Том 2. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Заговор громов

Гром с Востока означает изобилие во всем, Гром с Полудня – лето тепло, но созренье яблок трудно, Гром от Запада – так лето будет скудное дождем, Гром с Полуночи – так лето будет северно и скудно. Гром с Полуночи – замкнись в холодном царствии своем, Гром от Запада – слюбися с влажной тучей обоюдно, Гром с Полудня – в честь твою мы сок из яблок винный пьем, Гром с Востока, Гром с Полудня – гряньте в мире многочудно.

Заговор от сглаза

Бог, избавь от глаза нас, Защити на слабый час, Сохрани от черного, Серо-голубого, Ласкового, злого, Желтого, укорного, Синего, немого, От зеленолистного, Горько-ненавистного, Лживого, завистного, Ясного, лихого, Женского, мужского, И от полуночного, От совсем бессрочного, От непостижимого, Нам неощутимого, Но неотвратимого, Бог, избавь от глаза нас, В глазе жизнь – и смертный час.

Заговор против смерти

Начертивши ножом Круговую черту, Углем ее обведя, И зажженной лучиной как глазом змеиным глядя. В полночасьи ночном, И зажженной лучиной, сосновой, отрезанный круг свой святя, Озаряя свою круговую черту, Я в молчаньи узоры заклятья, узоры проклятья плету. Смерть

заклинаю, – не белую, – черную, Желтую, серую, красную, Смерть я зову, отвергаю, Зарок налагаю На рабыню подвластную, Смерть, уходи, В сказку мою, в сказку жизни узорную, Смерть, не гляди, Смерть заклинаю я красную, От убийства, бесчасную, Смерть заклинаю я черную, От бесчестья, позорную, Смерть заклинаю я желтую, Смерть пожелтевшую, С жизнью живущую, с жизнью от лет ослабевшею, Смерть заклинаю ползучую, серую, Мутною тучей встающую, Чтоб закрыть, заслонить Красоту с жизнелюбящей верою, Серо-гнетущую, Самую тяжкую, самую в жизнях обычную, Соки в расцветностях пьющую, Тяжесть кошмарных повторностей, тускло растущую, С силой дневной, ежедневной, недельной, годичною, В плоскости все забывающей, краски стирающей, Счета не знающей, Счета не знающей, Незнакомой с какой бы то ни было мерою, Смерть заклинаю я серую, Чтоб в сад мой, в расцветнои различности дней, Когда я прослушаю песнь полнозвонности, Когда охвачу все пределы я, – В своей непреклонности, В освежительной силе своей, Пришла ко мне, белая, белая, Та, в нагорной одежде, что Смертью зовется, равно, меж людей, Но кого я Свободой, и Новою Жизнью зову в многострунностях песни моей.

Заговор от металлов и стрел

За горами за дольними Там Небо беззвездное, За горами за дольними Есть Море железное Путь в Море бесследный, Есть в Море столб медный, На столбе том чугунный Пастух, От всех он живых вдали, До Неба тот столб от Земли, На Восток и на Запад чугунный Пастух Говорит, размышляя вслух. У того Пастуха убедителен вид, Он, заповедуя, детям своим говорит: – Железу, булату, синему, красному, Меди и стали, Свинцу, Серебру, золоту, ценному камню прекрасному, Стрелам и пищали, Борцам заурядным, кулачным, и чудо-борцу, Великий дает им завет Вы все, увидавшие свет, Железо, каменья, свинец, Другие металлы, узнайте теперь свой конец, В мать свою Землю сокройтесь, в глубины Молчанья великого, В безгласную Ночь, От лица светлоликого Прочь! Пищалям, кинжалу, ножу, топору – Кровавую кончить игру, Пусть на луке застынет навек тетива. Крепче кольчуги и тверже булата Воля, что сжата В эти слова, Я их замыкаю замками, и ключ Бросаю под Камень горюч, На дно, В железное Море. Да будет отныне решенье мое свершено!

Зыби глубинные

Знак: горный хрусталь

Солнечный свет, проходя через горный хрусталь, зажигает огонь, который издревле зовется священным огнем.

Орфей

Между огнем и водой

Море с Землей говорило: В ком из нас наибольшая сила? Земля отвечала вулканом: Во мне. Но хохот раздался в морской глубине. Земля обожгла все приморские страны, Но в Море подводные вскрылись вулканы, В огне. И в Мексике есть не один Геркуланум, Но свел ли кто счет всем потопленным странам, На дне? Море с Землей говорило: Что же, в ком наибольшая сила? Земля отвечала чуть слышно: Во мне. И цветок в предвечерней расцвел тишине. Море цветка не достало, Но верить в победу земную не стало. И тучку родила морская вода, И в тучке жемчужная светит звезда.

В начале времен

(славянское сказание)

В начале времен Везде было только лишь Небо да Море. Лишь дали морские, лишь дали морские, да светлый бездонный вкруг них небосклон. В начале времен Бог плавал в ладье, в бесприютном, в безбрежном просторе, И было повсюду лишь Небо да Море. Ни леса, ни травки, ни гор, ни полей, Ни блеска очей, Мир – без снов, и ничей. Бог плавал, и видит – густая великая пена, Там Кто-то лежит. Тот Кто-то неведомый тайну в себе сторожит, Название тайной мечты – Перемена, Не видно ее никому, В немой сокровенности – действенно-страшная сила, Но Морю и Небу значение пены в то время невидимо было. Бог видит Кого-то, и лодку направил к нему. Неведомый смотрит из пены, как будто бы что заприметил. «Ты кто?» – вопрошает Господь. Причудливо этот безвестный ответил: – «Есть Плоть, надлежащая Духу, и Дух, устремившийся в Плоть. Кто я, расскажу. Но начально Возьми меня в лодку свою». Бог молвил: «Иди». И протяжно затем, и печально, Как будто бы издали голос раздался вступившего с Богом в ладью: – «Я Дьявол». – И молча те двое поплыли, В своей изначальной столь разнствуя силе. Весло, разрезая, дробило струю. Те двое, те двое. Кругом – только Небо да Море, лишь Море да Небо немое. И Дьявол сказал: «Хорошо, если б твердая встала Земля, Чтоб было нам где отдохнуть». И веслом шевеля, Бог вымолвил: «Будет. На дно опустись ты морское, Пригоршню песку набери там во имя мое, Сюда принеси, это будет Земля, Бытие». Так сказал, и умолк в совершенном покое. А Дьявол спустился до дна, И в Море глубоком, Сверкнувши в низинах тревожным возжаждавшим оком, Две горсти песку он собрал, но во имя свое, Сатана. Он выплыл ликуя, играя, Взглянул – ни песчинки в руке, Взглянул, подивился – свод Неба пред этим сиял и синел вдалеке, Теперь – отодвинулась вдвое и втрое над ним высота голубая. Он снова к низинам нырнул. Впервые на Море был бешеный гул, И Небо содвинулось, дальше еще отступая, Как будто хотело сокрыться в бездонностях, прочь. Приблизилась первая Ночь. Вот Дьявол опять показался. Шумней он дышал и свободней. В руке золотилися зерна песку, Из бездны взнесенные ввысь, во имя десницы Господней. Из каждой песчинки – Земли создалось по куску. И было Земли ровно столько, как нужно, Чтоб рядом улечься обоим им дружно. Легли. К Востоку один, и на Запад другой. Несчетные звезды возникли вдали, Над бездной морской, Жемчужно. Был странен, нежданен во влажностях гул. Бог спал, но не Дьявол. Бог крепко заснул. И стал его Темный толкать потихоньку, Толкать полегоньку, Чтоб в Море упал он, чтоб в Бездне Господь потонул. Толкнет – а Земля на Востоке все шире, На Запад толкнет – удлинилась Земля, На Юг и на Север – мелькнули поля, Все ярче созвездья в раздвинутом Мире, Все шире на Море ночная Земля. Все больше, грознее. Гудят водопады. Чернеют провалы разорванных гор. Где ж Бог? Он меж звезд, там, где звезд мириады! И враг ему Дьявол с тех пор.

Глубинная книга

Восходила от Востока туча сильная, гремучая, Туча грозная, великая, как жизнь людская – длинная, Выпадала вместе с громом Книга Праотцев могучая, Книга-Исповедь Глубинная, Тучей брошенная к нам, Растянулась, распростерлась по равнинам, по горам. Долины та Книга будет – описать ее нельзя, Поперечина – померяй, истомит тебя стезя, Буквы, строки – чащи – леса, расцвеченные кусты, Эта Книга – из глубинной беспричинной высоты. К этой Книге ко божественной, В день великий, в час торжественный, Соходились сорок мудрых и царей, Сорок мудрых, и несчетность разномыслящих людей. Царь Всеслав до этой Книги доступается, С ним ведун-певец подходит Светловзор, Перед ними эта книга разгибается, И глубинное писанье рассвечается, Но не полно означается узор. Велика та Книга – взять так не поднять ее, А хотя бы и поднять – так не сдержать ее, А ходить по ней – не выходить картинную, А читать ее прочесть ли тьму глубинную. Но ведун подходит к Книге, Светловзор, И подходит царь Всеслав, всепобедительный, Дух у них, как и у всех, в телесный скрыт цветной убор, Но другим всем не в пример горит в них свет нездешний, длительный. Царь Славянский вопрошает, отвечает Светловзор. «Отчего у нас зачался белый вольный свет, Но доселе, в долги годы, в людях света нет? Отчего у нас горит Солнце красное? Месяц светел серебрит Небо ясное? Отчею сияют ночью звезды дружные, А при звездах все ж глубоки ночи темные? Зори утренни, вечерние – жемчужные? Дробен дождик, ветры буйные – бездомные? Отчего у пас ум-разум, помышления? Мир-народ, как Море, сумрачный всегда? Отчего всей нашей жизни есть кружение? Наши кости, наше тело, кровь-руда?» И ведун со взором светлым тяжело дышал, Перед Книгою Глубинной он ответ царю держал. «Белый свет у нас зачался от хотенья Божества, От великого всемирного Воления. Люди ж темны оттого, что воля света в них мертва, Не хотят в душе расслышать вечность пения. Солнце красное – от Божьего пресветлого лица, Месяц светел – от Божественной серебряной мечты, Звезды частые – от риз его, что блещут без конца, Ночи темные – от Божьих дум, от Божьей темноты Зори утренни, вечерние – от Божьих жгучих глаз, Дробен дождик – от великих, от повторных слез его, Буйны ветры оттого, что есть у Бога вещий час, Неизбежный час великого скитанья для него. Разум наш и помышленья – от высоких облаков, Мир-народ – от тени Бога, светотень живет всегда, Нет конца и нет начала – оттого наш круг веков, Камень, Море – наши кости, наше тело, кровь-руда». И Всеслав, желаньем властвовать и знать всегда томим, Светловзора вопрошал еще, была беседа длинная Книгу Бездны, в чьи листы мы каждый день и час глядим, Он сполна хотел прочесть, забыл, что Бездна – внепричинная, И на вечность, на одну из многих вечностей, пред ним. Заперлась, хотя и светит, Книга-Исповедь Глубинная.

Море всех морей

К литургии шел сильный царь Волот, Все прослушал он, во дворец идет. Но вопрос в душе не один горит. Говорит с ним царь, мудрый царь Давид. «Ты уж спрашивай, сильный царь Волот, На любой вопрос ум ответ найдет». И беседа шла от царя к царю. Так приводит ночь для людей зарю. – «Где начало дней? Где всех дней конец? Городам какой город есть отец? Кое древо – мать всем древам земным? Кою травам мать мы определим? И какой старшой камень меж камней? Птица между птиц? Зверь между зверей? Рыба между рыб? Озеро озер? Море всех морей? Всех степей простор?» Так-то вопрошал сильный царь Волот, Мудрый царь Давид речь в ответ ведет. – «Где начало дней, там и дней конец, Их связал в одно вышний наш Отец. Свет идет во тьму, тьма ведет во свет, Большее понять – разума в нас нет. Город городов – строится в умах, Радость в нем – свеча, свет во всех домах, Там сады для всех, все цветы есть в нем, Водоемы бьют, с башней каждый дом. Кипарис есть мать всем древам земным, Кипарис родит благовонный дым, В час, как дух у нас посвящен мольбам, Фимиам его дышит в храмах нам. А всем травам мать есть плакун-трава, Потому что грусть в ней всегда жива, И приходит год, и уходит год, А в плакун-траве все слеза цветет. Камень камням всем – огневой рубин, В нем святая кровь, в нем пожар глубин, Перед тем как новь распахать для нас, Нужно сжечь леса в самый жаркий час. Птица птицам всем есть морской Стратим, Взор его – огонь, а перо – как дым, Он крылом своим обнимает мир, Всех живых зовет на всемирный пир. Зверь зверей земных есть единорог, На скрещенья он всех земных дорог, И куда нейди, все придешь к нему, И узнаешь свет, миновавши тьму. Рыба между рыб кит есть исполин, Возлюбивший ночь и испод глубин, Двух сынов родил исполинский кит, И на них на трех весь наш мир стоит. Озеро – отец всех земных озер – Есть зеркальный круг между снежных гор, Кто на высь взойдет, глянет в тот затон, Весь увидит мир как единый сон. Степь степей земных, Море всех морей – В помыслах людских, в сердце у людей, Кто в зеркальный круг заглянул в мечте, Вечно он в степи, в Море, в Красоте».

Видение царя Волота

Был велик тот день, и светла заря, Как сошлись у нас сорок два царя. Всех могуче был светлый царь Волот, А вторым за ним царь Давид идет. И сказал Волот: «ОН цари людей! Что вам виделось в темноте ночей? Вы поведайте, чем ваш сон живет?» – Но молчат цари И рече Волот: – «А мне снилося, и таков мой сон. Будто свет горит нам со всех сторон, От Востока встал, и зажег весну, Светорусскую озарил страну. И с полуденной стороны, светло, Древо-золото до Небес взошло, А на дереве кречет-бел сидит, А в ногах ею позвонок звенит Кто из вас, цари, изъяснит мне сон?» – И сказал Давид, был он царь учен: – «Государь ты наш, первый царь Волот, Сон твой сбудется, сон твой жизни ждет. Солнца красный свет, алый луч весны – То начальный Град для родной страны. Светорусская эозгорит земля, Кровью вскормятся все луга-поля. Как восточные облака горят, Городам земным вспыхнет первый Град, Светорусский Град, где не будет тьмы, Где блеснут сердца, возгорят умы, Древо-золото – тех умов оплот, Тех сердец расцвет, что светло цветет. Кречет-бел на нем – белизна души, Позвонок всем нам говорит. Спеши, Поспешите все, всех зовет тот звон, В нас да сбудется златоцветный сон». – И задумались сорок два царя, И раскинулась широко заря, И светло горит первый царь Волот, И во все края жаркий свет идет.

Три неба

Три Неба ведали прапрадеды мои, Индийцы, слившие лукавый ум Змеи С великой кротостью в превратном бытии. И Небо первое сияет белизной, Второе – синею недвижною волной, А третье – золотом, бессмертьем, глубиной. По Небу первому проходят облака, По Небу синему в моря идут века, Даль Неба вечного для слова высока. Мы млеком облачным питаем детский глаз, Лазурь застывшая усталых нежит нас, А свет бессмертия целует в смертный час. И если золото бездонной высоты Неописуемо в словах людской мечты, Все ж сердцу ведомо, что там цветут цветы. Асватта-дерево, основа всех миров, Растет развесисто, не ведая ветров, Кругом Вселенная – один безмерный ров. С Асватты капает амрита, свежий мед, В зеленых вечностях целебность трав цветет, И солнца новые здесь зачинают ход. Две птицы вещие сидят вверху всегда, Одна из них клюет румяный цвет плода. Другую разглядеть нельзя нам. Никогда.