Том 4. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Кто постучался?

Кто постучался в ночное окно? Кто-то, кто молвил, что все суждено. Кто постучался в холодную дверь? Кто-то, кто молвил: Упорствуй и верь. Кто постучался здесь в сердце мое? Солнце, из крови затеяв тканье. Вот она выткалась, малая ткань, Алая – солнце с прожилками – глянь!

В горной долине

Тихое озеро в горной долине, В горной долине пасутся стада. Воздух высокий над пропастью – синий, Тянется сердце – к высотам – туда. Ключ, проскользнув по гранитным громадам, Сонное озеро выбрал как цель. Бледный, на камне, пастух перед стадом, Тонкая томно играет свирель. Тянутся узкие, тонкие сосны, Темныя сосны по горной стене. Быстро проходят короткие весны, Медлит зима в снеговой вышине. Тянутся стебли белеющих лилий, Облики лилий – в воде озерной. Выше – орлы серокрылые свили Дикие гнезда в скале вырезной. В час, как к ночлегу скликаются птицы, Сильныя птицы, чей путь – вышина, Звоны плывут от церковной звонницы, Людям и птицам – спокойствие сна. Только в высотах альпийские зори Алым горением молятся вслух. Только не молкнет, во взлетах и в споре, Узкой долиной томящийся дух.

Высокие горы

Высокие горы, внемлите, Я к вам прихожу на ночлег. Хочу я высоких наитий, Люблю я нетронутый снег. Люблю я со срыва до срыва Добросить свой голос в горах. Как серна мелькает красиво, Ей пропасть – забава, не страх, Как тянутся там подо мною Волокна в течении мглы. Как кличут над горной стеною, Владыки пространства, орлы.

Путь

Божо Ловричу

Вот равнина. Вот дорога. Вот немного отойди От родимаго порога. И еще, туда, где строго Светят выси впереди. Опираясь равномерно На упорный посох свой, Ты увидишь здесь, наверно, Как в горах красива серна, Будешь сам вдвойне живой. Серна любит забавляться На ребре крутой скалы. В срыве ужасы нам снятся. Серне любо проясняться Над зазывом нижней мглы. Чем со тьмой она несходней, Тем ей легче ниц скакнуть. Глянет, прянет в срыв исподний. Ах, в деснице быть Господней Это самый верный путь! Вон уж где? На том изломе. Через пропасть пред тобой. Нет, не в сером, тесном доме. Все – ничто, поверь мне, кроме Как в судьбу играть с Судьбой.

На лесной дороге

На лесной раскаленной дороге   Предо мной разошлись три пути. Я грустил, размышляя о Боге,   И не знал, мне куда же идти, Если прямо, – там Синее Море,   Прекращает мой путь Океан, Он прекрасен в сапфирном уборе,   Но не водный удел здесь мне дан. Если вправо, – все к тем же я людям,   В пыльный город приду. Не хочу. Там во всем несогласны мы будем,   Нет пути там до сердца лучу. Рассудив, я направился влево,   Начиная от сердца во всем. И пошел я с куделью напева,   Мы с мечтою и вьем, и поем. Повстречался мне крест придорожный,   Там сидит одинокий старик. Безнадежный – и с тем бестревожный,   Изможденный, изношенный лик. Но в глазах, что глядели так прямо,   Словно зеркало Солнцу с земли, Мне почудилось таинство храма,   Только-только там свечи зажгли. Но в глазах, что смотрели, мерцая,   У того, кто забылся, один, В них зеленая тайна лесная,   Что проходит по зыби вершин. Полюбился мне нищий тот старый,   Близь него я тихонько присел. Он смотрел в особливыя чары,   Мне незримый, он видел предел. Я вложил ему в руку монету,   Еле дрогнув, он что-то шепнул. Но, глазами прикованный к свету,   Он лесной принимал в себя гул. Мы потом говорили немного.   «Что дадут, – все я малым отдам». Мне открылось, что стройно и строго   Вся дорога – дорога есть в Храм. «Ты один. И один я. Нас двое».   И ушел я, весь в пламенях сил. И шепнуло мне сердце слепое: –   «Это Бог здесь с тобой говорил!»

Святые башмачки

Я спал. Глядел. В окне слюда. В нем ходит синяя звезда,   И схимницы там сонныя,   Все златоиспещренныя, Перед иконой преклонясь, К земле ведут от неба вязь,   В три полосы, трерядную,   Дорогу неоглядную. От нас, от здесь, до неба мост, И к нам, с высот превыше звезд.   Узорами зелеными,   С молитвами, с поклонами, Ведут оне дорогу-путь, Что входит в грудь когда-нибудь.   Икона та огромная,   Высокая и темная, Из золота у ней оклад, А перед ней лежит булат,   И башмачонки малые,   Ах, стоптаны, усталые, Помолятся, – и в пыль дорог, В движеньи малых детских ног.   И было мне вещание   Из мглы златомерцания: – «Не все сюда. Иди туда, Где синяя горит звезда.   Пройди непостижимыми   Пожарами и дымами». И грянул тут вспененный вал, Я пал, икону целовал,   Отца и мать любимую,   И темь – и земь родимую. И вот иду. Качну беду, – Уходит прочь. Я часа жду.   За полем, за речонками,   Слежу за башмачонками, У коих стоптан каблучок, Но каждый шаг их мне намек.   Над омутами старыми   Я прохожу пожарами. Я знаю: Синюю звезду, Идя, как луч, в пути найду.   Мне светит мгла иконная,   Вся златоиспещренная.

Свечою

Я войду в зарю закатную Чрез поля, через луга, Доведу тропу стократную В заревые берега. Возле солнечной излучины Подожду, она светла, Но, поняв, что все замучены, Кем душа моя жила, – С края пропасти сверкающей Брошусь прямо я в зарю И свечою догорающей В бездне солнечной сгорю.

Черная вдова

Ивану Сергеевичу Шмелеву

Я знаю Черную вдову, В ея покрове – светов мленье, Ее я Полночью зову, С ней хлеба знаю преломленье. С ней кубок темнаго вина Я пью безгласно, в знак обета, Что только ей душа верна, Как жаворонок – брызгам света. Когда ж она уйдет во мгле, Где первый луч – как тонкий волос. Лозу я вижу на столе И, полный зерен, крепкий колос.

Песня дня и ночи

Ивану Сергеевичу Шмелеву

Давай еще любить друг друга,   Люблю тебя, мой милый брат. Найти на изумруде луга   Я каждый день нежданно рад Чуть-чуть зацветшие расцветы. Поем. И пели. И не спеты.     Рассветный час –     Всегда рассказ. В свеченьи трав – любовь Господня,   Разлитье Бога по цветам. За радость каждаго сегодня,   За луч, примкнувшийся к кустам, За жизнь зверьков лесистой ямы, Взнесем до неба фимиамы.     От наших свеч     До Бога речь. За то, что в долгих гулах звона   И благодать, и благолепь, Что синей кровлей небосклона   Одет наш дом, и лес, и степь, За Море, в нем же Божья сила, Взнесем горящие кадила.     Есть свет и звук     В воленьи рук. За час труда, за миг досуга;   Вот, за щепотку табаку, За то, что мы нашли друг друга,   Что брата братом нареку, За путь вдвоем по бездорожью, Восславим звонно благость Божью.     В глазах людских     Есть Божий стих. Мы оба в пламенях заката,   На рубеже тяжелых лет. На срывах ската вопль набата,   Разлитых зарев медный бред, Мы головни, но головнями Хранится огнь, что будет – в Храме.     Под цепкой мглой     Пчелиный рой. Мы знаем радость следопыта,   Земная глубь дрожит, звеня. Гремит нездешнее копыто,   К земле от неба бег коня. И в начертаньях узорочий Прочтем мы слово вещей Ночи.     Оттуда мы.     Есть путь средь тьмы. Вверху, от Севера до Юга,   Уж черный бархат проступил. Но к нам иного пламекруга   Течет произволенье сил. Вовнутрь души, в наш мрак железный, Простерся скипетр многозвездный.     Зовет – огнем.     Идем! Идем!

Твоя от твоих

Ивану Сергеевичу Шмелеву

Одно Пасхальное яичко Не поглотила, в вихрях, мгла. Его какая Божья птичка В тех днях таинственно снесла? В тех днях, когда по далям луга Светился златом изумруд, И так любили все друг друга, Что луч оттуда светит тут. Из огнедышущаго Ада Спасен Господней я волной. Мерцает тихая лампада Перед иконою родной. Вкруг дома – вихрей перекличка. Но, весь – молитва к алтарю, На то Пасхальное яичко Я с умилением смотрю. Чуть серовато, сахаристо, Как талый, между трав, снежок, В углу оно белеет мглисто, Лампадка светлый ткет кружок. Во дни великаго ущерба, Златого ободок кольца Яичко держит, рядом верба Пред тишью Божьяго лица. И словно шепчет голос няни: – «Не думай, что там впереди, Есть звезды Божии в тумане, Гляди сюда – гляди – гляди». Лампадка выросла в кусточек, Гляжу упорно пред собой, И над яичком ангелочек Встает, как цветик голубой. Над бездной страшнаго наследства, Уторопляя Тьмы черед, В луче поет мне ангел детства, Что Воскресение – придет.

Голос гобоя

У тебя в старинном доме,   У тебя в старинном парке Чувства плавятся в истоме,   Драгоценны, ковки, ярки, И не ярки, только жарки,   Все затянуты золою, Вазы, клены в стройном парке,   Цвет рубина, скрытый мглою. Под нависнувшей горою,   Отдалившей все, что в мире, Тем ты ближе к аналою,   Чем чужие дали шире. На бледнеющем сафире   Хлопья в облачном теченьи, Свет Даров Святых в потире,   Чаши неба вознесенье. Ветер в вязах – отзвук пенья:   В перезвонах светят клены. Всех минут богослуженье,   Память впала в антифоны. Есть высокие законы   Над уронами мгновений: – Всюду светятся амвоны,   Где исход из сожалений. Наши чувства – только тени   Тех, что снились достоверней. Лебедь – лепка всех движений,   Но недвижный – он размерней. Нежны розы между терний,   Дух – звезда, в себя вступая. Пьет лучи Звезды Вечерней   Чаша неба голубая.