Том 4. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Летучий дождь

Летучий дождь, раздробными струями, Ударил вкось, по крыше и стенам, – Довольна ли ты прошлыми годами. И что ты видишь сердцем – в синем Там? – Горит свеча. Пустынный дом, тоскуя, Весь замкнут в лике – Больше Никогда. – Ах, в полночь об одном лишь вспомяну я, Что мало целовал тебя тогда!

Белый луч

Сквозь зелень сосен на красной крыше Желтеет нежно закатный свет. И глухо-глуше – и тихо-тише, Доходит шепот минувших лет. Все тише, тише, и все яснее. Я слышу вздохи родных теней. За синим морем цветет лилея, За дальной далью я буду с ней. Совсем погаснуть, чтоб нам быть вместе, Совсем увянуть, как свет зари. Хочу я к Белой моей Невесте, Мой час закатный, скорей сгори. И вот восходит Звезда Морская, Маяк вечерних, маяк ночных. Я сплю. Как чутко. И ты живая. И я, весь белый, с тобою тих.

Море

Из рыбьего блеска, из рыбьих чешуек, незримой иглою их сшив, Раскинуло Море морскую поверхность, а в берег бросает прилив, Серебряный пух здесь, а дальше, повсюду, в горячем играньи луча, Отдав свою дань бирюзе, изумруду, морская горит епанча. Все складки блестящи, одежда волшебна, готовил ее чародей, Пожалуй, что здесь проплывали сегодня кишащие версты сельдей. И блеск серебристый чешуй переливных остался в лазурной воде, Чтоб тут в обрамленьи, и там в углубленьи, дрожать в световой череде. Когда же багряное Солнце на грани – округлая в алом мечеть, Поверхность морская – цветисто живая, густая каленая медь. А после созвездья потянут в дорогу, идет с серебром караван, И Море – всезвучный, с душой неразлучный, гремящий литаврами стан.

Час убыли

Сгустилась дымка синяя. Там, дальше лиловатая. Агатовыя прорези. Открытый Морем ил. Побуду в безглаголии. Помедлю до заката я. Дождусь возженья вышняго тысячезвездных сил. Как грустно время убыли. Владеет океанами. Она владеет душами. Она владеет всем. Дохнет в умы безумием. Когтит. Играет странами. Как тигр живым-повергнутым, что вот уж мертв и нем. Пылает Солнце рдяное, но где-то там за тучами. Скрепилась дымка сизая. Слепая муть и синь. И ходят караванами и пенятся гремучими Вскипанья океанские – среди своих пустынь. Плывут ладьи крылатыя. Но их в их мгле заметишь ли? На осыпи, на оползне безжизненных песков? Когда придет желанное? Узнаешь ли? Ответишь ли? Я тень. Я мрак неведенья. Средь чуждых берегов. Подкошенный, заброшенный, во мгле с неумолимыми. Я с жалящими мыслями ломаю кисти рук. Окуталась Вселенная пожарами и дымами. Но чу, один, единственный, предтеча, верный звук. Дохнул на версты шорохом, не праздными посулами, Прилив, так долго медливший. Мне будет праздник дан. Идет, гоним и гонится, весь облеченный гулами, Он жив под звездным воинством, гремучий Океан.

Безлунныя ночи

Безлунныя ночи и грустны и немы. Как будто бы тише и сам Океан. Лишь в небе – созвездья, лишь в дальнем – поэмы, Невнятные знаки неведомых стран. Я знаю, – и кто же не знает, в ком мысли, – Что Млечной Дорогой мы все рождены. Лампады зажглись, в Беспредельном повисли, Я с ними молюсь – из моей тишины. Мы вместе. Я с Богом. Но что ж мне? Но что мне? Я вечно ли буду свечою земной? Звезда упадает. И голос в ней: Помни. Мы разныя строки, но песни одной.

От Солнца

От Солнца – золото, пушистый грозд мимозы, Подсолнечник, оса, всклик иволги, топаз, Одетый в пламя гром, в запястьях молний грозы,   И нежный запах чайной розы,   И тихий свет влюбленных глаз. От Солнца – грозное безгласие Сахары, Где в тени красныя рядит пески закат,   Нарциссов душный аромат, И пляс толкачиков, и в гуле жерл пожары. Летящий змеем смерч, бестрепетный зрачок Орла, узнавшаго, как сильны в лете крылья,   Бенгальский тигр, его прыжок, Сто зерен в колосе, в ста царствах изобилье. Сильней, светлей, грозней, богаче Солнца – нет Ни силы, ни светил, в нем все, что в нас, земное.   Но, зная верный ход планет, Я мыслью ухожу в сильнейшее, в иное. В безлюдьи, со скалы смотрел я в Океан, Где алый шар горел средь голубого гула,   Там Солнце на ночь потонуло, И след его лишь был – багряных тучек стан,   Где красочный чуть тлел дурман, Где рыба красная, плывя, хвостом плеснула. И думал я тогда: Вот так я схоронил, Несчетность алых солнц, плененных черной ночью. Я знаю – есть земной и есть небесный Нил.   Я много тайн ночных следил, По звездному бродя немому узорочью. Через оконце ли пронзающих зрачков, Тропой ли вещей сна, мечтой ли в хмеле пира, Мой дух имеет власть умчаться из оков, До Запредельнаго – на грань – в безгранность мира. О, Солнце – жизнь и ярь, цикады кастаньет, В сплетении – тела, и в хороводах души.   Но, зная точный ход планет, Я жажду голосов, что внятнее, хоть глуше. Достаточно я был на этом берегу, И быть на нем еще, – как рок, могу принять я. Но, солнечный певец, как Солнце, на бегу, Свершив заветное, час ночи стерегу, Чтоб в Млечном быть Пути, где новых звезд зачатье.

Сказ камня

Извечным, исподним, из недр исходящим, Исторгнутым вкось из седой старины, Мне кажется камень над Морем, звучащим, Как рокот одной семиверстной струны.   Обломок дольмена? Взнесенность менгира?   Рунический камень забытых веков?   Не ближе ли к зорям, к зачатию мира?   Обломок потопших давно берегов? Извергнут из бездны? Закинут из выси? Один – не изъеденный зубьями дней, Где некогда были лукавыя рыси, Лишь козы срывают верхушки стеблей.   Где некогда к зубру рычали медведи   О радостях схватки средь чащи лесной.   Лишь волны да волны в созвучной беседе;   Да кружево пены сквозной пеленой. И детские всклики из дальней деревни Вплетаются в лепет, в полет ветерка. Не сказка ли – были? И был ли тот древний Размах исполинский, чья рама – века?   Но вот издалека, безвестно откуда,   С черты кругоема, гульлив, говорлив,   Качая и теша пришествие гуда,   Уж мчит, набегает, подходит прилив. Объем переклички всех тех, чье хотенье Гремело из пушек, свистело стрелой, Кто должен был жаждать – достичь отдаленья, И шествовал громом, взлелеянным мглой,   Одни – потонули, другие – убиты,   И худшую третьи узнали печаль,   Что ломки былинки и хрупки граниты,   И близко-доступна дальнейшая даль. В чем вольная воля? Не в жажде ли воли? А воля – неволя, коль воля – в руках. Срываясь кометой, летишь не на дно ли? Не прах ли наш вечный – в чужих берегах?   Какая истома, какай тоска мне   Всю призрачность видеть земных перемен.   Я пепел под Солнцем, я распят на камне,   Забытое знамя проломленных стен. Поет, но не внемлет, простор Океана, Он жаждет и точит, он хочет всего. Добросил залы он из дальняго стана, Во всем лукоморьи созвучья – его.   И вдруг утоленье. Пронзает услада.   Сверши назначение крови своей.   Пролей, если нужно. Чужую – не надо.   Но в мире свершений – своей не жалей.

Неотцветающая синь

Как стих расскажет красоту, Чей вечный смысл неисчерпаем? Стрижи летят, и налету Свистят, а мы внизу внимаем.   Чем манит остро-четкий свист?   Мы с ним и в нем – на вольной воле,   И самый нежный аметист,   Сквозясь, цветет в небесном поле, Как мысль расскажет Океан? В себе раскрыв окно прогалин И сказкой став далеких стран, Чей зов и весел, и печален.   Духовным оком ластись к сну,   Который снится богоданно,   И, чуя свежую волну,   Пропой мгновенье, с ней слиянно. Чрез весь простор поет она, Из края в край спешит певунья, Сродни ей цельная Луна И тонкий очерк Новолунья.   Она качает светотень,   И сколько звонких этих вестниц,   И в каждой новая ступень   Всходящих – падающих лестниц. Все то же Солнце в вышине, Что в первый час, на ранней грани, И спит Лемурия на дне, Спит Атлантида в Океане.   Все та же синь перед тобой,   Что уводила Одиссея,   Все той же сказки голубой   Неистребимая затея. Закинь свой невод поверней, И сеть, сплетенную лукаво, Из бездн исторгни, – видишь, в ней Добычи плещущая слава.   И, если жаждешь взять свое,   В ней диво-рыба попадется,   Увидишь, взрезавши ее,   Что древний перстень в ней смеется. Победен светлый смех богов, Не меркнет светлый лик героев, От берегов до берегов Разбег свершений меж устоев.   Мы не свершили своего,   Еще нас давит день вчерашний,   Но – завтра ждет, зови его,   И новый праздник вскинешь башней. Не о потопших говорит Тот гул безмерный бездны синей, – О слитьи в цельность новых плит, О красоте взнесенных линий.   Когда же наш придет черед,   Свершив, потонем в синей сказке,   Но наша мысль, душистый мед,   Войдет в узор иной завязки. В той дальней мгле грядущих лет Переместятся океаны, – И, горный выдвинув хребет, Подводныя возникнут страны.

Морской пастух

Морской пастух, брожу безмолвный По содвигаемой черте, И в свете дня пасу я волны, А ночью звезды в высоте. Отлив смежается с приливом, Тоска сменяется во мне Порывом вольным и счастливым, И в вышнем я тону огне. Вся малость в сердце спит глубоко, И, к вечным празднествам спеша, Не человеческое око, Тех звезд касается – душа. К родным потокам тяготея, Весь прохожу я Млечный Путь, И знаю, млея и немея, Что буду там когда-нибудь. Но, погостив в краях родимых, Устав скитаться в вышине, Опять тону я в синих дымах, В подводных пропастях, на дне. А ветер взвил мой бич пастуший, Мой дух, бессонный разум мой, И Океан ночной все глуше Гудит вещательно: «Домой!»

Сегодня ночью

Сегодня ночью Океан   Гремел необычайно. А в сердце – розы дивных ран,   А в рдяном сердце – тайна. Оно горит, – и вот он, сад   Из огненных растений, Кругом полночный перекат,   Напевный гул гудений. Но что мне сердце? Что мне ночь   В беззвездности безлунной? Что было здесь, умчалось прочь,   Я в музыке бурунной. Какая там виолончель.   Глубинныя рыданья. Какой свирели тонкий хмель.   Разгулы труб. Гаданье. Считает мир. Гадаю я.   Что мыслится там в небе? В глухие стены бытия   Бьет молотом мой жребий. Мой молот – быстрый молоток,   Незримый молоточек. Ведет меня в мой верный срок,   Введет без проволочек. И в мире царствует разлом,   Пришел к нам век железный. Вскипай, огонь, бесчинствуй, гром,   Раскройте зев свой, бездны. Но пусть потопли острова,   Где в честь меня плясали. Но пусть измяты все слова,   Разбиты все скрижали. Но пусть вода, но пусть огонь   Мою терзают землю. Я в вихре звуковых погонь,   Я Океану внемлю. И в дрожи дремлющих ресниц   Росинка, зыбь в алмазе. Сквозь Хаос, с грохотом бойниц   Я в неразрывной связи.