные щеки, заглянула в его синие простодушные глаза неутомимого работяги и с ужасом прошептала:

— Васенька! Мальчинька мой! Дружок! Как же это тебя угораздило? Солнышко мое!..

— Я бы это солнышко с наслаждением отшлепал! — простонал папа в подушку.