Том 2. Семнадцать левых сапог
Шрифт:
Последним поминал Федя. Первого человека поминал Федя, и горло ему сдавила сладкая горечь. Он цокнул зубами о металл ложки – кутья ссыпалась ему в рот. Он не мог проглотить кутью и держал ее во рту, плотно сжав губы.
Потихоньку люди стали расходиться. По аллее к кладбищенским воротам первыми потянулись те, кто пришел сюда просто из любопытства. Обгоняя их, поспешали музыканты со своими трубами. Пошли к выходу Мария Ивановна, Лиза, Павел, Гуля, мальчишки, Вениамин Швабер, Николай Артемович и все прочие. Последним вышел за ворота и пошел по дороге Митька Кролик. Ему еще много надо было жить и многое видеть на свете: кровь у него бежит быстро, глаза не выплаканные и не высмотренные вслед ускользающему
Митька шел и думал, думал свои серьезные ребячьи думы: «Почему так бывает на земле?.. Остался жить плохой человек Швабер, остался возчик Степа. Даже мерин, глупый мерин, и тот может видеть, как заходит сейчас красное солнце, ржать и есть зеленую сочную траву. А хороший человек Адам, который научил всех мальчишек держать слово, взял и умер и уже ничего не может».
Теплая пыль приятно согревала его босые ноги. Он шел и думал: «Почему не сделать так, чтобы люди жили столько, сколько каждый из них заслужил? И если бы люди это знали, то каждый старался бы быть хорошим…» Митя шел и думал и не знал, что это так и бывает. Люди всегда живут на земле столько, сколько они заслужили.
Маленький Митя не знал, что Швабер проживет свои пятьдесят шесть лет и умрет, возчик Степа проживет свои пятьдесят и тоже умрет бесследно, а хороший человек Алексей Зыков прожил свои шестьдесят пять и еще проживет семьдесят его, Мити, и жизнь Феди, и Гены, и Толяна, и всех мальчишек.
Примечания
«Семнадцать левых сапог» – роман, написан в 1964–1966 гг. Впервые опубликован в 1967 г. отдельным изданием (Махачкала: Дагестанское книжное издательство). Включен автором во все сборники его произведений и в «Избранное» (1986, 1998).
По роману снят телефильм «Семнадцать левых сапог», пять серий (1990) и киноверсия («За что?») в двух сериях (1991). Режиссер: Илья Гурин. Сценаристы: Илья Гурин, Вацлав Михальский. Операторы: Евгений Давыдов, Игорь Клебанов. Композитор: Юрий Буцко. Производство: к/с им. Горького, Союзтелефильм. Премьера: март 1992 (кино), август 1992 (ТВ). В фильме снимались: Иван Лапиков, Галина Левина, Люсьена Овчинникова, Борис Невзоров, Ада Роговцева, Вадим Любшин, Валера Надейко, Елена Дробышева, Игорь Бочкин, Геннадий Фролов, Сергей Барабанщиков, Галина Булкина, Михаил Бурлаков, Федор Валиков, Капитолина Ильенко, Клавдия Козленкова, Даниил Нетребин, Артур Нищенкин, Алевтина Румянцева, Владимир Скляров, Манефа Соболевская, Татьяна Чернопятова, Владимир Привалов.
Вряд ли Вацлав Михальский в 1966 году, закончив свой роман, мог себе представить, какой путь готовит этой книге судьба. Нет, я не о трудностях публикации – это-то было вполне предсказуемо. Соединить вместе два «плена», два лагеря, два варианта колючей проволоки: сталинский и гитлеровский – это для тогдашней цензуры было дерзостью запредельной, немыслимой! И вышла книга только потому, что далековата была Махачкала от Москвы. И еще потому, что поддержали книгу даргинский писатель Магомед Расул (главный редактор Дагкнигоиздата) и кумыкский писатель Камал Абуков (тогда практически главный идеолог республики), оба в будущем – народные писатели Дагестана. Но это – в закономерном будущем. А в тогдашнем настоящем, то есть в 1967 году, выходу в свет «Семнадцати левых сапог» способствовало еще и счастливое стечение литературных обстоятельств. И то, что текст приглянулся Владимиру Лидину и тот написал приветственный абзац на отворот титула. И то, что текст привел в восторг Владимира Канторовича, приехавшего в Махачкалу из Москвы по линии Госкомпечати. И то, наконец, что в дело включилась непостижимая русская непредсказуемость:
На всех 50 тысячах тиража?
Нет, не на всех. На первых пяти тысячах, а следующие 45 допечатывали в другой обложке.
Это для нашего нового века такой тираж запределен, а для 1967 года – минимален. Заявок-то было – полмиллиона! И мало нашлось грамотных людей в городе, которые бы не прочли «Семнадцати левых сапог». Потому что запахом запретности несло и веяло от этого двойного сюжета – то есть от побега из Третьего рейха гитлеровцев и из Первой Страны Советов.
Но не это невозможно было представить себе в 1967 году, а то, какой маршрут уготовила этому сюжету дальнейшая История. Нацистско-гулаговская параллель сегодня входит в «джентльменский набор» публицистов, с запоздалой страстью топчущих прошлое.
Но где причины того, что произошло тогда, на полях сражений, и теперь, в головах внуков и правнуков? Почему влезло человечество в кровавый Двадцатый век? Был ли неизбежен этот тотальный марш сапог от «гусиного шага» до ковылянья обрубков-калек?
Есть ли у Михальского последние ответы на последние вопросы?
Нет. И у меня нет.
Но есть у писателя пронзительность взгляда, которая заставляет бесконечно задавать себе проклятые русские вопросы.
Ответы раскалывают сознание:
– Мы тоже русские, но другие.
– Они – другие! А я хочу своего.
Долго делили судьбы, проверяя, кто свой, кто чужой. Долго после войны рядом с «немецким пленом» шелестело шепотом произносимое:
– Их еще в своем плену много… Это был тоже плен, неотвратимый и смертельный, и все-таки загадочным образом – «свой».
Литературе долго не позволяли приоткрыть завесу секретности и над тем, и над этим пленом. Лишь к 60-м годам – разрешилось. Немецкий плен вернул в наше сознание Шолохов – «Судьбой человека». Свой плен – Солженицын, который это шелестящее словосочетание упразднил, заменил литым: ГУЛАГ.
И то, и другое к середине 60-х годов уже можно было осмыслять. Но как-то порознь. А загадка таилась в том, чтобы осмыслить их в единстве, в общем истоке, в паре или, как сказали бы летчики, в спарке.
Близок был к такому осмыслению Гроссман, но ему быстро объяснили, что подобные раздумья наш народ выдержит не ранее чем через пару сотен лет, – и роман «Жизнь и судьба» запретили.
А в эту самую пору в далеком от столичных страхов Дагестане и уперся в вышеозначенную загадку молодой русский прозаик с польским именем: Вацлав – и спрессовал оба плана (оба плена): плен германский и плен советский, заставив своего героя бежать и оттуда, и отсюда, потерять при этом имя (то ли он Адам, то ли Алексей), потерять ногу (вместо нее – деревянная культяшка) – чем подсказано было и название романа (вышедшего в 1967 году в Махачкале и только девятнадцать лет спустя в Москве – им Михальский открыл первое свое «Избранное», и предисловие написал Валентин Катаев).
От автора
В 25 лет 30 казались мне запредельной старостью, другие цифры я вообще не рассматривал.
А после пятидесяти, когда время начинает лететь с такой скоростью, что только ветер свистит за ушами, я перестал думать о своем возрасте.
По-моему, Иван Алексеевич Бунин сказал, что люди зря придумали счет своим годам. А если бы не знали, кому сколько, то жили бы себе и жили – все со всеми на равных. Добавлю от себя, что наверняка и жили бы дольше, и многих болезней не было бы вообще.