Том 4. Торжество смерти. Новеллы
Шрифт:
— Укус! Укус лошади! Смотрите, смотрите! — И он, раздетый, бросился на землю и поцеловал ее несколько раз, крича резким голосом:
— Сжальтесь!
Под деревом другой нищий, кривоногий, лежал в шалаше, устроенном из седла, козлиной кожи, пустой корзинки и камней. Завернутый в истрепанное одеяло, из-под которого выставлялись волосатые и грязные ноги, он бешено махал рукой, крючковатой, как корни дерева, стараясь отогнать мух, осаждавших его целыми тучами.
— Милостыню! Милостыню! Подайте милостыню! Мадонна вознаградит
При виде все увеличивающегося числа нищих Ипполита ускорила шаги. Джорджио подал знак ближайшему кучеру. Когда они сели в коляску, Ипполита воскликнула со вздохом облегчения:
— Ах, наконец-то!
Джорджио спросил кучера:
— Есть в Казальбордино гостиница?
— Да, синьор, есть одна.
— Сколько времени мы проедем?
— Около получаса.
— Едем.
Он взял руки Ипполиты, постарался развлечь ее.
— Терпение, терпение. Мы спросим комнату, и можно будет отдохнуть. Не увидим и не услышим ничего более. Я тоже совсем изнемогаю от усталости, и голова какая-то пустая…
Он прибавил, улыбаясь:
— Ты не проголодалась?
Ипполита ответила на его улыбку. Тогда он прибавил, вызывая воспоминание о старой гостинице Людовика Тоньи:
— Как в Альбано. Помнишь?
Ему казалось, что мало-помалу она успокаивается. Он старался навести ее на легкие и веселые мысли.
— Что-то поделывает Панкрацио? Ах, если бы у нас был один из его апельсинов! Помнишь? Не знаю, чего бы я не дал за апельсин. Тебе хочется пить? Ты все еще страдаешь?
— Нет… Мне лучше… Но я не могу поверить, что эта пытка кончилась… Боже мой, никогда не забуду я этого дня, никогда, никогда!
— Бедная моя.
Джорджио нежно поцеловал ее руки. Потом, указывая на поля по обеим сторонам дороги, воскликнул:
— Посмотри, как прекрасны колосья! Пусть наши взоры очистятся этим зрелищем.
Направо, налево простирались жатвы, не тронутые, уже зрелые, высокие и прямые. Бесчисленные колосья всеми своими порами впитывали солнечный свет, сверкая призрачным золотом. Одинокие под ясным сводом небес, эти колосья дышали чистотой, и два опечаленных человеческих сердца почувствовали благодатную свежесть от этого зрелища.
— Как больно глазам от солнца, — сказала Ипполита, полузакрыв свои длинные ресницы.
— Ты можешь спустить свои занавески.
Она улыбнулась. Казалось, облако грусти, нависшее над ними, начинало рассеиваться.
Им навстречу попалось несколько колясок, направляющихся к Святилищу, и дорога окуталась клубами удушливой пыли. На некоторое время колосья, поля, дорога — все вокруг исчезло в тумане.
— Милосердия во имя Мадонны! Милосердия! Милосердия!
— Подайте милостыню во имя святой Девы, творящей чудеса!
— Подайте милостыню несчастному рабу Божьему.
— Милосердия! Милосердия!
— Подайте милостыню!
— Подайте кусок хлеба!
— Сжальтесь!
Один, два, три, четыре,
— Подайте милостыню!
— Окажите милосердие!
— Стой! Стой!
— Смилуйтесь во имя Всесвятой Марии, творящей чудеса.
— Сжальтесь! Сжальтесь!
— Стой!
И внезапно из пыли вынырнула жужжащая толпа чудовищ. Один махал обрубками своих рук, окровавленными, точно их только что отрезали. У другого на ладонях были прикреплены медные кружки, чтобы легче передвигать свое недвижимое тело. Третий имел сморщенный синий зоб, болтавшийся как подгрудок у быка. Четвертый вследствие нароста на губе, казалось, держал в зубах огрызки вареного жира. Лицо пятого было изъедено волчанкой, и зияли носовые впадины, и обнажалась верхняя челюсть. Другие выставляли еще разные язвы, массу язв и болячек — показывали их с резкими, почти угрожающими жестами, словно добиваясь чего-то следуемого им по праву.
— Остановитесь! Остановитесь!
— Подайте милостыню!
— Посмотрите! Посмотрите!
— Мне! Мне!
— Подайте милостыню.
— Будьте милосердны.
— Мне подайте, мне!
Это было похоже на осаду, на нападение. Казалось, все они решили добиться подаяния, даже если бы пришлось ухватиться за колеса и руками остановить лошадей.
— Стой! Стой!
В то время как Джорджио искал в кармане деньги, чтобы бросить оборванцам, Ипполита прижималась к нему, полная отвращения, не будучи в силах победить овладевавшего ею фантастического ужаса при виде этих замогильных фигур, ярко освещенных солнцем среди незнакомой природы.
— Стой! Стой!
— Подайте!
— Мне! Мне!
Но кучер, наконец, рассердился, выпрямился на козлах во весь рост и начал кнутом разгонять нищих, сопровождая ругательствами каждый свой удар. Под его ударами нищие издавали проклятия, но не расходились. Каждый желал получить свою долю.
— Мне! Мне!
Тогда Джорджио бросил на дорогу горсть монет, и тотчас же пыль покрыла сбившихся в кучу оборванцев, заглушила их проклятия. Нищий с отрезанными руками и нищий с парализованным телом пробовали было следовать за коляской, но отстали под угрозой кнута.
— Не бойся, синьора, — сказал кучер. — Никто больше не подойдет, обещаю тебе.
Слышались новые голоса, стонали, рычали, призывали имя св. Девы и Младенца Иисуса, объясняли происхождение своих ран и убожества, рассказывали о болезнях и каре Господней. Позади кучки первых попрошаек вторая армия проходимцев выстраивалась двойной цепью по краям дороги и тянулась вплоть до города.
— Боже мой, Боже мой! Что за отмеченная проклятием страна, — прошептала Ипполита, чувствуя, что силы покидают ее. — Уедем отсюда, уедем! Повернем назад, Джорджио, умоляю тебя.