Том 4. М-р Маллинер и другие
Шрифт:
Ясно как день — кто еще это может быть, как не плутократ Корк, дорогой друг тети Аделы? С первого взгляда понятно, что у него полны карманы зеленых. Есть нечто трудноуловимое, что отличает очень богатых от простых смертных. Они как-то иначе смотрятся. Иначе ходят. Иначе произносят: «Эй, такси!»
Именно этот возглас издал сейчас представительный джентльмен, и Джо успел подивиться, зачем этакому Крезу такси, но тут же нашел простое объяснение. Какая-то незначительная неполадка с «линкольном», «кадиллаком» и обоими
Острый ум тотчас отметил посланный небесами шанс побрататься с этим густо позолоченным субъектом и установить дружеские отношения.
— Я еду на Беверли-Хиллз, — сказал он, высовываясь из окошка и всеми порами источая обаяние. — Могу вас подвезти.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Ничего, не стоит.
— Благодарю вас.
— Не за что. Садитесь, прошу.
Такси взяло курс вниз по склону холма. Джо принял установку очаровать попутчика.
ГЛАВА IV
Полдневное солнце, изливавшее свои лучи в окна садовой комнаты, освещало Билл Шэннон, сидевшую за столом перед диктофоном. Ее лицо выражало скорбную покорность судьбе. Случайный наблюдатель мог бы предположить, что мемуары сестры Аделы, над которыми она трудилась, не доставляют ей радости, и он не ошибся бы. За свою жизнь Билл перепробовала множество занятий, она была репортером криминальной хроники, работала на телефоне доверия, сочиняла рассказы для бульварных журналов, служила актрисой на выходах и няней, а также пресс-агентом, но до сих пор ей не случалось браться за что-либо более не свойственное ее натуре.
Насколько можно было почерпнуть из пухлой стопки заметок, предоставленных в ее распоряжение героиней мемуаров, в жизни Аделы не происходило ничего, что могло бы вызвать хоть малейший интерес у кого-нибудь, кроме нее самой. За все время ее немой славы она только ела, спала, выходила замуж и фотографировалась. Совсем не просто было превратить эти скудные сведения в триста страниц занимательного чтения для американской публики.
Но Билл, как женщина совестливая, твердо вознамерилась приложить к этому делу максимальные усилия и потому с великолепным упорством игнорировала солнечный свет, манивший ее на лоно природы.
«Все было так ново и необычно, — бубнила она в микрофон, — а я, робкая крошка…» — О, черт, эту робкую крошку я уже подпустила… — «А я была так юна, так неопытна, так ошарашена и ослеплена блеском этого мира…» — Нет, тут требуется побольше эпитетов… — «… блеском этого необыкновенного, нового, волшебного мира, в который я погрузилась…» — Тьфу, про новое и необычное я только что говорила. — «… этого фантастического, волшебного мира, в который я погрузилась, как ныряльщик в сверкающий поток. Разве могла я мечтать…»
В дверь скользнул Фиппс, неся на подносе виски и содовую. Билл приветствовала его радостным возгласом, как ныряльщик, бросавшийся в сверкающий поток, но обнаруживший, что вода гораздо теплее, чем он предполагал. Даже израильтянин в пустыне при виде падающей с небес манны, о которой он только что отчаянно молил, не выказал бы большего энтузиазма и непосредственной благодарности.
— Фиппс, ты прочитал мои мысли.
— Я подумал, что вам нужно освежиться, мадам. Вы все Утро трудитесь.
— Слава Богу, никто не мешает. А куда все подевались?
— Миссис Корк поехала в Пасадену, мадам. Выступать в дамском клубе по случаю Дней памяти немого кино. Мисс Кей и милорд играют в гольф.
— А мистер Смидли?
— Я не видел мистера Смидли, мадам.
— Где-нибудь тут, наверное.
— Несомненно, мадам.
Билл сделала глоток и приготовилась к беседе. Она дошла до той точки в трудах, когда ей потребовался перерыв. Нарушь кто-нибудь ее творческое уединение чуть раньше, она раздосадовалась бы. А сейчас это было в самый раз. То, что прерваться пришлось именно из-за Фиппса, было ей особенно приятно. Дворецкий ее заинтриговал. После их недавней встречи она немало размышляла об этом любопытном случае.
— Хотелось бы, чтобы ты мне кое-что разъяснил, Фиппс.
— Разумеется, мадам, если это в моих силах.
Билл опять приложилась к бокалу. Его янтарное содержимое приятно холодило и освежало. Она зажгла сигарету и выпустила струйку дыма на муху, кружившую у нее над головой.
— Дело вот в чем, — начала Билл, приступив к формулировке вопроса, который должен был разрешить ее замешательство. — Ты помнишь — право, не знаю как и спросить, имея в виду, что и стены имеют уши, — помнишь свой судебный процесс?
— Да, мадам.
— Тот самый, на котором я была членом жюри присяжных.
— Да, мадам.
Билл повторила дымовую атаку на муху сбоку.
— С этого места я теряю нить повествования. Сколько помнится — и моим коллегам тоже так показалось, — джентльмен, давший себе труд покопаться в твоем прошлом, представил сообществу, членом которого я имела честь состоять, достаточно убедительные доказательства того, что ты квалифицированный взломщик.
— Да, мадам.
— Вскоре я приезжаю сюда и убеждаюсь, что ты еще и вполне квалифицированный дворецкий.
— Благодарю вас, мадам.
— Так что же первично, яйцо или курица?
— Простите, мадам?
Билл поняла, что недостаточно ясно выразилась.
— Так ты взломщик?
— Экс-взломщик, мадам.
— Ты уверен, что это пишется именно так?
— О да, мадам.
— Если так, то кто ты — взломщик, фантастически одаренный способностями дворецкого, или дворецкий, который наловчился взламывать сейфы?
— Последнее, мадам.
— Значит, ты взломщик, притворяющийся дворецким ради каких-то тайных целей?