Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Шрифт:

В жанрово-стилистическом отношении новое произведение Лермонтова получилось весьма пестрым. В нем легко обнаружить приметы разных, иногда вовсе далеких друг от друга прозаических «школ».

Лермонтов еще не отказывается совершенно от стилистических элементов, характерных для «поэтической прозы», но здесь они получают свое особое стилистическое задание: так вырабатывается необходимая форма для художественного воплощения образа Красинского.

Среда, к которой принадлежат главные действующие лица, любовно-психологическая драма как основной предмет изображения, точная конкретизация обстановки, времени – все это ведет к светской повести, которая безусловно находилась в поле зрения Лермонтова в период его работы над «Княгиней Лиговской».

Не менее сильным было и влияние другой повествовательной традиции,

традиции гоголевской прозы, следы знакомства с которой также весьма отчетливы на страницах лермонтовского романа.

Очевидно, что именно в контексте реалистических исканий Гоголя, обратившегося к художественному воплощению «ничтожного» героя, должны рассматриваться и оцениваться такие важнейшие моменты произведения, как намеченный в нем социальный конфликт (столкновение офицера-аристократа Печорина с мелким служащим одного из петербургских департаментов), изображение наряду с великосветскими гостиными каморки бедного чиновника, представляющего демократический Петербург, резко противопоставленный официальному облику русской столицы.

Весьма существенно, что повести Гоголя привлекали Лермонтова не только своей идеологической стороной; не менее интересны они были ему и с точки зрения их стилистики (см. начало «Княгини Лиговской», описание бала в гл. IX, «физиологическую» зарисовку дома у Обухова моста, и т. д.).

Можно предполагать, что одновременное присутствие в «Княгине Лиговской» различных повествовательных традиций послужило причиной незавершенности романа. В дальнейшем Лермонтов отдаст предпочтение той традиции, которая, будучи определенным образом преобразована, приведет его к созданию социально-психологического портрета человека его поколения.

В новом романе Лермонтов сумеет довести до конца то, перед чем он остановился в «Княгине Лиговской», – ему удастся точно определить и показать типические черты человека своего времени, те отразившиеся в нем особенности исторического момента, которые и делают его социальным «типом» – слово, употребленное самим Лермонтовым.

Направление интересов Лермонтова-прозаика соответствовало задачам, стоявшим перед русской прозой 1830-х гг. Герцен сформулировал эти задачи следующим образом: «…история каждого существования имеет свой интерес… интерес этот состоит в зрелище развития духа под влиянием времени, обстоятельств, случайностей, растягивающих, укорачивающих его нормальное, общее направление». [243]

243

А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти тт., т. 1. М., 1954, с. 258.

Россия 1830-х гг., мрачного последекабристского десятилетия – вот то время и те обстоятельства, которые формировали характер лермонтовского современника. Окружающая действительность, полностью исключавшая какие бы то ни было проявления общественной активности, приводила к самоуглублению личности, развитию ее самосознания. Люди, духовно и интеллектуально близкие Лермонтову, жили бурной, интенсивной внутренней жизнью, но огромные внутренние силы не могли должным образом реализоваться в их внешней жизни, лишенной цели. Эту трагедию своего поколения Лермонтов и запечатлел в Печорине.

В литературе, по словам Белинского, решался «важный современный вопрос о внутреннем человеке», [244] велись интенсивные поиски новых жанрово-стилистических образований, оценивалось содержание старых форм, возможность их преобразования.

Литературная практика показала, что наиболее перспективный путь к роману – циклизация малых жанровых форм. Новое строилось на старом: использовалась характерная для русской прозы 1830-х гг. особенность – разнообразные формы объединения в циклы очерков, рассказов, повестей, сцен («Вечер на Кавказских водах в 1824 г.» Бестужева-Марлинского, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя, «Повести Белкина» Пушкина, «Пестрые сказки» Одоевского и т. д.). Уже известные приемы объединения повестей, «механизм» сюжетосложения наполнялись новым функциональным содержанием, получали новые внутренние мотивировки. [245]

244

В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. IV. М., 1954, с. 146. Ср. замечание Лермонтова в Предисловии к «Журналу Печорина»: «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа».

245

Эти вопросы чрезвычайно подробно, с привлечением большого материала разработаны в статье Б. М. Эйхенбаума «Герой вашего времени» (Б. М. Эйхенбаум. Статьи о Лермонтове. М. – Л., 1961, с. 236–250).

«Герой нашего времени», над которым Лермонтов работал в 1838–1839 гг. и где нашли выражение впечатления, полученные во время кавказских странствий летом и осенью 1837 г., был представлен читателю как «собрание… повестей» – так характеризовала будущий роман редакция «Отечественных записок», напечатавших до появления отдельного издания нового произведения молодого автора некоторые из составлявших его новелл – «Бэлу», «Фаталиста» и «Тамань». [246]

246

См. примечание к публикации «Фаталиста» (Отечественные записки, 1839, № 11).

Каждая из повестей, посвященная какому-то отдельному эпизоду биографии героя (особенно значительному для создания его портрета), написана в определенном отношении к той или иной жанрово-стилистической традиции. В ряде случаев Лермонтов как бы дает свою вариацию на заданную тему, накладывает свой оригинальный рисунок на четко прочерченные линии знакомой жанрово-сюжетной схемы.

«Бэла», например, – особым образом интерпретированный сюжет о любви героя, воспитанного цивилизацией, к девушке-черкешенке, выросшей среди «детей природы» и живущей по законам своей среды. Лермонтова в данном случае вовсе не интересует этнографический элемент; изображение любовной истории героя важно лишь как объективный материал для его объективной характеристики. Такая необычная направленность в разработке распространенной сюжетной схемы обусловила и обращение к особым стилистическим приемам, резко отличным от шаблонных красот романтических описаний. Их замещают лаконическая простота рассказа, аналитическая точность в изображении чувства.

Примечательно, что в «Бэле» драматическая новелла вставлена в рамку путевого очерка, который, утратив жанровую независимость, начинает играть сюжетообразующую роль. То же функциональное преобразование путевого очерка в «Максиме Максимыче», где его значение сводится к тому, чтобы ввести в повествование персонаж, чрезвычайно важный в контексте романа в целом.

«Княжна Мери», «Тамань» и «Фаталист» – повести, составляющие «Журнал Печорина», – также внешне ориентированы на романтическую традицию; при этом очевидна их полемическая направленность по отношению к ней. Излюбленные романтические штампы становятся объектом авторской иронии. По этому принципу, например, создан образ Грушницкого в «Княжне Мери». «Тамань», по выражению В. В. Виноградова, – «реалистическая перелицовка» распространенной романтической сюжетной ситуации.

Структурные элементы светской повести («Княжна Мери»), авантюрной новеллы («Тамань»), романтической новеллы на тему судьбы, рока («Фаталист») трансформируются; теперь все они выступают в единой роли – становятся тем материалом, которым оперирует автор, рисуя психологический портрет своего героя.

Разнообразные острые ситуации – от светской интриги до едва не закончившейся гибелью героя встречи его с «честными контрабандистами» – ставят Печорина перед необходимостью решения серьезных нравственно-психологических проблем; важнейшая из них, в известной мере подводящая итог исканиям героя, мысль которого постоянно томит беспокойство, – проблема судьбы, предопределения. Действовать или подчиняться? Отвечая на этот главный вопрос, Печорин утверждает право личности на внутреннюю свободу: «Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности характера – напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает» (наст. том, с. 313).

Поделиться:
Популярные книги

Идеальный мир для Лекаря 3

Сапфир Олег
3. Лекарь
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 3

Неудержимый. Книга IX

Боярский Андрей
9. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга IX

Убийца

Бубела Олег Николаевич
3. Совсем не герой
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
9.26
рейтинг книги
Убийца

Темный Охотник

Розальев Андрей
1. КО: Темный охотник
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Темный Охотник

Ветер перемен

Ланцов Михаил Алексеевич
5. Сын Петра
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Ветер перемен

Попаданка в академии драконов 2

Свадьбина Любовь
2. Попаданка в академии драконов
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.95
рейтинг книги
Попаданка в академии драконов 2

Вечная Война. Книга VII

Винокуров Юрий
7. Вечная Война
Фантастика:
юмористическая фантастика
космическая фантастика
5.75
рейтинг книги
Вечная Война. Книга VII

Идеальный мир для Лекаря 12

Сапфир Олег
12. Лекарь
Фантастика:
боевая фантастика
юмористическая фантастика
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 12

Прометей: владыка моря

Рави Ивар
5. Прометей
Фантастика:
фэнтези
5.97
рейтинг книги
Прометей: владыка моря

Кодекс Охотника. Книга XXI

Винокуров Юрий
21. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XXI

Не отпускаю

Шагаева Наталья
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
8.44
рейтинг книги
Не отпускаю

Идеальный мир для Лекаря 2

Сапфир Олег
2. Лекарь
Фантастика:
юмористическая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 2

Проводник

Кораблев Родион
2. Другая сторона
Фантастика:
боевая фантастика
рпг
7.41
рейтинг книги
Проводник

Великий перелом

Ланцов Михаил Алексеевич
2. Фрунзе
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Великий перелом