Том 2. Марш тридцатого года
Шрифт:
Ночевная. Убиваю? Ну что ты скажешь!..
Григорьев. Убиваете. Надо оживлять свою жизнь. Надо искать людей, интересных людей. Почему вы никогда не зайдете ко мне?
Ночевная. К вам? Интересно. Дальше что?
Григорьев. Заходите вот вечером — сегодня-завтра. Я получил хорошую комнату в инженерном доме, знаете?
Ночевная. Так… дальше…
Григорьев. Попьем чайку, поговорим, у
Ночевная. Вечерком?
Григорьев. Вот именно… Когда дела у вас кончены, коммунары отдыхают, заходите…
Ночевная. А дальше что?
Григорьев. Спасите мою душу, дальше там уже будет видно, познакомимся.
Входит Клюкин.
Клюкин. Где Жучок? Комсомольское кончилось.
Ночевная. Вася, ты знаешь, что предлагает товарищ Григорьев?
Клюкин. А что?
Григорьев. Товарищ Ночевная…
Ночевная. Ах, нельзя говорить? Нельзя говорить, Вася, секрет.
Клюкин. Интересно. (Вышел.)
Григорьев. Вы меня испугали, Настя.
Ночевная. Вы еще не так испугаетесь… Вот сегодня на совете командиров…
Григорьев. Спасите мою душу, товарищ Ночевная! Что же я такого сделал, пригласил… Чай…
Ночевная. Скажу все равно…
Григорьев. Товарищ…
Ночевная (в дверях). Вот и хорошо. Ничего плохого? Чего же вы испугались? Совет командиров разрешит мне пить у вас чай… с московскими конфетами… (Выбежала.)
Григорьев. Товарищ Ночевная… (спешит за ней, но наталкивается на Белоконя.) Черт… Ну, чего нужно… Чего лезешь?
Белоконь. Игорь Александрович…
Григорьев. Ну, что такое?
Белоконь. Вы говорили Георгию Александровичу… насчет этого… вот, что гвоздей накидали…
Григорьев. А пошел ты к черту, какое мое дело! Набросал, набросал…
Белоконь. Извините, Игорь Александрович, а только нехорошо это с вашей стороны… вызвали вы меня.
Григорьев. Тебе уезжать отсюда надо.
Белоконь. Это вы истинную правду сказали, что уезжать, потому я совсем не механик, одни неприятности. А только куда я поеду?
Григорьев. Куда хочешь.
Белоконь. Так не годится, Игорь Александрович. Как ваш папаша, так и вы сами много от меня имели помощи в делах ваших,
Григорьев. Об этом приходи вечером поговорить.
Белоконь. Да вас вечером дома даже никогда и не пахнет.
Григорьев. Как у тебя часы пропали?
Белоконь. Да как пропали? Вытащили… Гедзь, наверное, вытащил.
Григорьев. Почему Гедзь?
Белоконь. Да он возле меня вертелся все время. Он и вытащил…
Григорьев. Когда?
Белоконь. Да утречком, наверное.
Григорьев. Ну, иди…
Белоконь. В совет меня ихний вызывали… с автоматом этим…
Григорьев. А ты не ходи…
Белоконь. Да от них не скроешься, следят проклятые!
Григорьев. Впрочем, все равно…
Белоконь. А как мне за часы, стоимость, значит. Триста рублей…
Григорьев. Заявление подал?
Белоконь. А как же, самому главному инженеру. Он сказал, что полагается будто.
Григорьев. Ну, убирайся.
Дмитриевский (входит). Ты чего здесь?
Белоконь. Вызывали.
Григорьев. Интересно, Георгий Александрович, как в таких случаях полагается платить: вот часы пропали у Белоконя.
Дмитриевский. Я думаю… ведь мы все под угрозой.
Белоконь выходит.
Игорь Александрович, у вас все случаи воровства собраны?
Григорьев. Все до единого.
Дмитриевский. Я требую обыска, не соглашаются.
Григорьев. Они никогда не согласятся. Как же, оскорбление коммунаров!
Входят Воргунов и Шведов.
Воргунов. А я не вижу никакого смысла. Простое варварство, и при этом мелкое, провинциальное.
Шведов. Как это — мелкое? И смысл — ого! Вот увидите, какой будет смысл.
Воргунов. А я требую, чтобы немедленно сняли. И наказать того, кто это сделал.
Шведов. Наказать может только совет командиров…
Блюм вошел, слушает.
Воргунов. Ну, что же, доберусь и до совета командиров.
Входят Крейцер, Собченко, Забегай.
Блюм. Но это же шутка, что ж тут такого, на меня еще не такое вешали…