Том 4. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

От Океана, зовущегося Льдяным, с его свистящими ветрами, до теплых замкнутых средиземных морей, и от великих громад Тихого Океана, бьющегося о золотую Калифорнию, до голубой Атлантики, задернувшей синею занавесью Город Золотых Ворот, и высокую Башню Солнца, и Город Лика Взнесенного, возникают острова созерцания и действенности, расцвечаются кипучею жизнью береговые полосы Земли, живут яркой жизнью внутренние страны, быть может, любящие Море еще больше, в силу внутренней тоски по Морю, живут обособленной своей жизнью дни и века, тысячелетия и целые ряды тысячелетий, а умрут, – умереть все-таки не могут, ибо, что раз горело, то уже светит всегда, отраженным, преображенным, рассеянным светом, разбросанным, как бывают разбросаны ветром и птицами семена низинных растений, попадающие на Эверест и Чимборасо, и как от цветка к далекому цветку разбросана цветочная зиждительная пыль звенящими пчелами, позлатившими себя поцелуем с цветком, и как бывают разбросаны жесткою рукою неживые семена по продольным бороздам, чтобы смерть превратилась в жизнь, и чтобы черные глыбы стали веселящим глаз изумрудом, и поздней шелестящею сказкою золота. Побыть мечтой на всех мировых полях, и ото всех вернуться обогащенным; – помедлить над голубым и желтым Нилом, в этой единственной долине, не знающей дождей, но изукрашенной голубыми и розовыми лотосами, любящими влагу, насмотреться вдоволь на красавца растений, стройный папирус, столь же священный в своей ритуальной взнесенности, как ритуально-священны все изваянья Богов и Богинь Египта, и все очертанья и краски Египетской живописи; – унестись к тропическим лесам Майи и Мексики, где звучат птицы-флейты, и лакомятся пылью цветов быстрые колибри, находящиеся в вечном движении, прислушаться к ропотам древних Космогоний, нарвать там стеблей маиса, и многомного сорвать волнующих чаш орхидейных, меж белого майского цвета, и красно-лиловых гроздий растенья, чье имя есть огненный куст: – побыть в древней Индии, между первичных поэтов, сказавших, что семь есть чарований у Агни, семь языков у Огня; – грр- ной свежестью подышать в пределах Ирана, и запомнить полные мужественной прелести благоговейные напевы Заратустры; – уверовать с Халдеями в Семь Страшных Демонов, и снизойти с Истар в Преисподнюю; –

воронов Одина увидеть, и песню орлов услыхать, которые пели Сигурду; – ржаных и пшеничных колосьев нарвать в красивой Польше и печальной Литве; – родного Перуна послушать, и вместе с Ярилой влюбиться в Богиню-Громовницу; – перекинуться к новым дням, к нашим дням, похожим на белые ночи, к нашим чарам и к нашим раденьям, городским, запоздалым, полночным и комнатным; – всюду увидеть-услышать голос мига и данного места в существенной их единичности, а, расслышав, напевно, в стихах ли текучих, или в прозаической срывчатой речи, воссоздать услышанное, – вот сложная радость и многосложная задача художника, чья душа многогранна и чья впечатлительность по морскому многообразна, – задача, зовущая многих художников к творческой работе многих лет.

Поэт слышит дальние шепоты, подземные голоса, и зовы времен отшедших. Он – как те чада Солнца и дети Луны, бронзово-вылитые красно-цветные, которые, приникая ухом к земле, слышат не только далекие шумы, но и далекие шорохи. Он – как горное эхо, которое схватывает прозвучавший голос, и в перепевах бросает его из пещеры в пещеру. Горное эхо не весь ухватит прозвучавший голос, но то, что будет ухвачено, оживет в перекличке волнующим призывом, и будет иметь свое очарование, особую прелесть свою, чару капризного горного эха, которое воссоздает-то не все, а лишь то, что ему приглянется, но эти отдельные звуки и отзвуки раздаются зато с особенной четкостью. И река, отразившая звездное Небо и ветви плакучей ивы, не может быть Небом и ивой, пребудет рекой убегающей, но отражение Неба и звезд и ветвей не имют ли также собственной чары, и не радостно ли тем, кто не может видеть Небо, увидать его отраженным в зеркале.

Мы, Русские поэты текущих дней, – а только в России существует сейчас кипенье настоящего творчества, – создадим великую звездность в области Русского Поэтического Слова, и наши твор- чески-литературные переживания будут страницами в книге, чье имя – художественность мысли, чьи имена – искание жемчуга, возженье светильников, воссозданье забытого, исторганье из темных глубин, скрытых в них, тайных кладов.

Между нами не будет соперничества, а лишь состязанье искателей, соревнование целой дружины, где каждый отдельный есть зоркий ловец жемчугов. У каждого есть своя ухватка и своя особенность. Я, говорящий, сроднился издавна с замыслами древних Космогоний, и с двумя современными слитными Гениями – с Испанией, что есть сад горячих гвоздик, и с Англией, что есть остров в свеченьи морей. Поэт стального стиха, Валерий Брюсов, лелеет в душе бранные клики всех веков, и близок чрезвычайно к Латинскому Гению времен Рима-Миродержца и к нежно-ядовитому Парижу наших дней, окутанному изумрудами предвечерней дымки, Пасечник Русской Речи, Вячеслав Иванов, владеет, как никто, постижением Древне-Эллинского мира и облачно-лесными состояниями Русского Стиха. Сологуб есть истинный угадчик Дьявола, и услышит его всюду, где он заговорит. Тонкий живописец настроений природы, Бунин знает голоса степных пространств. Балтрушайтис не тщетно родился в Литве, где полевые розы обрызганы слезами. И Блок, занесенный снегом, умеет, стряхнувши снежные звездочки, войти в детскую, где гномик остановил часы горя на часе и минуте радости. Минский и Мережковский, Бенуа и Бакст, Зелинский и Батюшков, Волошин и Городецкий, целый ряд писателей, поэтов и художников, уже сказавших свое слово и только что выступающих с лезвием слова, сливаются ныне в одном великом замысле – свить цветочную гирлянду красоты и знания. Я не пересчитываю всех имен. И еще другие придут, другие, другие, освященные творческим даром – уменьем знать счастье и испытывать боль. Мы создадим Певучую Дружину. Она уже есть.

Вот, мы собрались на ночной равнине. Срывные скалы кругом, запутанность гор. Но мы знаем, что есть священная игра – из рук в руки передавать заповедный светильник, от факела к факелу, ждущему света, перебрасывать быструю искру. Скорее – рука к руке, и от края до края. Бросим и тут и там, по ночным окраинам, алые гроздья огня.

И зажжем на высотах костры.

К. Бальмонт

13 февраля 1908

Долина Берез

Давно уж с Поэтами я говорю.   Иных чужеземных садов. Жемчужины млеют в ответ янтарю. Я сказкой созвучной воздушно горю   Под золотом их облаков. И вижу я алые их лепестки.   В душе возникает рубин. Звенят колокольчики возле реки, И в сердце так много красивой тоски.   Я чувствую. Мрак – властелин. Но Агни, о, Агни сильнее всего.   Я сам изошел из Огня. И близок я Солнцу с лучами его, И лучше сияния нет ничего.   И звезды ласкают меня. Я с ними, я всюду, где греза поет,   Я всюду, где дышет душа. Мне блески зажглись, отступили, и вот, Где были, сплелись там цветы в хороводе.   Как жизнь меж цветов хороша!

К. Бальмонт

1905. Москва

Золотой Сентябрь

От Солнца до Солнца иду я, От Ночи до Ночи я жду. Внимая, тоскуя, ликуя, В душе засвечаю звезду. Мне Сириус дал златоцветностъ. Мечту он увлек за собой. И, в сердце лелея ответность, Увидел я Нил Голубой. Большую Медведицу зная, К цветам неизведанных мест Ушел я, и мгла голубая Мне Южный означила Крест. Дорогою душ устремляясь. Я Млечным Путем проходил. И мысль, серебрясь, расцвечаясь. Златых прикоснулась светил. Цветы небосводные были Так ярки в своей высоте, Что блески цветочной той пыли, Остались как гроздья в мечте. От Солнца до Звезд и до Солнца, От Солнца до Звезд и Луны, Румяность и рдяность червонца, Опально-сребристые сны. И, если я снова в тумане, И дымность в сияния лью, – Я все ж, и в туманной Бретани, Багряное Солнце пою.

К. Бальмонт

1906. Финистер. Примель

Лето.

1908. Фландрия. Беркендаль

Убыль Зимы.

Египет

Предстание пред ликом дня

Гимн к Ра, когда он восходит в восточной части неба

(Гимн к солнцу)

Почитанье тебе и хвала, Тебе, что пришел как Хепера, создатель Богов, Чтобы в свет обратилася мгла, В века из веков, Меж тем как ладья Восходящего Солнца плывет по морям Бытия. Ты восходишь, сияешь, и свет твой течет, Озаряешь бессмертную мать свою Нёт, Изначальную влажность, источник всего, что живет, И мать твоя, руки вздымая свои, Приветствует Бога в своем бытии. Ману, вершина, куда на закат Солнце уйдет, как лучи догорят, Тебя принимая, светла. И богиня Маат, Что в делах Мирозданья была, Обнимает тебя по зарям, По зарям, по утрам-вечерам. Да дозволит блистательный Ра, чтобы взор Весь увидел вселенский убор, Чтоб двойник как живая душа Увидал Геру-кхути, двойной кругозор. Чтобы, вольно дыша, Он увидел весь свет, Ману, Запад-гору, и гору Бакхатэт, Весь простор мировой, что так в зорях широк. Самый крайний Закат, самый крайний Восток. Придите, и Ра да восхвалим, Владыку небесных пространств, Он Вождь, он Здоровье, он Сила, он Жизнь в огнеблеске убранств. И те, что живут на высотах, и те, что в глубинах низин, Тебя почитают, Лучистый, просторов и дней Властелин. Бог Тот, что есть Слово и Мудрость, с супругой своею Маат, На каждый твой день начертали твой путь меж воздушных громад. Твой недруг в огонь был низринут, Сэбау, злокозненный змей. Срубив ему ноги, ты руки втеснил в узловатость цепей. Исчадья бессильного бунта не встанут уже никогда. Храм Солнца, храм в Городе Солнца, поет, – и пылает Вода. Все Боги ликуют, увидев, что встал и возносится Ра. Что блеском объяты все реки, долина, равнина, гора. Величество Бога Святого идет и уходит вперед, До самой вершинности Ману лучистый свой путь доведет. Да славится, светлый в рожденьи, и светлый в закатности, Ра, Всегда он победно доходит до места, где был он вчера. Будь в мире со мной, Властитель, не кинь меня в сумрачном зле, Дай сполна мне упиться твоей красотой, Да свершаю свой путь на Земле, Да сражу я того, кто весь мир обратил бы в вертеп, Змеедемон Сэбау да будет сражен, Да падет с темной свитою он, И в свой час – и зловещий Апеп, Змей, чей вид – воплощенный уклон. В надлежащее время да вижу священную рыбу, Абту, И священная рыбина Ант да ведет меня в тихий затон, Эти две, что на склонах ладьи отразили свою красоту. Да увижу, что Горус в ладье – рулевой, И что Тот и Маат – близко, вместе со мной. Прикоснуться к вечернему дай челноку, И дозволь моему двойнику Видеть Солнце и Лунного Бога, всегда, каждый день, без конца, И дозволь, чтоб душе было можно блуждать, Не отвращая лица Ни от какой стороны, и чтоб имя мое как печать Закрепилось в таблице деяний моих, Меж стихов звучный стих, Да войду я в ладью лучезарного Солнца, струящего свет, В день, как Бог в путь пойдет, Да приду в свой черед Пред лицо Озириса, в страну светлоликих побед.

Исповедь отрицающаяся

Нэбсэни, писец, что писал, На суд, с ликованьем, сказал: 1. Тебе, чьи широки шаги, кто приходит из города Анну, Из города Солнца, – привет! Пред тобою ли быть мне обманну! 2. Тебе, кто пришел от Мемфиса, тебе, кто в объятьях Огня, – Привет! Я не делал неправды, нет в этом перста на меня. 3. Тебе, кто пришел из Хеменну, над коим властитель есть Тот, Привет: Не свершал я насилья, не втиснул другого под гнет. 4. Тебе, кем снедаемы тени, чей путь – от источников Нила, – Привет! Я не крал, похищенья вот эта рука не свершила. 5. Тебе, что пришел из Рэстау, от тайн и от страхов могил, – Привет! Ни жены я, ни мужа рукою своей не убил. 6. Тебе, Бог Вчера и Сегодня, Лев с Неба, Бог-Лев, Лев Двойной, – Привет! Четверик не был легким соделан обманчиво мной. 7. Тебе, чьи глаза искрометны, тебе, кто пришел из Сэхэма, – Привет! Не вводил я в обманы, для лжи сердце чистое – немо. 8. Тебе, воплощенное Пламя, тебе, что уйдешь, как пришел, – Привет! Надлежащего Богу к вещам я своим не причел. 9. Тебе, Сокрушитель костей, что приходишь из Сутэн-Хенена, – Привет! Я не лгал никогда, неведома сердцу измена. 10. Тебе, чье воленье велит, чтоб огонь, раз зажегся, возрос, Был ярче, – привет! О, ни разу я пищи чужой не унес. 11. Тебе, что пришел из Аменти, с закатных пришел берегов, – Привет! Я во лжи неповинен, облыжных не ведаю слов. 12. Тебе, чьи блистательны зубы, тебе, кто пришел из Та-ши, Привет! Ни за кем я не гнался, живой я не мучил души. 13. Тебе, что питаешься кровью, тебе, что из бойни пришел, – Привет! Я животных, что Божьи, не трогал, своими не счел. 14. Тебе, что съедаешь утробы, тебе, что пришел из Мабет, – Привет! Не свершал я пронырства, дурной не измыслил совет. 15. Тебе, Бог Закона и Правды, из града Маати двойной, – Привет! Не топтал я те земли, где плуг проходил бороздой. 16. Тебе, что приходишь назад, чья из города Баста дорога, – Привет! Я не спутывал дел, и я не измыслил подлога. 17. Тебе, что зовешься Аати, и из Анну приходишь сюда, – Привет! Рот мой не был берлогой, в котором другому – беда. 18. Тебе, кто приходит из Ати, и есть во двоякости злой, – Привет! Без причины я гневу владеть не дозволил собой. 19. Тебе, что приходишь из бойни, о, змей Уаменти, – привет! Я в жизни жены человека не бросил марающий след. 20. Тебе, что несомое видишь, чей в Амсу есть храм красоты, – Привет! Не свершил ничего я, что против моей чистоты. 21. Тебе, Повелитель высоких, чей город есть Град Сикоморы, – Привет! Не пугал я, и страхом не делал я мутными взоры. 22. Тебе, истребительный Хэми, что с озера Кави пришел, – Привет! Я в священные сроки не ввел никакой произвол. 23. Тебе, чье господство – над речью, тебе, что пришел из Урита, – Привет! Не ввергался я в ярость, не пенилось сердце сердито. 24. Тебе, о, Дитя, что приходишь от озера-света Гек-ат, – Привет! Не закрыл я для правды ни слух мой, ни видящий взгляд. 25. Тебе, устрояющий речи в размерности четкой узора, – Привет! Подстрекателем не был, и мной не возлюблена ссора. 26. Тебе, что из Тайного Града, – привет! Я в веселье не внес Печали, и не был причиной тоскующе-брызнувших слез. 27. Тебе, что пришел из Жилища, с лицом, обращенным вослед, – Привет! Нечистот не свершал я, с мужчиною не был раздет. 28. Тебе, со стопою горящей, тебе, чей пылающий путь, – Привет! Я не съел свое сердце и гневом не сжег свою грудь. 29. Тебе, о, Кенэмти, который из града пришел Кенэмет, – Привет! Я не ткал заблуждений, и тьмой не опутывал свет. 30. Тебе, что из града Саиса приходишь, приявши даянья, – Привет! Не свершал я насилья, не вызвал насильем стенанья. 31. Тебе, что за лицами смотришь, тебе, что из града Чефет, – Привет! Не судил я поспешно, раз властью судьи был одет. 32. Тебе, кто приходит из Унта, тебе, кем даруется знанье, – Привет! Я не ведаю мести, на Бога не поднял восстанья. 33. Тебе, Двоерогий Властитель, чья мощь, в соответствии, двурога, – Привет! Не умножил я речи, и слов не сказал слишком много. 34. Тебе, Нэфэр-Тэм, что приходишь из града святынь Гэт-ка-Пта, – Привет! Не повинен я в кознях, во мне не сплелась темнота. 35. Тебе, что зовешься Тэм-Сэном, и держишь из Татту свой путь, – Привет! Не случалось – вот этим – устам Фараона клянуть. 36. Тебе, у которого сердце в работе, из града Тэбти, – Привет! Я не взмучивал воду, встречая ее на пути. 37. Тебе, водный Аги, что путь свой из Ну направляешь, – привет! Не делал я голос надменным, ни резким, давая ответ. 38. Тебе, что даешь человекам для каждого мига – веленья, – Привет! Не построил я в сердце уюта для богохуленья. 39. Тебе, Озерной, что приходишь с затона Нефера, – привет! В своем поведеньи я не был ни в грубость, ни в наглость одет. 40. Тебе, Нэгэб-кав, что приходишь из града, который есть твой,– Привет! Не искал я тщеславно быть изысканным пышной хвалой. 41. Тебе, чьи глаза суть священны, – привет! Я не ждал умножения Богатств вне законных пределов, за труд нам дающих владенья. 42. Тебе, что пришел из Авкерта, из мглы Преисподней, – привет! Я Бога родного не презрил, ни в днях, ни в сплетенности лет.

О сохранении памяти в преисподней

Да сохранится мне имя мое, В Великом Доме. Да не покинет меня. Потонув в забвении и в дрем, Да помню я имя мое, В Доме Огня, В ночь летосчисленья, И приведенья в размерность числа Месяцев, – в ночь говоренья, Сколько их есть, и какая толпа их была. Да не сузится память моя, Ныне с Божественным я, В части Неба восточной. Если какой-нибудь Бог Ко мне подойдет в час урочный, Да во мне не задержится радостный вздох. И в памяти точной Да тотчас я имя его найду, Да имя его вознесу, как звезду.

О пребываньи меж великих богов

Я сижу меж великих Богов. Путь к Великому Дому сам себе я нашел. И летучка крылатая, что зовут – богомол, Проводила меня вплоть до сих берегов, Где, в Аменти, я вижу великих Богов, Я гляжу с ликованьем на них, Как вокруг излучается их красота, И не страшно мне их, Ибо в сердце моем чистота.

О превращеньи в змею Сату