Том 4. Торжество смерти. Новеллы
Шрифт:
Под впечатлением этого воспоминания Джорджио овладела безумная фантазия: вернуться туда к Собору, поселиться рядом с ним, чтобы защитить его от разрушения, восстановить его былое величие и славу и после такого долгого периода забвения возобновить Казаурианскую летопись. Не являлся ли он на земле Абруццо самым славным храмом, воздвигнутым на берегах древней полноводной реки, бывшей некогда центром земного величия и цивилизации, видевшей расцвет широкой, благородной жизни на протяжении целых столетий. Душа Климента еще витала здесь всюду, и в этот далекий сентябрьский полдень она
Джорджио сказал Ипполите:
— Не переехать ли нам отсюда? Ты помнишь грезы Орвието?
— О! Да, — вскричала она, — город монастырей, куда ты собирался поехать со мной.
— Я хочу поехать с тобой в заброшенное аббатство, более уединенное, чем наше здешнее убежище, прекрасное, как сокровищница древностей, там есть канделябр из белого мрамора, чудный chef d’oeuvre неизвестного художника… С высоты канделябра ты среди безмолвия будешь зажигать своей красотой мое вдохновение…
Улыбнувшись лиризму своей фразы, он весь ушел в созерцание прекрасного образа своей фантазии.
А она в своем наивном эгоизме и неизменной чувственности, свойственной женщинам, пришла в восторг от мимолетной вспышки этого лиризма. Она чувствовала себя счастливой, появляясь перед возлюбленным среди ореола поэзии, подобно тому, как в вечер их первой встречи, среди голубоватого полумрака улицы или внутри таинственной часовни, среди звуков музыки и аромата увядающих цветов, или же на южной тропинке, усыпанной дроками.
Радостным, звенящим голосом она спросила:
— Когда же мы едем?
— Хоть завтра, если хочешь.
— Прекрасно, завтра.
— Берегись! Ведь если ты поднимешься, то уже не будешь в состоянии спуститься.
— Пускай! Ты будешь смотреть на меня.
— Ты сгоришь, растаешь, как свеча.
— Я буду светить тебе.
— Даже когда я буду лежать в гробу…
Он говорил шутливо, а в воображении его с обычной яркостью красок уже создавалась мистическая легенда. После долгих лет скитаний по безднам пороков и заблуждений он, наконец, раскаялся.
Посвященный некогда этой женщиной во все тайны сладострастия, он молил теперь Всевышнего помиловать его и рассеять мрак этой чувственной любви. «Прости мне былые восторги, сжалься над моими страданиями! Дай мне силы, о, Боже, принять Искупление во имя Твое!» И вот он, вдвоем с возлюбленной, бежит из мира в обитель уединения. И на пороге обители свершается чудо, блудница, исчадье порока, непобедимый враг его, Адская Роза — внезапно сбрасывает свою греховную оболочку и появляется перед ним, просветленная, лучезарная, готовая следовать за возлюбленным к алтарю. Своим светом она озаряет мрак священной обители. Стоя на мраморном канделябре, не зажигавшемся в продолжение столетий, она загорается неугасимым пламенем чистой любви. «С высоты канделябра, среди безмолвия ты будешь зажигать своей красотой мое вдохновение до самой смерти». Это внутреннее пламя не нуждается в поддержке, оно не требует ничего взамен у возлюбленного. Amabat amare. Женщина навсегда отказывается от обладания, неземное могущество ее любви превосходит любовь Бога, так как Бог, любя свои создания, требует
Ее любовь — стилизованная, недосягаемая, одинокая, источник ее — душа. Она свободна от той части своего существа, что протестовала перед жертвой. В ней не осталось ни тени порока, ни тени соблазна. Ее телесная оболочка стала воздушной, прозрачной, нетленной, все ее чувства претворились в единое высшее стремление. Как чудесная звезда, с вершины канделябра она сияет, утопая в лучах своего света, будто одухотворенное пламя в родной стихии огня…
Ипполита прислушалась и сказала:
— Слышишь? Опять процессия! Завтра канун праздника.
На заре, в полдень, в сумерках и среди ночи раздавались теперь священные гимны богомольцев. Все направлялись к единой цели, прославляли единое имя, с одинаковым рвением, ужасные и жалкие по внешности, они бросали по пути больных и умирающих, не останавливаясь ни перед чем, готовые сокрушить всевозможные препятствия, лишь бы достигнуть места, где они найдут утоление своих физических и душевных недугов. И они шли, шли без отдыха, орошая потом следы собственных ног по песчаной дороге.
Какая же громадная сила должна была исходить от незатейливого образа их фантазии, чтобы всколыхнуть все эти тяжелые массы тел человеческих!
Около четырех веков тому назад одному семидесятилетнему старцу среди долины, опустошенной градом, с вершины дерева явилась Матерь Божия Заступница, и с тех пор ежегодно в день этого чуда жители гор и долин отправлялись на богомолье к священному месту в чаянии получить исцеление.
Ипполита, впервые ознакомившись с этой легендой из уст Кандии, уже несколько дней лелеяла мечту посетить святое место. Среди своей любви и чувственных наслаждений она забыла о благочестии, но, как истая католичка и притом уроженка Транстевера, воспитанная в буржуазной семье, где ключи совести обычно вручаются священнику, она чтила всю обрядовую сторону религии и временами испытывала вспышки пламенной веры.
— А пока, — сказала она, — почему бы нам не отправиться в Казальбордино? Завтра сочельник. Поедем, если хочешь? Для тебя это будет интересное зрелище. Возьмем с собой старика.
Джорджио согласился. Желание Ипполиты соответствовало его собственному. В его настроении ему было важно проследить это глубокое течение, слиться с народной массой, познакомиться с внешними проявлениями жизни низших классов, быть может, сохранивших еще долю непосредственности.
— Пойдем завтра же, — добавил он, взволнованный приближающимся пением богомольцев.
Ипполита сообщила ему, согласно рассказу Кандии, несколько примеров жестоких испытаний, которым, в силу данного обета, подвергали себя богомольцы. Она дрожала от ужаса, и с приближением процессии обоим казалось, будто дуновение трагедии проносится над их головами.
Ипполита и Джорджио стояли на холме, была ночь, луна всплывала на безоблачном небе. Пышная зелень вся еще трепетала свежестью и влагой после недавней грозы. Листва деревьев будто плакала, сверкая мириадами росинок, подобных бриллиантам, весь лес стоял преображенный серебристым лунным сиянием.