Том 2. Стихотворения 1921-1941. Переводы

Цветаева Марина Ивановна

17 мая 1925

«От родимых сёл, сёл…»

От родимых сёл, сёл! — Наваждений! Новоявленностей! Чтобы поезд шел, шел, Чтоб нигде не останавливался, Никуда не приходил. В вековое! Незастроенное! Чтобы ветер бил, бил, Выбивалкою соломенною Просвежил бы мозг, мозг — Всё осевшее и плесенное! — Чтобы поезд нёс, нёс, Быстрей лебедя, как в песенке… Сухопутный шквал, шквал! Низвержений! Невоздержанностей! Чтобы поезд мчал, мчал, Чтобы только не задерживался. Чтобы только не срастись! Не поклясться! не насытиться бы! Чтобы только — свист, свист Над проклятою действительностью. Феодальных нив! Глыб Первозданных! незахватанностей! Чтобы поезд шиб, шиб, Чтобы только не засматривался На родимых мест, мест Августейшие засушенности! Всё едино: Пешт, — Брест — Чтобы только не заслушивался. Никогда не спать! Спать?! Грех последний, неоправданнейший… Птиц,

летящих вспять, вспять По пятам деревьев падающих! Чтоб не ночь, не две! — две?! — Еще дальше царства некоего — Этим поездом к тебе Все бы ехала и ехала бы.

Конец мая 1925

«Брат по песенной беде…»

Брат по песенной беде — Я завидую тебе. Пусть хоть так она исполнится — Помереть в отдельной комнате! — Скольких лет моих? лет ста? Каждодневная мечта.

* * *

И не жалость: мало жил, И не горечь: мало дал. Много жил — кто в наши жил Дни: всё дал, — кто песню дал. Жить (конечно не новей Смерти!) жилам вопреки. Для чего-нибудь да есть — Потолочные крюки.

Начало января 1926

«Тише, хвала…»

Тише, хвала! Дверью не хлопать, Слава! Стола Угол — и локоть. Сутолочь, стоп! Сердце, уймись! Локоть — и лоб. Локоть — и мысль. Юность — любить, Старость — погреться: Некогда — быть, Некуда деться. Хоть бы закут — Только без прочих! Краны — текут, Стулья — грохочут, Рты говорят: Кашей во рту Благодарят «За красоту». Знали бы вы, Ближний и дальний, Как головы Собственной жаль мне — Бога в орде! Степь — каземат — Рай — это где Не говорят! Юбочник — скот — Лавочник — частность! Богом мне — тот Будет, кто даст мне — Не времени! Дни сочтены!— Для тишины — Четыре стены.

Париж, 26 января 1926

«Кто — мы? Потонул в медведях…»

Кто — мы? Потонул в медведях Тот край, потонул в полозьях. Кто — мы? Не из тех, что ездят — Вот — мы! А из тех, что возят: Возницы. В раненьях жгучих В грязь вбитые — за везучесть. Везло! Через Дон — так голым Льдом. Хвать — так всегда патроном Последним. Привар — несолон. Хлеб — вышел. Уж так везло нам! Всю Русь в наведенных дулах Несли на плечах сутулых. Не вывезли! Пешим дралом — В ночь, выхаркнуты народом! Кто мы? да по всем вокзалам! Кто мы? да по всем заводам! По всем гнойникам гаремным [7] — Мы, вставшие за деревню, За — дерево… С шестерней, как с бабой, сладившие — Это мы — белоподкладочники? С Моховой князья да с Бронной-то — Мы-то — золотопогонники? Гробокопы, клополовы — Подошло! подошло! Это мы пустили слово: Хорошо! хорошо! Судомои, крысотравы, Дом — верша, гром — глуша, Это мы пустили славу: — Хороша! хороша — Русь! Маляры-то в поднебесьице — Это мы-то с жиру бесимся? Баррикады в Пятом строили — Мы, ребятами. — История. Баррикады, а нынче — троны. Но все тот же мозольный лоск. И сейчас уже Шарантоны Не вмещают российских тоск. Мрем от них. Под шинелью драной — Мрем, наган наставляя в бред… Перестраивайте Бедламы: Все — малы для российских бед! Бредит шпорой костыль — острите! — Пулеметом — пустой обшлаг. В сердце, явственном после вскрытья — Ледяного похода знак. Всеми пытками не исторгли! И да будет известно — там: Доктора узнают нас в морге По не в меру большим сердцам.

7

Дансёры в дансингах (прим. автора)

St. Gilles-sur-Vie (Vendée)

Апрель 1926

Юноше в уста

Юноше в уста — Богу на алтарь — Моря и песка Пену и янтарь Влагаю. Солгали, Что мать и сын! Младая Седая Морская Синь. Крив их словоряд. День их словарю! Пенка говорят. Пена говорю — Знак — пó синю бел! Вопль — пó белу бей! Что перекипел Сливочник морей. Бой или «баю», Сон или… а всё ж — Мать, коли пою, Сын, коли сосешь — Соси же! Не хижин Российских — царь: Рожок плаксивый. Руси — янтарь. Старая любовь — Море не Руси! Старую любовь Заново всоси: Ту ее — давно! Ту ее — шатра, Всю ее — от до Кия — до Петра. Пей, не обессудь! С бездною кутеж! Больше нежель грудь — Суть мою сосешь: Лоно — смену — Оно — вновь: Моря пену, Бора кровь. Пей, женоупруг! Пей, моя тоска! Пенковый мундштук Женского

соска Стóит. Сто их, Игр и мод! Мать — кто пóит И поет.

29 мая 1928

Медон

Разговор с гением

Глыбами — лбу Лавры похвал. «Петь не могу!» — «Будешь!» — «Пропал, (На толокно Переводи!) Как молоко — Звук из груди. Пусто. Сухá. В полную веснь — Чувство сука». — «Старая песнь! Брось, не морочь!» «Лучше мне впредь — Камень толочь!» — «Тут-то и петь!» «Чтó я, снегирь, Чтоб день-деньской Петь?» — «Не моги, Пташка, а пой! Нá зло врагу!» «Коли двух строк Свесть не могу?» — «Кто когда — мог?!» — «Пытка!» — «Терпи!» «Скошенный луг — Глотка!» — «Хрипи: Тоже ведь — звук!» «Львов, а не жен Дело». — «Детей: Распотрошен — Пел же — Орфей!» «Так и в гробу?» — «И под доской». «Петь не могу!» — «Это воспой!»

Медон, 4 июня 1928

«Чем — не боги же — поэты…»

Чем — не боги же — поэты! Отблагодарю за это — Длящееся с Рождества — Лето слуха и ответа, Сплошь из звука и из света, Без единственного шва Ткань, наброшенную свыше: С высоты — не верь, что вышла Вся — на надобы реклам! — Всей души твоей мальчишьей — Нá плечи — моим грехам И годам…

Июнь 1928

«Всю меня — с зеленью…»

Всю меня — с зеленью — Тех — дрём — Тихо и медленно Съел — дом. Ту, что с созвездиями Росла — Просто заездили Как осла. Ту, что дриадою Лес — знал.

Июнь 1928

«Лес: сплошная маслобойня…»

Н.П.Г. — в память наших лесов

Лес: сплошная маслобойня Света: быстрое, рябое, Бьющееся, как Ваграм. Погляди, как в час прибоя Лес играет сам с собою! Так и ты со мной играл.

1928

Наяда

Проходи стороной, Тело вольное, рыбье! Между мной и волной, Между грудью и зыбью — Третье, злостная грань Дружбе гордой и голой: Стопудовая дань Пустяковине: полу. Узнаю тебя, клин, Как тебя ни зови: В море — ткань, в поле — тын, Вечный третий в любви! Мало — злобе людской Права каменных камер? Мало — деве морской Моря трепетной ткани? Океана-Отца Неизбывных достатков — Пены — чудо-чепца? Вала — чудо-палатки? Узнаю тебя, гад, Как тебя ни зови: В море — ткань, в горе — взгляд, — Вечный третий в любви! Как приму тебя, бой, Мне даваемый глубью, Раз меж мной — и волной, Между грудью — и грудью… — Нереида! — Волна! Ничего нам не надо, Что не я, не она, Не волна, не наяда! Узнаю тебя, гроб, Как тебя ни зови: В вере — храм, в храме — поп, — Вечный третий в любви! Хлебопек, кочегар, — Брак без третьего мéжду! Прячут жир (горе бар!) Чистым — нету одежды! Черноморских чубóв: — Братцы, голые топай! — Голым в хлябь и в любовь, Как бойцы Перекопа — В бой… Матросских сосков Рябь. — «Товарищ, живи!» …В пулю — шлем, в бурю — кров: Вечный третий в любви! Побережья бродяг, Клятвы без аналоев! Как вступлю в тебя, брак, Раз меж мною — и мною ж — Чтó? Да нос на тени, Соглядатай извечный — (Свой же). Всё, что бы ни — Что? Да всё, если нечто! Узнаю тебя, бic, [8] Как тебя ни зови: Нынче — нос, завтра — мыс, — Вечный третий в любви! Горделивая мать Над цветущим отростком, Торопись умирать! Завтра — третий вотрется! Узнаю тебя, смерть, Как тебя ни зови: В сыне — рост, в сливе — червь: Вечный третий в любви.

8

Черт (укр.)

Понтайяк, 1 августа 1928

Плач матери по новобранцу

Уж вы, батальоны — Эскадроны! Сынок порожённый, Бе — ре — женый! Уж ты по младенцу — Новобранцу — Слеза деревенска, Океанска! В который раз вспóрот Живот — мало! Сколько б вас, Егорок, Ни рожала — Мало! Мои сучья! Крóвь чья? Сóль чья? Мало! Мала куча: Больше! Больше! Хоша б целый город Склала — живы! Сколько б вас, Егорок, Ни ложила — В землю. Большеротый, Башка — вербой Вьется. Людям — сотый, А мне — первый! Теки, мои соки, Брегá — через! Сосцы пересохли — Очам — чéред! Реви, долговласа, По армейцу! Млецом отлилася — Слезой лейся!