Том 4. Сорные травы
Шрифт:
— Ну, ладно, — махнул рукой рецензент. — Передам 75.
— Очень обяжете.
Он уселся на диванчик, поболтал ногой и сказал, рассматривая потолок:
— А то у нас и «Вечерняя газета» есть. Тоже газета.
— Ну, какая же это газета. Ведь ее никто не читает, — улыбнулся я.
— Кому надо — прочтут.
— Надеюсь, что эта газета найдет мою пьесу сносной.
— Газета не имеет для этого данных!
— Ну много ли нужно для этой газеты данных?
— Да, положим,
— Ох, печать, печать! — вздохнул я. Он подтвердил:
— Да-с. Шестая часть света. Пресса.
— Да-с. Именно — пресса. Недаром в последнем слоге две буквы «с» рядом.
Он отодвинулся.
— Что вы хотите этим сказать?
— Не обижайтесь, ничего. Я пошутил.
— Я еще не имею данных, чтобы выслушивать такие шутки!
Он отвернулся и замолчал.
Я засунул руку в боковой карман, вынул из бумажника красную бумажку и положил ее на пол. Он нагнулся.
— Что это такое?
— Собачка. Не правда ли, премиленькая?
— Ничего. Мала только очень. Какой породы?
— Борзой щенок. Хотите подарю?
— Я не большой охотник до маленьких собак. По-моему, если собака — так чтобы она была друг человека. Большая, сильная.
— Ну, знаете… Нынче и маленькие собачки ценятся. В Англии, например.
— Ну, что Англия… Переведите-ка вашу пьесу на английский язык, может быть, они и найдут достаточно данных, чтобы прийти в восхищение.
Я пожал плечами.
— Все-таки, фунт.
— Чего фунт?
— Да в собачке моей. Собачка фунт весит.
— Да ведь не русский же фунт!
— Еще чего захотели! Я говорю об английском фунте. Право, возьмите собачку, а?
— Пусть подрастет.
— До?
— До двух с половиной фунтов.
— Тяжела будет! Кто там ее читает, вашу «Вечернюю».
— Кому надо — прочтут.
— Гм! Ну, и ежели мой пес два фунта потянет?
— Эх! Ну, ладно. Сделано.
Собака поднялась на задние лапы и прыгнула в рецен-зентову будку, устроенную в жилетном кармане.
— Куш! — сказал рецензент, хлопнув себя по карману.
Я вздохнул.
— А вы знаете, я ведь и в заграничные газеты корреспондирую.
— Ну-с?
— Так вот я хотел сказать: с нашей российской точки зрения я имею вполне достаточные данные быть довольным вашей пьесой. Но за границей… сами знаете… другие условия… иной уклад жизни.
— Другие условия? Понимаю. Ну, что ж. На том свете тоже другие условия, — деликатно возразил я.
— Что вы хотите этим сказать?
— Да то: вот теперь я, скажем, драматург, а на том свете, может быть, углем буду торговать.
Рецензент
— Так-так! Значит, вам на том свете угольки понадобятся?
— Я думаю.
— Хорошо-с. Так вы дайте мне рублей сто авансом, а я вам там верну — самыми лучшими, высшего сорта угольками.
— Ну что вы! Куда мне столько! Я ведь в розницу торговать буду. Если на 25 поставите — и то за глаза хватит. Тем более что у меня много и других поставщиков.
Он добродушно засмеялся.
— Ну что с вами делать! Поставщиков всегда утесняют. Согласен!
Отошел он от меня довольный.
Из настоящей статьи видно, что успех пьесы зависит не только от критиков, но и от: 1) личных друзей Чехова;
2) любителей собак;
3) поставщиков угля.
И, кончая свою статью, скажу я свое последнее слово:
— Аминь!
Что значит в переводе:
Истинно так.
В летних садах
Перед открытой сценой в толпе я вижу двух людей…
Один — личность совершенно ординарная, зато другой сразу приковывает к себе внимание вдумчивого человека. По виду он приказчик обувного или писчебумажного магазина, а на лице у него написано, что он раз и навсегда решил все жизненные вопросы и на этом почил. Отупелый взгляд и срезанная задняя часть головы подчеркивают, что этого человека не собьешь с занятой им позиции.
И действительно:
— Ну, скажи же, скажи ты мне, — нудится и юлит около него ординарный человек. — А вот как ты это поймешь, — я в Вилла-Родэ видел: выходит человек с куклой, бросает ее об земь, топчет, снимает ей голову, опять приставляет, а напоследок, оказывается, что кукла-то эта — настоящий человек, с живой головой. Это каким путем?
— Электричество, — веско отвечает приказчик, разрешивший все жизненные вопросы.
— Да-с? Электричество? Ну а как вы объясните сей факт, милостивый государь, что этот велосипедист влезает на одно-одинешенькое колесо и на нем с лестницы скатывается? Тоже электричество?
Непонятно, почему ординарная личность так волнуется; вероятно, потому, что это — столкновение двух мировоззрений и характеров: пытливой, мятущейся, ищущей разрешения мировых загадок души, — и души, уже все постигшей, все себе объяснившей.
— Как ты об этом колесе поймешь?
— Электричество.
— Электричество? Да-с? Вы так думаете? Где же тогда проволока, соединенная со станцией?
— Беспроволочное. Воздушные волны.
— Воздушные волны? А то, что человек давеча на кровати аршин на пять подпрыгивал — и это электричество?