Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906

Гарин-Михайловский Николай Георгиевич

— Зачем чужие дети подходят к ограде?

И все дети оглянулись и стали смотреть на Дима.

Но Дим ничего не слышал и не видел: сердце его билось так, как будто кололо и говорило: здесь, здесь живет дядя.

А Егор в это время уже тащил его по дорожке, приговаривая испуганно:

— Как же это можно так делать, а если бы дядя увидел?

— Егор, не так скоро… я не могу… сядем…

И Дим сел, белый как стенка, потому что что-то жгло и разрывало ему грудь; его тошнило…

— Ах, если бы немножко воды…

«Что говорит Егор? Да, надо уходить…»

И Дим, пересиливая

себя, озабоченно. опять поднялся на ноги, и они торопливо пошли дальше. Испарина выступила на всем его теле, неприятная, липкая; желтое лицо его вдруг осунулось, и под глазами сильнее обрисовывались темные круги, и глаза казались еще больше. Кололо в боку, и, согнувшись, Дим шел через силу, прижимая рукой то место, где кололо… Точно буря неслась над ним, и все тонуло в вихре нескладных мыслей, тяжелых ощущений. И так больно было: точно вдруг что-то острое, чужое глубоко вошло в его сердце и осталось там, и замерло сердце в нестерпимой боли.

Потом они сели на извозчика и поехали. Легче стало Диму, и, чужой себе и всем, он сидел, сгорбившись, рядом с Егором.

А кругом в садах так радостно щебетали птички, садилось солнце и в золотой пыли светились деревья, кусты. Вот открылась даль, вся в блеске заката с золотым небом, там, где садится солнце, где как будто туман горит над землей. Или то еще тоже земля, невидимая, призрачная, с неведомой в ней жизнью?

Егор говорит что-то о смерти. А что значит смерть и жизнь после смерти? Может быть, это значит, что после смерти все уходят туда, в ту даль, где собираются теперь все вместе: и земля, и небо, и солнце, где так светло, вон в той точке… Умрут все: и он, и мама, и папа, и все братья, и сестры, и тети, и все пойдут туда.

«Ах, хорошо тогда будет, — скорей бы только умирать всем», — думает Дим.

— Когда я умру, мне можно будет бегать, Егор?

— Можно.

Он быстро, быстро тогда побежит вон туда, к тому светлому.

— Ох, боже мой, боже мой, — говорит, подъезжая к дому, Егор, — лица на вас нет… и что только будет, что только будет!

— Ничего не будет, Егор, — отвечает Дим, — покажу, что мне сделалось дурно — вот и все, и мы взяли извозчика.

Но напрасно волновался Егор: мать Дима не приезжала еще, так и спать лег Дим, не дождавшись ее. В первый раз он был рад этому. Он так устал, что, как лег, так и заснул. Он крепко и хорошо спал всю ночь и утром, проснувшись, лежал в своей кроватке свежий и бодрый, ни о чем не думая.

Но, когда к нему вошла мама, он вдруг сразу все вспомнил, что было вчера, и ему стало так неприятно и неловко, что он закрыл глаза.

— Ты спишь, Дим?

Сердце Дима стучало, в ушах шумело, и он никак не мог ответить: ему не хотелось отвечать. Ему было на кого-то за что-то обидно, хотелось жаловаться, упрекать в чем-то. Хотелось рассказать все вчерашнее, но он так страшно поклялся Егору.

Он сделал усилие и открыл глаза.

— Какие у тебя сегодня мутные глаза, — сказала мама, наклоняясь и целуя его.

И он поцеловал маму, но ему показалось, что он целует не маму, а кого-то другого. Он быстро отвел глаза и тихо спросил?

— Где Егор?

— Егор в саду.

Значит, Егора не прогнали. Дим облегченно вздохнул.

Он вспомнил, что вчера целый день не видал маму, и хотел было спросить ее, где она была, но подумал, что мама теперь не скажет уже ему правду. И он не может маме правду сказать. И так скучно и пусто стало на душе у Дима, и он опять вздохнул и подумал: «Ах, скорее бы уже все умирали». А мама все смотрит на него, наклонившись к нему, и грустно говорит:

— Бедный мой мальчик, может, ты сердишься на свою маму за то, что она тебя вчера на целый день бросила?

В ответ Дим порывисто обнял ее за шею и, прижимаясь, сразу смочил ей все лицо своими слезами.

— Милый мой, милый мой, дорогой…

И мама горячо, испуганно целовала лицо Дима, ручки его и грудь.

Слезы облегчили Дима, он опять смотрел на маму и улыбался ей сквозь слезы. И все, что было вчера, показалось вдруг Диму таким далеким. «Только ничего не надо говорить маме», — подумал он.

Он озабоченно оделся, напился молока и вышел на балкон.

Вон Егор копает грядку. Егор угрюмый, озабоченный копает и ни на кого не смотрит. Позвать его? Нет.

Мама села играть. Ах, скорее бы приходила Наташа. Только он и ее заставит поклясться, что она не скажет ничего ни его маме, ни дяде.

А вот и Наташа. Она подошла близко, близко к Диму и, кивая у него под самым носом головой, сказала:

— Ну, здравствуй, здравствуй!

Потом она села и заговорила:

— Дядя Коля приехал… Я плакала, а он мне сказочку рассказал. Я тебе расскажу ее. Есть такой дворец — знаешь? И сад, и ангелы — и там дети. А когда дети плачут — знаешь — ангелы собирают их слезы в такие маленькие чашечки, — вот такие, и потом поливают цветочки в саду: хорошенькие цветочки, нигде таких нету… А те слезы, которые не попадают к ангелу в чашечку, те падают — на пол падают, — вот так, — и делаются жемчугами… Понимаешь? Ангелы собирают этот жемчуг и строят из него детям дворец. — Наташа наклонилась к самому уху Дима и, кивая головой, грубо сказала: — А у мамы моей много, много жемчуга… Хорошая сказочка?

— Очень хорошая! — сказал Дим.

— А где этот дворец? — спросила Наташа.

Дим вдруг вспомнил то светлое, что видел он там, где садится солнце, и сказал:

— А я знаю, где он, — я его вчера даже видел: там, где солнце, небо и земля сходятся вместе, и там все прозрачное — я вчера его видел. Его можно видеть каждый день, когда садится солнце… Но слушай, Наташа, это после, а теперь я тебе что-то скажу, но только побожись, что ты не скажешь моей маме и моему дяде.

И Дим так строго уставился в Наташу, что даже скосил глаза.

— Только я не хочу, если страшное, — сказала Наташа, — я не люблю страшного, — я потом ночью всегда кричу.

— Нет, нет, не страшное… — И Дим, понижая голос, сказал — Ты знаешь: у меня есть братики и сестрички.

— Родные или двоюродные?

— Родные! И родные и двоюродные.

Наташа подумала и строго сказала:

— Ты, значит, меня обманывал?

— Нет, я и сам не знал, — мне Егор вчера сказал; и знаешь, мой дядя не дядя, а папа мой… И знаешь? Я даже видел вчера всех братиков и сестричек… Мы потихоньку с Егором подошли и все видели через ограду…