Том 4. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Начертанья майского ваятеля

Слово о слове

(Коршун и смерть)

Вспенился круговорот шипений, Смерть отошла, И с ней горделивый шершень жужжащий, Комар, что трезвонит и жалит. Но бессилен обидеть, не властен прожечь, обесславить. Навсегда он вне веденья тайны Священных Письмен, Вне уловленья сокровенного смысла Ликов воленья Луны, Что причинно рождает Отдаленный гул Океана, Вне понимания знамений Океана, чей гул опьянит, околдует грядущие дали, Вне познанья величия лика Современно-древнего помысла. Да не промолвит язык его Древнее слово Минувшего, Здесь сокрытый глагол: – Луна влияет властью сокровенной, – Влиянием таинственным и сильным На рокот отдаленный Океана. Вот почему явил я лик ее Здесь в раковине-урне иссеченной. Ее явленье в лике Новолунья Чрез 20 воплощается и 20, Дней и минут. Вот почему легко Я ряд свой нахожу, свой месяц полный С его двадцатидневьем круговым. На Юг он ушел, птицеликий. Пусть как крот взрывает там землю, Пусть округляется, обогащается, Если клюв его место свое будет знать. Это случилось назад тому 3,5 и 7, И еще 9,5 и 1, То есть 15 месяцев. Никогда Птичий Клюв, никогда Не овладеет наукой, Искусством Священных Письмен. Эти камешки там, голыши, Вот этот метательный камень, Который кладут в пращу, Эти наложенные, Сочетанные камни-гроздья, Ожерелье таящихся знаков, Священный срыв, Неосторожному – пропасть. Да не рассеет он путы. Да спутает смысл, Не озаривши их сеть изъясненьем. Да извратит он пути толкованья, И эти камешки станут когтями: – Здесь вот – ударится он, Дальше – оступится. Речь эта – узел; Слово – изгибно; Оно, извиваясь, выводит свод: Гору дробит, Крошит ее в мелкие камешки; Расходится в разных извилинах; Оно уходит, оно возвращается; Оно преломляется; Свито, скручено, сжато; Четкое, резвое, тонко-перистое; Нераздельное, сплоченное; Устремленное в беге, округлое; Врата, что легко пройти, И упор каменистой пустыни; Эта речь ускользает, жеманная, Она – искривленье гримасы; Она – вся привет, веселящая; Горькая вкусом, крепит; Сладкая, миротворит; Свеже-холодная; жгучая, жжет, сожигает; Небесно-лазурная, водная; Тихая, тишь, глубина; Смелая, смело-красивая; Меткострельность глаголющих уст, копье. Она – боязливая лань, Проворный олень лесной; Куропатка полей, что бежит; Голубка, что пьет и пьянится ручьями, Волнистой одеждой земли; Пасть пумы, что встала. Нависла вот тут; Пустыня безводная; Ливень внезапный, Который идет уменьшаясь; Хрупкая чаша из глины, Едва – из горнила, падает, в крошки рассыпалась; Тыква, ведро, водоем; Свежий колодезь – жаждущему; Колющий лист, лист приютно-тенистый; Гвоздочек, что держит, удерживает; Повторная бел ость зубов, что созвучно дробят, растирают Развилистость вил; перекладина, дерево казни; Забота, ларец сберегающей памяти; Кладовая лелейного сердца; Голова и нога, верх и низ – это слово; Что начинает, и то, что кончает; От разрушенья оно отвращается, Тленья уходит, Здесь завершает свое нисхожденье. Древняя эта речь, Сокровенная, Целомудренная, Вовеки Царица-Царевна. Эти малые, круглые камни прибрежные, Здесь – шумы морские глаголящие. Там – в завершенной безгласности; Плещут здесь, там – молчат; Они – Бездна, Волна без конца; Потопление неосторожному, Будь он крылья! Прилив! Берегись!

Перу

Гимн к Солнцу

Песнь хоровая

Инки

Душа Вселенной, о, ты, что сверху, Не остывая и не скудея, Волной бессменной струишь сиянье, И греешь Землю, наш мир лелея, Прими, о, Солнце, в рожденьи дней Хвалы и пенье твоих детей.

Жрец

О, Царь, чей вышний трон на огненной черте, Кем светел Небосклон, кто вечен в красоте, Кто так воздушно-юн в лазурной высоте! Когда в сединах мглы, и в золотой пыли, Ты глянешь, – тьмы завес бледнеют, и ушли, Ты красота Небес, и ты любовь Земли. Что сделалось с толпой сияющих огней, Что светят бахромой на черноте ночей, Их погасил один из всех твоих лучей. Когда бы на ночь ты – не уводил свой свет, То был бы звездный прах так пламенем одет, Что было б в Небесах – как будто звезд там нет.

Девушки

Услада Мира! Лик красивый!   Всепобедитель вышины! Как быть должны они счастливы,   Твои супруги, в час, как сны У них растают от касаний Твоих живых очарований. Твое присутствие – пожар,   Подруги Светлого – румяны. В беседке Ночи, полной чар,   Отдернут полог снов багряный, И первый твой увидев взгляд, Все в мире пропасти горят. О, как должна была Природа   Светиться в тот единый час, Когда на круге Небосвода   Ты загорелось в первый раз! Воспоминание об этом В ней каждый день встает, со светом. О, каждый день, когда с зарей.   Ты торжествуешь праздник алый, Проходит дрожь над всей Землей.   Горят рубины и опалы. Как будто дочь ждала отца И дождалась – с огнем лица!

Жрец

Душа Всемирности! Без яркости твоей, В замену пирности, мир был бы мир теней, Была бы мертвою раскинутость морей. Не будь тебя, Земля была бы вязкий ил, Безмерный Океан свинец бы тяжкий лил, Эфир бы стал туман, весь Воздух – мгла могил. В Стихии ты проник, прильнул как губы к ним, И твой увидя лик, стал Воздух подвижным, Волна – певучею, весь Шар Земли – живым. В миг стало все душой, как пар – расплылся мрак, Туманность мглы ночной как алый стала мак, Стихии в четверной вступили светлый брак. Огонь волне поет и ей целует грудь, Волна как пар встает и в Воздух держит путь, А Воздух, разомлев, к Земле спешит прильнуть. Земля чреватет, приявши семена, Дает плоды любовь, спит в Осени Весна, Всемирность вновь и вновь тобою зажжена.

Инки

Душа Вселенной! О, Солнце! Пламень! Красот создатель – один ли ты? Иль довременной какой причины Ты только вестник нам с высоты? Коль послушаешь своей лишь воле, Прими признанья от всех сердец. Коль исполняешь закон верховный, В тебе да слышит и нас – Творец. Домчи лучистость обетов наших, Молений утра в начальный час! Лучи – твой голос, ему ты скажешь, – Ты – самый яркий, ты – он для нас!

Народ

Душа Вселенной! Отец отцов! Властитель властных! Огонь вождей! Свети нам, Солнце, века веков! Злати, о, Солнце, своих детей!

Владычица Влаги

О, Царевна, Брат твой нежный Твою урну Проломил. Потому-то Так гремит он В блеске молний В высоте. Ты ж, Царевна, Ты уходишь, И из урны Дождь струишь. А порою, Град бросаешь, Устремляешь Белый снег. Потому-то, Зодчий Мира Сохраняет Жизнь тебе. Потому-то, Мир творящий, Дух безмерный – Жив в тебе.

Отрывок из «Оллянтай»

(Перуанская драма времен Инков)

Туйя

Песня

На поле Царевны,     О, Туйя, Есть строгости гневны,     О, Туйя. Маиса златого,     О, Туйя, Блюдут там сурово,     О, Туйя. Колосья зернисты,     О, Туйя, И зерна душисты,     О, Туйя. Зовут спозаранка,     О, Туйя, Но есть там приманка,     О, Туйя. Маис утоляет,     О, Туйя, Но клей прилепляет,     О, Туйя. И ногти сломлю я,     О, Туйя, Тебя ж изловлю я,     О, Туйя. Чтоб быть не мятежным,     О, Туйя, Поймавши быть нежным,     О, Туйя. Вон ястреб убитый,     О, Туйя, Он к ветке прибитый,     О, Туйя. Где перья, зеницы,     О, Туйя? Где сердце той птицы,     О, Туйя? Он был четвертован,     О, Туйя, Был здесь околдован,     О, Туйя. Близь этого поля,     О, Туйя, Для всех эта доля,     О, Туйя.

Две птички

Песня

Вот две птички, дружны, Отчего же так печальны? Оттого что дали снежны, Ветки мерзлы и хрустальны. Так на ветке обнаженной Неуютно, холодно им, Он сказал тогда, влюбленный: «Есть же области со зноем! Полечу и отыщу я. Подожди меня, подруга». День и ночь ждала, тоскуя. Ночь и день. Лишь воет вьюга И подруга начинает Песню ласки и печали: «Где ты? кто об этом знает? Может, реки? Может, дали? Реки льдяные безмолвны, Дали скрыты мглою вьюжной. Где твой голос, неги полный? Где твой зов-напев жемчужный?» Сорвалась, тоскует, ищет, На шипы летит, не видя. А свирепый ветер свищет, И рычит в глухой обиде. «Где ты? сердце ужаснулось!» Птичка тщетно вопрошает. Вот споткнулась, пошатнулась, Вот упала, умирает.

Конирайя

Перуанская легенда

Конирайя, Создатель вещей, С золотыми кудрями, С голубым сияньем очей, Как нищий любил проходить меж людей, Весь в лохмотьях, знакомился с бранью, с пинками. Ковиллака была, красота, Весеннего легче листа, Он влюбился в нее, в чаровницу. Он из семечка вылепил плод, И в весеннем саду превратился он в птицу, Прилепил его к древу плодовому, ждет. Вот пришла Ковиллака. Как нежно-зелёно Все в саду. Села к древу. И ждет. А чего? Вдруг под птицей срывается плод. На девичье падает лоно. Взяла она, съела. Округлость светла Плода золотого. И вот красота зачала, понесла, И вот родила. Как все странно и ново! Тринадцать сменилося лун. Это – год. Дитя так красиво, так в смехе жемчужно, Все Боги сбираются. Выяснить нужно, Кому же отцовская тяга падет. Весь люд созывается, те, кто богаты, И те, кто красивы, и те, кто горбаты, И старцы и юноши сбились гурьбой, И даже пришел Конирайя с толпой, Весь грязный, в лохмотьях. Никто из громады Отцом не признал себя. Значит, пускай Ребенок к толпе обратит свои взгляды, И сыщет отца. Ну, дитя, выбирай. Ребенок сейчас, не явив колебаний, Подполз к Конирайе, прижался к ногам. Смутясь, Ковиллака, средь горьких стенаний, Бежала. Но вдруг, по седым облакам Потоки сияний возникли – вон там, И тут на земле. Это в алом тумане Открылося Солнце, в одеждах златых. Дитя превратилося в тучку. К пределам Небесным ушло. Ковиллака же – белым Явилася камнем меж злаков густых. Тот камень – красивый. Но мертв он и тих.

Халдея

Аккадийская надпись

Семеро, они рождаются там в горах Запада; Семеро, они вырастают в горах Востока; Они сидят на престолах в глубинах Земли; Они заставляют свой голос греметь на высотах Земли; Они раскинулись станом в безмерном пространстве Небес и Земли; Доброго имени нет у них в Небе, ни на Земле. Семь, они поднимаются между Западных гор; Семь, они ложатся в горах Востока, для сна. Семеро их! Семеро их! Семеро их в глубочайших тьмах Океана, В сокрытых вертепах. Они не мужчины, не женщины, Они простираются, тянутся, подобно сетям. Жен у них нет, и они не рождают детей; Благоговенья не знают они, благотворенья не знают; Молитв не слышут они, нет слуха у них к мольбам. Гады возникшие между гор, Владыки великого Эа. На больших проезжих дорогах, Препоной вставая, ложатся они на пути. Враги! Враги! Семеро их! Семеро их! Семеро их! Дух Небес, ты закляни их! Дух Земли, ты закляни их! Они – день скорби, они – вредоносные ветры; Они – злополучный день, истребительный вихрь, который идет перед ним; Они – порождение мщенья, чада, исчадия мести; Они – глашатаи страшной Чумы; Они – орудия гнева Нинкгал; Они – пылающий смерч, который свирепо бесчинствует; Они – семь Богов безызмерного Неба; Они – семь Богов безызмерной Земли; Они – семь Богов огненных областей; Семь Богов, семь их число; Они – семь зловредных Богов; Они – семь гениев Ужаса; Они – семь злых привидений Пламени; Семь в Небо, семь на Земле; Злой Демон, Злой Дух, Злой Алал, Злой Гигим, Злой Тэлал, Злой Бог, Злой Максим. Дух Небес, закляни их! Дух Земли, закляни их! Дух Ниндара, сын Небес огневых, закляни их! Дух Сугус, владычицы стран, что ночью горят, закляни их!