Том 2. Въезд в Париж
Шрифт:
Почему же… – «ни один диктатор теперь не сможет повторить ни Плеве, ни Столыпина, усмирителя революции 1905 года»?
Два миллиона расстрелянных – известны или не известны? Или – казненных Столыпиным и Плеве принимают одного за тысячи теперь казненных? Другая цена крови? Подешевела? Таких не будет? Есть! есть злейшие, сотни неизмеримо злейших. Бэла Кун, Дзержинский, Землячка, Лацис, Петере, Зиновьев, Троцкий, симферопольский Михельсон, Урицкий, Володарский, Свердлов… – и сотни им подобных, на местах? Места нет на Руси, где не было б диктатора, перед которым и Плеве, и Столыпин – совсем младенцы! Тяжело писать об этом.
Вы, призыватели… вы боролись с режимом царским, искали Правду. Я верю в пробужденья, – но почему теперь зовете к примирению или – к забвению, что ли? к «засыпке рва»? Нет у вас искры прежней? «ненависти святой» и пыла? Почему же тогда не звали? Почему
Да когда же смолкнет эта болтовня соблазна? когда же, наконец, закончат отравление последнего, что остается – веры в Правду?!
Меня не соблазнить сиренам, но кто не знает – может думать, что у нас никогда и не было ничего драгоценного, что нужно было «извержение вулкана». Скажу для этих:
Россия богатела, могущества ее страшились. К 1923 году завершался план всеобщей грамотности. Росла культура Ложь, красное словцо, конечно, что за время царского правления культуры не давали массам. Голая ложь политиков бесплодных, статистиков упорных. Культуры по приказу не бывает – «всем, всем, всем»! Культура проникала постепенно, слепому глазу незаметно. Веками творят культуру, а не брошюркой, не «ударным фронтом», не «людьми на просвещенье», «до головокруженья подвижными». Русская культура шла упорно, непрестанно, как соки под корою. Лучших выдавал народ культуре, сростался с ними. Кто знал состав студентов, воспитанников средней школы, техников, курсисток, механиков, сотни тысяч ремесленников, мастеров; кто ездил по России не для шмыгов, – тот знает, сколько было подлинных детей народа. Экономическая мощь росла гигантски. Темп Европы замедлялся. В ином Россия обгоняла даже Штаты. Сам Прокопович писал об этом, почтеннейший ученый. Высший по роду класс слабел и таял. Земля переходила к землепашцам. Столыпин проводил реформу великого масштаба Новая кровь вливалась из низов в верха Из глубин народных вышла промышленность, торговля, – от мужика Земства, школа, государственное дело, армия, наука, само искусство – высшая культура – все, получало свежие притоки – от народа. Пусть имена считают, статистику «притока». Россия была народней многих «демократий».
А духовная культура! Культура познается не техникой, не изготовлением только милинитов, смертогазов, стакило-метровых орудий, треском речей, братоубийственным порывом. Где было больше – человеческой культуры? Где было столько приютов, больниц, училищ, богаделен, клиник, «странных» домов, – во имя? во Имя Божие?! Где столько капиталов оставлялось по духовным на Божье дело? Вот она, культура, а не «детдомы»! Знают ли находчики «металла», сколько богоугодных и всяческих гуманных учреждений содержалось именами и средствами Российского Двора? Сколько сиротства, старчества, убожества (слово «некультурного» народа, от «Бога» – слово!), прикрыто было именами ненавистными? Знают ли огромный, великолепный «Ксениинский» приют, в Москве, для сирот ссыльных, политических ссыльных даже? А теперь – где дети от расстрелянных, где миллионы детей, – при «металлическом» режиме?! Сгорели? пошли на «шлак», как вулканически, теперь привыкли выражаться?
Не было культуры в массах! – говорят. В каждом городишке вам называли имена, рассказывали чудеса о «добрых людях». Исстари ведется. Прочтите у Ключевского! А имена – российских? Лялины, Третьяковы, Бахрушины, Шанявский, Солдатенков, Лямин, Солодовников, Голицыны, Шереметьевы, Базановы, Алексеевы, Лепешкины… перечесть нельзя. А по Сибири! Где было столько благодетелей, стипендий, столько жертв от «неизвестных», капиталов городских и земских, – на школы, на приюты, на стариков, на бедных девушек-невест, на бесприютных, на сирот, на вдов, глухонемых, слепых, калечных, инвалидов, матросов?.. Сколько революционеров вышло из даровых жилищ, вскормилось на стипендии «дающих»?! В благодарность – их… куда?! Это вот – культура! А верстовые корпуса «домов» – вдовьих, воспитательных? Целые улицы тянулись – в приютах и больницах, «клинические городки»… А храмы по России? Только-только памятники начинали ставить: Божье Дело не отпускало! Где все это? Статистику имеем? Этим наши статистики не занимались, – некультурным делом! Все шло неслышно, величаво, полно, как русская великая река. Без перебоев, мерно. Куда спешить? Долго жить России, еще увидят. Зачем шуметь? О Божьем Деле не кричат.
А наше офицерство, которое травилось искони, истреблялось нещадно, ненавистно? Кто они, – до миллиона! – втянутые войной под погоны, «извержением» – под «мушку», в пытки? Больше половины – дети крестьян, мещан, казачьи,
И этого-то прошлого – камня на камне не осталось! – говорят нам бодрое.
Я хочу спросить: где же этот «драгоценный металл», который мы должны признать, в сплав, с которым нас приглашают на разгроме? Эти, «по сбору вещей, людей…»? с дьяволовой энергией? Их теперь признать за «соль» России?! «Подвижных до головокружения»? Пытателей, убийц, воров, насильников, кокаинистов, венериков? Или – «шкрабов» несчастных, или подхалимов, продавших душу, или – спекулянтов на крови, на чести, на Кресте? или – растратчиков и лихоимцев, чем полны советские газеты даже? Самодуров и дураков, перед которыми бледнеют все ненавистные для «признающих»: Держиморды, генералы от Щедрина, Кит Китычи и помпадуры, Сквозники и Пришибеевы, все Хлестаковы и Кречинские, все Чичиковы, ростовщики?.. Это ли – «металл»? Или жеребцы, с половой сферой планетарной, люди-кобели? И об этом пишут в «советских», и им-то омерзило, портить начинает воздух! Комсомольцев и пионеров растленных, растлевающих, – несчастных? Да где же «драгоценные металлы»?!!
Камня на камне не осталось? Человека не осталось! А что осталось из ценного, – лежит подспудно, на глубине, и страждет, отгорает неприметно. «Новая биологическая порода» лезет? Признать ее, такую? С нею воссоздавать Россию?! Да что же это, обмолвка или… залихватскость? Или, просто, признается факт? А Россия… не была ли – фактом? Почему же ее не принимали, лучшую и чистую неизмеримо? Теперь – признать «остатки»? Из гнили… возрождать Россию? Нет. Если только гниль, только «драгоценные металлы», – лучше пусть сгорает.
Подлинная драгоценность есть – Россия, в недрах. Она не кружится, дьяволовой силы не проявляет. В нее мы верим, ею грезим. Верят в нее и те, грешившие, теперь сознавшие ошибки и преступленья. Им простит Россия. С ними, непримиримыми, не призывающими на «засыпку рва», кто бы ни были они по прошлому, – Россия примирится, если они ее хотят иметь, Россию чистую, Россию Правды, а не Дьявола, не «драгоценного металла».
Есть здесь, за рубежом, Россия, прошлая: выплавлена огнем войны, боевым страданием за родное, мукой. Она не подалась под ковкой красных кузнецов, не распылилась, не перегорела. Это – наше, молодое, русское, безмерным, от начала мира еще невиданным страданьем очистившееся от подлых шлаков, что там. Этот металл не сплавить с «дьявольским металлом», «драгоценным». «Драгоценный», если не сгорит в угаре, провалится, откуда выплыл в «вулканически выплеснувшейся лаве». Для сплавки с таким – рва засыпать не будут, ибо из такого сплава выйдет только «шлак». Не о засыпке будут думать, а дожидаться новых «извержений», если уж пошло на вулканизм. Будут «изверженья» – и «драгоценный» сгорит мгновенно, обратится в золу, как дьявольский, или – практичней – пойдет на те работы, с которых сорван, – на добывание полезного металла, в рудники.
Ноябрь, 1925 г.
Париж
Как нам быть?
Иногда я получаю письма, написанные болью за Россию, всегда волнующие, порой очень горькие, безоглядно указывающие на виновников небывалого разгрома, полные убежденности, что – теперь, уцелевшие и сохранившие еще силы бороться за нашу поруганную родину, мы должны вдуматься в наше прошлое, решительно покончить с «идеалами и фетишами» так называемой прогрессивной, или передовой русской интеллигенции, в сущности безнациональной, – должны познать подлинное свое, творить и хранить его».
Редкое письмо не заключало в себе вопроса: «как нам быть?» Давались и решения:
«Надо выработать основы „заповеди“, как и за что стоять, свято поверить в них и осуществлять только их, чтобы не тратить бесплодно сил».
«Мы должны отбросить вопросы „вечные“ и „проклятые“, над чем больше века трудилась наша радикальничавшая интеллигенция, требовавшая „прямых ответов“; должны покончить со всеми этими рассуждениями о „правде-истине“ и о „правде-справедливости“, чем щекотали мозги досужливые люди, мучившие себя вопросом – „имеем ли мы право погружаться в искусства, в науки… получать образование на деньги, выколоченные с бедного народа, пребывающего во тьме?“ – это образование получавшие, сидевшие в редакционных креслах, поджигавшие на политические убийства, тайно рукоплескавшие им, из безмерной „любви к народу“, будоражившие „народ“, толкавшие молодежь на дело смерти и, в конце концов, столкнувшие Россию в пропасть!..»