Том 3. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Звездоликий

Лицо его было как Солнце – в тот час когда Солнце в зените, Глаза его были как звезды – пред тем как сорваться с Небес, И краски из радуг служили как ткани, узоры, и нити, Для пышных его одеяний, в которых он снова воскрес. Кругом него рдянились громы в обрывных разгневанных тучах, И семь золотых семизвездий как свечи горели пред ним, И гроздья пылающих молний цветами раскрылись на кручах, «Храните ли Слово?» – он молвил, – мы крикнули с воплем: «Храним». «Я первый, – он рек, – и последний», – и гулко ответили громы, «Час жатвы, – сказал Звездоокий. – Серпы приготовьте. Аминь». Мы верной толпою восстали, на Небе алели изломы, И семь золотых семизвездий вели нас к пределам пустынь.

Пророчество божьих людей

По

левую сторону, в одеянии страшном, Души грешные, сумраки лиц. Свет и тьма выявляются, как в бою рукопашном, Все расчислено, падайте ниц. По правую сторону, в одеяньи лучистом, Те, которых вся жизнь жива. Золотые их волосы в красованьи огнистом, Как под солнцем ковыль-трава. Минуты отшедшие, не вспыхнувши золотом, Тяжелым упали свинцом. И в поле неполотом, и в сердце расколотом Все размножилось цепким волчцом. Вы, время забывшие, вы Мира не видели, Хоть к Миру пиявка и льнет. Себя не украсивши, вы Солнце обидели, Вас Солнце, вас Ветер сомнет. Глаза ваши мертвые как будто вы вделаны, Как будто они из стекла. И стрелами будут дела, что не сделаны, Зачем вас Земля родила? Лежите в болотах гнилыми колодами, В жерле ненасытных котлов. Но к Солнцу – кто солнечный – веселыми всходами – Взойдет до жемчужных садов!

Двенадцативратный

И город был чистый и весь золотой, И словно он был из стекла, Был вымощен яшмой, украшен водой, Которая лентами шла. Когда раскрывались златые врата, Вступали пришедшие – в плен, Им выйти мешала назад красота Домов и сияющих стен. Сиянье возвышенных стен городских, С числом их двенадцати врат, Внушало пришедшему пламенный стих, Включавший Восход и Закат. В стенах золотилось двенадцать основ, Как в годе – двенадцать времен, Из ценных камней, из любимцев веков, Был каждый оплот соплетен. И столько по счету там было камней, Как дней в семитысячьи лет, И к каждому ряду причтен был меж дней Еще высокосный расцвет. Там был гиацинт, и небесный сафир, И возле смарагдов – алмаз, Карбункул, в котором весь огненный мир, Топаз, хризолит, хризопрас. Просвечивал женской мечтой Маргарит, Опал, сардоникс, халцедон, И чуть раскрывались цветистости плит, Двенадцатиструнный был звон. И чуть в просияньи двенадцати врат На миг возникали дома, Никто не хотел возвращаться назад, Крича, что вне Города – тьма. И тут возвещалось двенадцать часов С возвышенных стен городских, И месяцы, в тканях из вешних цветов, Кружились под звончатый стих. И тот, кто в одни из двенадцати врат Своею судьбой был введен, Вступал – как цветок в расцветающий сад, Как звук в возрастающий звон.

Осанна

– Что было у вас за пирами? – Цветочные чаши, любовь. – Что выше? – Все звезды над нами. – Что в чашах? – Поющая кровь. – Своя иль чужая? – Смешались. – А песни? – Всегда об одном. – В какой же стране вы остались? – Осанну, Осанну поем.

Книга IX

Птицы в воздухе

Строки напевные

«Мы уйдем на закате багряного дня…»

Мы уйдем на закате багряного дня В наш наполненный птичьими криками сад. Слушай их, меж ветвей. Или слушай меня. Я с тобой говорю – как они говорят. Миновала зима. И в воздушность маня, Это – сердце душе говорит через взгляд. Эти птицы поют о дрожаньях Огня. Их понять торопись. Пропоют, улетят.

В ярких брызгах

Дважды-рожденные

Мы вольные птицы, мы дважды рожденные,   Для жизни, и жизни живой. Мы были во тьме, от Небес огражденные,   В молчаньи, в тюрьме круговой. Мы были как бы в саркофагной овальности,   Все то же, все то же, все то ж. Но вот всколыхнулась безгласность печальности,   Живу я – мой друг – ты живешь. Мы пьяность, мы птицы, мы дважды рожденные,   Нам крылья, нам крылья даны. Как жутко умчаться в провалы бездонные,   Как странно глядеть с вышины.

С ветрами

Душа откуда-то приносится Ветрами,   Чтоб жить, светясь в земных телах. Она, свободная, как вихрь владеет нами,   В обманно-смертных наших снах. Она как молния, она как буревестник,   Как ускользающий фрегат, Как воскрешающий – отшедших в смерть – кудесник,   С которым духи говорят. Душа – красивая, она смеется с нами,   Она поет на темном дне. И как приносится, уносится с Ветрами,   Чтоб жить в безмерной вышине.

Хмельное Солнце

Летом, в месяце Июле, В дни, когда пьянеет Солнце,   Много странных есть вещей   В хмеле солнечных лучей. Стонет лес в громовом гуле, Молний блеск – огонь червонца.   Все кругом меняет вид,   Самый воздух ум пьянит. Воздух видно. Дымка. Парит. Воздух словно весь расплавлен.   В чащу леса поскорей,   Вглубь, с желанною твоей. В мозге нежный звон ударит, Сердце тут, а ум оставлен.   Тело к телу тесно льнет.   Праздник тела. Счастье. Вот. Ночь приходит. Всем известно, Ночь Иванова колдует.   Звездный папоротник рви.   Миг поет в твоей крови. Пляшет пламя повсеместно. Мглу огонь светло целует.   Где костры сильней горят,   Ройся глубже, вспыхнет клад.

Вино

Хорошо цветут цветы, украшая сад. Хорошо, что в нем поспел красный виноград. Был он красным, темным стал, синий он теперь. Хорошо, что вход раскрыт – что закрыта дверь. Чрез раскрытый вход вошел жаждущий намек. И расцвел, и нежно цвел, между нас цветок. Виноград вбирал огни. Будет. Суждено. Счастье. Дверь скорей замкни. Будем пить вино.

Пчела

Пчела летит на красные цветы, Отсюда мед и воск и свечи. Пчела летит на желтые цветы, На темносиние. А ты, мечта, а ты, Какой желаешь с миром встречи? Пчела звенит и строит улей свой, Пчела принесена с Венеры. Свет Солнца в ней с Вечернею Звездой. Мечта, отяжелей, но пылью цветовой, Ты свет зажжешь нам, свечи веры.

Хаос

Mas muss noch Chaos in sich haben, um einen tanzenden Stern zugeben.

Nietzsche [1]

Пусть Хаос хохочет и пляшет во мне, Тот хохот пророчит звезду в вышине. Кто любит стремительность пенной волны, Тот может увидеть жемчужные сны. Кто в сердце лелеет восторг и беду, Тот новую выбросит Миру звезду. Кто любит разорванность пляшущих вод, Тот знает, как Хаос красиво поет. О, звезды морские, кружитесь во мне, Смешинки, рождайтесь в рассыпчатом сне. Потопим добро грузовых кораблей, И будем смеяться над страхом людей. Красивы глаза у тоскующих вдов, Красиво рождение новых цветов. И жизни оборванной белую нить Красиво румяной зарей оттенить. Пусть волны сменяются новой волной, Я знаю, что будет черед и за мной. И в смехе, и в страхе есть очередь мне, Кружитесь, смешинки, в мерцающем сне.

1

Надо иметь в себе хаос, чтобы родить танцующую звезду. Ницше (нем.).