Том 2. Сцены и комедии 1843-1852
Шрифт:
Михрюткин. Ну, так мужик какой-нибудь зашел.
Ефрем. Мужик? А зачем мужик станет тулуп шерстью кверху надевать. Мужик этого не сделает.
Михрюткин. Ну и что ж случилось?
Ефрем. А вот что случилось. Говорит она, старуха-то: с нами крестная сила! Кто это? Ей не отвечают. Она опять: да кто ж это такое? А тот-то как забормочет вдруг по-медвежьи… Она так и прыснула вон. Насилу отдохнула, старая.
Михрюткин. Так кто ж это, по-твоему, был?
Ефрем.
Михрюткин (помолчав).Ну, глуп же ты, Ефрем, признаюсь. (Обращаясь к Селивёрсту.)И ты тоже в домовых веришь?
Селивёрст (с неудовольствием).Охота вам, барин, об эфтих предметах разговаривать.
Ефрем. Да помилуйте, Аркадий Артемьич, это малые детки знают. А на лошадях по ночам кто ездит? Да у нас не одни домовые — у нас и марухи водятся.
Селивёрст. Да перестань, Ефрем!
Ефрем. А что?
Селивёрст. Да так. Нехорошо. Вот нашел предмет к разговору.
Михрюткин. Марухи? Это что еще такое?
Ефрем. А вы не знаете? Старые такие, маленькие бабы, по ночам на печах сидят, пряжу прядут, и всё эдак подпрыгивают да шепчут. Намеднись в Марчукова Федора одна этакая маруха кирпичом пустила — он было к ней на печку полез…
Михрюткин. Он, дурак, во сне это видел.
Ефрем. Нет, — не во сне.
Михрюткин. А коли не во сне, зачем он к ней полез?
Ефрем. Видно, поближе рассмотреть захотелось.
Михрюткин. То-то же, поближе! (Помолчав.)Какой, однако, это вздор, ха-ха! (Опять помолчав.)И к чему ты об этом заговорил — я удивляюсь. Только уныние наводить.
Селивёрст. И точно уныние.
Михрюткин. Конечно, я этим пустякам не верю. Конечно. Одни только необразованные люди могут этому верить.
Ефрем. Ваша правда, Аркадий Артемьич.
Михрюткин. Ведь эти марухи, например, и прочее, ведь ты сам посуди, это разве тело? Как ты полагаешь?
Ефрем. А не умею вам сказать, Аркадий Артемьич… кто их знает, что они такое.
Михрюткин. А коли не тело, разве они могут жить, существовать то есть? Ты меня пойми: то бывает тело — а то дух.
Ефрем. Та-ак-с.
Михрюткин. Ну, — и следовательно, это всё вздор, одна мечта: просто сказать — предрассудок.
Ефрем. Тэ-эк-с.
Михрюткин. А всё-таки об этом говорить не следует. К чему? Вопрос.
Ефрем. К слову пришлось, а впрочем, бог с ними совсем… (Коренная
Селивёрст. Вот, дурак, как несообразно говорит! (Плюет.)Пфу! Чтоб им пусто было! Экой ты, Ефрем, легкомысленный человек, — а еще кучер!
Ефрем. Ну, да ведь уж вы, Селивёрст Александрыч…
Михрюткин. Ну, ну, ну!.. Это что еще? Этого еще недоставало, чтобы вы в моем присутствии поссорились…
Ефрем. Помилуйте, Аркадий Артемьич…
Михрюткин. Покорнейше прошу вас обоих молчать. (Небольшое молчание.)А тебя, Селивёрст, прошу не спать. Во-первых, оно неучтиво, а во-вторых — беспорядок. Что за спанье днем? На то есть ночь. Терпеть я не могу этих беспорядков!
Селивёрст. Слушаю-с.
Михрюткин (помолчав, Ефрему).Ах, да! скажи-ка твоей жене — кстати, об ней речь зашла, — чтобы она не забыла окурить коров… Мне в городе сказывали — в Жерловой падеж.
Ефрем. Слушаю-с.
Михрюткин (помолчав).А что она… твоя жена… доволен ты ей?
Ефрем. В каком то есть, например, смысле вы изволите говорить?
Михрюткин. Известно, в каком. Так, вообще. Я, с своей стороны, ею доволен. Она скотница хорошая.
Ефрем. Знает свое дело. (Медленно.)Известная вещь: без жены человеку быть несвойственно. Жена на то и дана человеку, чтобы служить ему, так сказать, в знак удовлетворенья. Ну, а впрочем, и в этим случае осторожность не помеха. Недаром в пословице говорится: не верь коню в поле — а жене в доме. Баба, известно — человек лукавый, слабый человек; баба — плут. А муж не зевай. Женино дело — мужу угождать и детей соблюдать, а мужнино дело — жену в повиновеньи содержать: и в ласке-то будь он к ней строг. Вот этак всё хорошо и пойдет. (Стегает лошадей.)Иные мужья, в простонародье, этак, я знаю, говорят про своих жен: аль погибели на тебя нет! Я их осуждаю…
Михрюткин (торопливо).Как, как они говорят?
Ефрем. Погибели на тебя нет…
Михрюткин (задумчиво).Гм… вот как…
Ефрем. Я их осуждаю… Почему? Потому я их осуждаю…
Михрюткин (с жаром).А я их не осуждаю… я их не осуждаю… (Помолчав.)Однако перестань, наконец, молоть вздор. Право, с тобой бог знает до чего… право. (Помолчав и указывая рукой вперед.)Что, ведь это, кажется, поворот в Голоплёки?