Том 2. Стихотворения 1855-1866

Некрасов Николай Алексеевич

<Середина июля 1856>

Прости^*

Прости! Не помни дней паденья, Тоски, унынья, озлобленья, — Не помни бурь, не помни слез, Не помни ревности угроз! Но дни, когда любви светило Над нами ласково всходило И бодро мы свершали путь, — Благослови и не забудь!

<29 июля 1856>

«Как ты кротка, как ты послушна…»^*

Как ты кротка, как ты послушна, Ты рада быть его рабой, Но он внимает равнодушно, Уныл и холоден душой. А прежде… помнишь? Молода, Горда, надменна, и прекрасна, Ты им играла самовластно, Но он любил, любил тогда! Так солнце осени — без туч Стоит, не грея, на лазури, А летом и сквозь сумрак бури Бросает животворный луч…

<Лето 1856>

«Я посетил твое кладбище…»^*

Я

посетил твое кладбище, Подруга трудных, трудных дней! И образ твой светлей и чище Рисуется душе моей. Бывало, натерпевшись муки, Устав и телом и душой, Под игом молчаливой скуки Встречался грустно я с тобой. Ни смех, ни говор твой веселый Не прогоняли темных дум: Они бесили мой тяжелый, Больной и раздраженный ум. Я думал: нет в душе беспечной Сочувствия душе моей, И горе в глубине сердечной Держалось дольше и сильней… Увы, то время невозвратно! В ошибках юность не вольна: Без слез ей горе непонятно, Без смеху радость не видна… Ты умерла… Смирились грозы. Другую женщину я знал, Я поминутно видел слезы И часто смех твой вспоминал. Теперь мне дороги и милы Те грустно прожитые дни, — Как много нежности и силы Душевной вызвали они! Твержу с упреком и тоскою: «Зачем я не ценил тогда?» Забудусь, ты передо мною Стоишь — жива и молода: Глаза блистают, локон вьется, Ты говоришь: «Будь веселей!» И звонкий смех твой отдается Больнее слез в душе моей…

Школьник^*

— Ну, пошел же, ради бога! Небо, ельник и песок — Невеселая дорога… — Эй, садись ко мне, дружок! Ноги босы, грязно тело, И едва прикрыта грудь… Не стыдися! что за дело? Это многих славный путь. Вижу я в котомке книжку. Так учиться ты идешь… Знаю: батька на сынишку Издержал последний грош. Знаю: старая дьячиха Отдала четвертачок, Что проезжая купчиха Подарила на чаек. Или, может, ты дворовый Из отпущенных?.. Ну, что ж! Случай тоже уж не новый — Не робей, не пропадешь! Скоро сам узнаешь в школе, Как архангельский мужик По своей и божьей воле Стал разумен и велик. Не без добрых душ на свете — Кто-нибудь свезет в Москву, Будешь в университете — Сон свершится наяву! Там уж поприще широко: Знай работай, да не трусь… Вот за что тебя глубоко Я люблю, родная Русь! Не бездарна та природа, Не погиб еще тот край, Что выводит из народа Столько славных то и знай, — Столько добрых, благородных, Сильных любящих душой, Посреди тупых, холодных И напыщенных собой!

<Лето 1856>

<Тургене>ву^*

Прощай! Завидую тебе — Твоей поездке, не судьбе: Я гордостью, ты знаешь, болен И не сменяю ни на чью Судьбу плачевную мою, Хоть очень ею недоволен. Ты счастлив. Ты воскреснешь вновь; В твоей душе проснется живо Всё, чем терзает прихотливо И награждает нас любовь, — Пора наград, улыбок ясных, Простых, как молодость, речей Ночей таинственных и страстных И полных сладкой лени дней! Ты знал ее?. Нет лучшей доли! Живешь легко, глядишь светлей, Не жалко времени и воли, Не стыдно праздности своей, Душа тоскливо вдаль не рвется И вся блаженна перед той, Чье сердце ласковое бьется Одним биением с тобой. Счастливец! из доступных миру Ты наслаждений взять умел Всё, чем прекрасен наш удел: Бог дал тебе свободу, лиру И женской любящей душой Благословил твой путь земной…

<21 июля 1856>

«Белый день недолог…»^*

Белый день недолог, Вечера длинней. Крики перепелок Реже и грустней. Осень невидимкой На землю сошла, Сизо-серой дымкой Небо облекла. Солнце с утра канет В тучи, как в нору. Если и проглянет, Смотришь: не к добру! Словно как стыдливым Золотым лучом Пробежит по нивам, Глядь: перед дождем! Побежал проворно Оживленный ключ И ворчит задорно: «Как-де я могуч!» Весь день ветер дует, По ночам дожди; Пес работу чует: Дупельшнепов жди.

1857

Убогая и нарядная^*

1

Беспокойная ласковость взгляда, И поддельная краска ланит, И убогая роскошь наряда — Всё не в пользу ее говорит. Но не лучше ли, прежде чем бросим Мы в нее приговор роковой, Подзовем-ка ее да расспросим: «Как дошла ты до жизни такой?» Не длинен и не нов рассказ: Отец ее подьячий бедный, Таскался писарем в Приказ, Имел порок дурной и вредный — Запоем пил — и был буян, Когда домой являлся пьян. Предвидя роковую схватку, Жена малютку уведет, Уложит наскоро в кроватку И двери поплотней припрет. Но бедной девочке не спится! Ей чудится: отец бранится, Мать плачет. Саша на кровать, Рукою подпершись, садится, Стучит в ней сердце… где тут спать? Раздвинув завесы цветные, Глядит на двери запертые, Откуда слышится содом, Не шевелится и не дремлет. Так птичка в бурю под кустом Сидит — и чутко буре внемлет. Но как ни буен был отец, Угомонился наконец, И стало без него им хуже. Мать умерла в тоске по муже, А девочку взяла «Мадам» И в магазине поселила. Не очень много шили там, И не в шитье была там сила . . . . . . . . . . . . . . .

2

«Впрочем, что ж мы? нас могут заметить, — Рядом с ней?!.» И отхлынули прочь Нет! тебе состраданья не встретить, Нищеты и несчастия дочь! Свет тебя предает поруганью И охотно прощает другой, Что торгует собой по призванью, Без нужды, без борьбы роковой; Что, поднявшись с позорного ложа, Разоденется, щеки притрет И летит, соблазнительно лежа В щегольском экипаже, в народ — В эту улицу роскоши, моды, Офицеров, лореток и бар, Где с полугосударства доходы Поглощает заморский товар. Говорят, в этой улице милой Всё, что модного выдумал свет, Совместилось с волшебною силой, Ничего только русского нет — Разве Ванька проедет унылый. Днем и ночью на ней маскарад, Ей недаром гордится столица. На французский, на английский лад Исковеркав нерусские лица, Там гуляют они, пустоты вековой И наследственной праздности дети, Разодетой, довольной толпой… Ну, кому же расставишь ты сети? Вышла ты из коляски своей И на ленте ведешь собачонку; Стая модных и глупых людей Провожает тебя вперегонку. У прекрасного пола тоска, Чувство злобы и зависти тайной. В самом деле, жена бедняка, Позавидуй! эффект чрезвычайный! Бриллианты, цветы, кружева, Доводящие ум до восторга, И на лбу роковые слова: «Продается с публичного торга!» Что, красавица, нагло глядишь? Чем гордишься? Вот вся твоя повесть: Ты ребенком попала в Париж, Потеряла невинность и совесть, Научилась белиться и лгать И явилась в наивное царство: Ты слыхала, легко обирать Наше будто богатое барство. Да, не трудно! Но должно входить В этот избранный мир с аттестатом. Красотой нас нельзя победить, Удивить невозможно развратом. Нам известность, нам мода нужна. Ты красивей была и моложе, Но, увы! неизвестна, бедна И нуждалась сначала… О боже! Твой рассказ о купце разрывал Нам сердца: по натуре бурлацкой, Он то ноги твои целовал, То хлестал тебя плетью казацкой. Но, по счастию, этот дикарь, Слабоватый умом и сердечком, Принялся за французский букварь, Чтоб с тобой обменяться словечком. Этим временем ты завела Рысаков, экипажи, наряды И прославилась — в моду вошла! Мы знакомству скандальному рады. Что за дело, что вся дочиста Предалась ты постыдной продаже, Что поддельна твоя красота, Как гербы на твоем экипаже, Что глупа ты, жадна и пуста — Ничего! знатоки вашей нации Порешили разумным судом, Что цинизм твой доходит до грации, Что геройство в бесстыдстве твоем! Ты у бога детей не просила, Но ты женщина тоже была, Ты со скрежетом сына носила И с проклятьем его родила; Он подрос — ты его нарядила И на Невский с собой повезла. Ничего! Появленье малютки Не смутило души никому, Только вызвало милые шутки, Дав богатую пищу уму. Удивлялась вся гвардия наша (Да и было чему, не шутя), Что ко всякому с словом «папаша» Обращалось наивно дитя… И не кинул никто, негодуя, Комом грязи в бесстыдную мать! Чувством матери нагло торгуя, Пуще стала она обирать. Бледны, полны тупых сожалений Потерявшие шик молодцы, — Вон по Невскому бродят как тени Разоренные ею глупцы! И пример никому не наука, Разорит она сотни других: Тупоумие, праздность и скука За нее… Но умолкни, мой стих! И погромче нас были витии, Да не сделали пользы пером… Дураков не убавим в России, А на умных тоску наведем.

28 декабря 1859

<В альбом О.С. Чернышевской>^*

Знаком с Вами будучи лично, Я рад Вам всегда угождать. Но в старости — вряд ли прилично В альбомы писать. Ах, младость! Ты — счастье, ты — радость, С тобой и любовь и стихи! А старость — ужасная гадость!

Хи-хи!..

1857–1858

«Всевышней волею Зевеса…»^*

Всевышней волею Зевеса Вдруг пробудившись ото сна, Как быстро по пути прогресса Шагает русская страна: В печати уж давно не странность Слова «прогресс» и «либерал», И слово дикое — «гуманность» Уж повторяет генерал. То мало: вышел из под пресса Уж третий томик Щедрина… Как быстро по пути прогресса Шагает русская страна! На грамотность не без искусства Накинулся почтенный Даль — И обнаружил много чувства, И благородство, и мораль. По благородству, не из видов Статейку тиснул в пол-листа Какой-то господин Давыдов О пользе плети и кнута… Убавленный процентик банка, Весьма пониженный тариф, Статейки господина Бланка — Всё это были, а не миф.