Том 3. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Морское

Глыбы отдельные скал, округленные ласкою волн. Влажность, на миг, голышей от волны, каждый миг набегающий. Утлый, забытый, разбитый, но все не распавшийся челн. Белые чайки на гребне, над зыбью, тех чаек качающей. Светлые дали воды, уводящие в сказочность взор. Волны, идущие к нам, но как будто бы нас уносящие. Шелесты, шорох песков, кругозорный, безмерный простор. Зовы, узывы, напевы, пьянящие, странно манящие.

Птицы

Я сейчас летаю низко над землей, Дух забот вседневных виснет надо мной. Можно ль быть

свободным огненным орлом, Если ты притянут этим тусклым днем? Можно ль альбатросом ведать ширь морей, Если ты окован тесностью своей? Можно, о, возможно кондором летать, Если отрешенно будешь ты мечтать. Можно, быть возможно птицею Стратим, Раз ты в высших числах, с Солнцем, только с ним.

Путь

Какой же путь, какой же путь Еще найти ты сможешь? Быть может, есть он где-нибудь? И как сумеешь ты вздохнуть, И как себе поможешь? В конце концов – лишь путь цветка, Лишь путь ребенка, птицы, Меж трав полночных – светляка, Свирельных струй издалека, Узорчатой зарницы.

Счастлив…

I ten szczcsliwy, kto padl wsrod zawodu…

Ad. Mickiewicz [2]

2

Блажен и тот на дороге ранней… А. Мицкевич (польск.).

Счастлив, кто в беге упал, В беге до цели. Так белою пеной увенчанный вал Рассыпается в радостном хмеле. Счастлив, кто счастье узнал устремления к цели. Вал разбежался, хмельной, Кружевом белым. Прекрасен, кто к жизни рожден глубиной, И к безвестным стремится пределам. Счастлив, кто счастье узнал быть в стремлении смелом.

Морские розы

Морские розы – розы белые, Они цветут во время бурь, Когда валы освирепелые Морскую мучают лазурь. И бьют ее, взметают с грохотом, И возмущают ревом гроз, И возращают с мертвым хохотом Мгновенность пышных белых роз.

Птица мести

Если ты врага имеешь, Раз захочешь, так убей, Если можешь, если смеешь. Угоди душе своей. Но заметь, что в крови красной – Волхвованье из нее, Только брызнет, дух неясный Воскрылится – птицей – властной Изменить в тебе – твое. Эта птица, вкруг могилы Умерщвленного врага, Будет виться, станешь хилый, Жизнь не будет дорога. Труп сокроют, труп схоронят, Птица будет петь и петь, Крик ее в тебе застонет, Ты пойдешь, она нагонит, Месть заставит – умереть.

Литовская песня

Пой, сестра, ну, пой, сестрица. Почему ж ты не поешь? Раньше ты была как птица. – То, что было, не тревожь. Как мне петь? Как быть веселой? В малом садике беда, С корнем вырван куст тяжелый, Роз не будет никогда. – То не ветер ли повеял? Не Перкун ли прогремел? – – Ветер? Нет, он легким реял. Бог Перкун? Он добр, хоть смел. Это люди, люди с Моря Растоптали садик мой. Мир девический позоря, Меж цветов прошли чумой. Разорили, исказнили Алый цвет и белый цвет. Было много роз и лилий, Много было, больше нет. Я сама, как ночь с ночами, С вечным трепетом души, Еле скрылась под ветвями Ивы, плачущей в тиши.

Заря

Королева Каралуни, Над полянами Литвы, Плачет в месяце Июне, Плачет с ней листок травы. А в пределах Норги Фрея, Плачет, глянув на утес, И болотная лилея След хранит златистых слез. И по всем-то странам разно Плачет нежная Заря, То жемчужно, то алмазно, То в сияньях янтаря. То на быстром Светлогривом, Приносящем день, коне, Пролетит она по нивам, И дрожит слеза в огне. А порою эта грива Вся от инея бела, Поглядишь – и как красиво, Вон, роса везде легла. Отчего же это плачет При начале дня Заря? Конь ее зачем так скачет? Это все ужели зря? Я не знаю Полагаю, Тут ничем нельзя помочь. Ибо Ад привержен к Раю, И за Днем приходит Ночь.

Жалоба к цветку

Цветок, цветок, ты весь – глазок, Ты весь – красивый глаз. А мы глядим и вечно спим, И видит ли кто нас? Цветок, цветок, ты весь – есть слух, Ты весь – любовь, уста, Ты нежность губ, ты – мысль, ты – дух. А нам – лишь темнота? Цветок в росе, ты – нежный глаз, Твою росу мы пьем. А наших глаз немой алмаз Сберет ли кто потом?

Влюбленность

Кто влюблен, тот очарован, Зачарован, опьянен, Он не девой заколдован, Нет, не той, в кого влюблен. Он пленен не той желанной, Чьим губам пьянить дано, Не доступной, не обманной Сердце с сердцем сплетено. Мы приходим, мы уходим, Говорим, и молча ждем, Мы на Землю Небо сводим, Мы идем своим путем Мы крылатым вьемся змеем, Мы ползем в пыли змеей, Но в своем мы не умеем Сон лелеять вправду свой. Мы зрачки пьяним зрачками, Всей душой в глаза глядим, Но не нами, о, не нами Создан звездный Серафим Серафим? Быть может, Дьявол? Кто-то есть в нас, в нашем Мы. Бывший в Море – в Бездне плавал, Но не смерил этим Тьмы.

Вероломный

То, что я отшвырнул с облегчением, Ты бы принял с великим желанием Но, когда засмеялся я пением, Разразился ты диким рыданием. А она? Тем рыданьем напугана? Этой силой страдания темного? Или тем, что беспечным поругана, Что любила она вероломного? Вероломны лишь те, что с красивыми Смеют – цепкою мглой быть объятыми. Я как ветер промчался над нивами, Вам – быть смятыми ветром, и сжатыми.