Том 5. Дживс и Вустер
Шрифт:
В голосе юной авантюристки была та самая радость, с которой женщина встречает рокового любовника, однако, поразмыслив, эта особа сочла, что подобный тон не слишком уместен после сцены, только что произошедшей между ней и служителем Бога. И заговорила холодно и враждебно, я все слышал, потому что она взяла на руки эту злобную тварь Бартоломью и зажала ему пасть рукой, — я бы такого в жизни не сделал, осыпь меня золотом.
— Что вам угодно?
Бартоломью не лаял, слышимость была великолепная. Голос Пинкера звучал слегка приглушенно за стеклянной дверью, но все равно можно было разобрать каждое слово.
— Стиффи!
— В чем
— Можно войти?
— Нет, нельзя.
— Я кое-что принес.
Юная шантажистка в восторге взвизгнула.
— Гарольд! Ты ангел! Неужели ты все-таки раздобыл ее?
— Да.
— Ах, Гарольд, какое счастье, какая радость!
Она в волнении открыла балкон, в комнату ворвался холодный ветер, коленкам под брюками стало холодно… Ветер ворвался, но Пинкер почему-то не вошел. Он мялся на балконе, и через минуту я понял причину его нерешительности.
— Скажи, Стиффи, а твой пес не бросится?
— Нет, нет. Подожди минуту.
Она отнесла животное к чулану, где висела одежда, бросила его туда и закрыла дверь. Никаких сообщений из-за двери не последовало, поэтому надо полагать, что тварь улеглась на полу и заснула. Скотчтерьеры — философы, они легко приспосабливаются к переменам в жизни. Тяпнут слабого, от сильного убегут.
— Путь свободен, мой ангел, — сказала она, возвращаясь к балкону, и переступивший порог Пинкер заключил ее в объятия.
Они закружились, и сначала было трудно разобрать, кто из них где, но вот он разжал руки, и я наконец увидел его отдельно от нее и с ног до головы. Он здорово раздобрел за время, что мы не виделись. Деревенское сливочное масло и несуетливая жизнь, которую ведут священники, прибавили еще несколько фунтов веса к его и без того внушительной комплекции. Тощий, долговязый спортсмен Пинкер остался в нашей ранней юности, на «Великопостных гонках». [34]
Однако я скоро понял, что изменился он только внешне. Он чуть не упал на ровном месте, споткнувшись о ковер, налетел на оказавшийся поблизости столик и, как ни трудно это было, умудрился его опрокинуть, — нет, передо мной все тот же нескладеха Пинкер, у которого обе ноги — левые, и если его отправить в переход через великую пустыню Гоби, он в силу особенностей своей физической конституции непременно собьет кого-нибудь с ног по дороге.
34
Традиционные соревнования со столкновениями между командами колледжей Кембриджского университета. Проводятся в великопостный триместр.
В былые времена в колледже физиономия Пинкера сияла здоровьем и радостью. Здоровье осталось — он напоминал одетый священником бурак, однако с весельем дело обстояло не столь благополучно. Лицо было встревоженное, мрачное, наверное, совесть совсем искогтила его. И не наверное, а точно, потому что в руке он держал ту самую каску, которую я видел на голове полицейского Юстаса Оутса. Он резко и поспешно сунул ее Стиффи, будто она жгла его, а Стиффи в восторге издала вопль, полный неги и ласки.
— Вот, принес, — тупо сказал он.
— Ах, Гарольд!
— И перчатки твои тоже принес. Ты их забыла. Я одну только принес. Другой не нашел.
— Спасибо, любимый. Бог с ними, с перчатками. Ты у меня настоящее чудо. Расскажи мне все в подробностях.
Он открыл было рот, чтобы рассказать, да так и застыл,
— Стиффи, — прошептал он, — ты, пожалуйста, сейчас не смотри на комод, но скажи, там кто-то сидит?
— Что? А, да, это Берти Вустер.
— Правда, он? — Его лицо посветлело. — Я был не вполне уверен. А на гардеробе тоже кто-то есть?
— Там камердинер Берти, Дживс.
— Приятно познакомиться, — сказал Пинкер.
— Очень приятно, сэр, — отозвался Дживс.
Мы с Дживсом спустились на пол, и я шагнул к Пинкеру, протянув руку и радуясь встрече.
— Ну, здорово, Пинкер.
— Привет, Берти.
— Сколько лет, сколько зим.
— Да уж, давненько не виделись.
— Ты, говорят, священником стал.
— Верно.
— Как прихожане?
— Отлично, спасибо.
Наступила пауза, и я подумал, хорошо бы расспросить его об однокашниках — кого он видел в последнее время, о ком что слышал, словом, как обычно при встрече двух друзей после долгой разлуки, когда говорить особенно не о чем, но мне помешала Стиффи. Она ворковала над каской, как мать у колыбели спящего младенца, но тут вдруг возьми да и надень каску на себя, и при этом громко рассмеялась, а Пинкеру это было как нож в сердце, он снова ужаснулся тому, что сотворил. Вы наверняка слышали выражение «Несчастный слишком хорошо знал, что его ждет». Так вот, это сейчас в полной мере относилось к Гарольду Пинкеру. Он прянул, как испуганный конь, налетел на еще один столик, шагнул заплетающими ногами к креслу, опрокинул его, потом поднял, поставил, сел в него и закрыл лицо руками.
— Если об этом узнает младший класс воскресной школы! — простонал он и задрожал всем телом.
Я хорошо понимал друга. Человек в его положении должен вести себя очень осмотрительно. Прихожане ожидают от священника ревностного исполнения своих обязанностей. Они представляют себе его пастырем, который читает проповеди о разных там хеттеях, аморреях и как они еще называются, возвращает мудрым словом на путь истинный отступника, кормит супом болящих, поправляет им подушки, ну и все прочее. Когда же они обнаружат, что он лишил полицейского каски, они изумленно посмотрят друг на друга с осуждением в глазах и спросят, достоин ли этот человек выполнять столь высокую миссию. Вот что тревожило Пинкера и не позволяло быть прежним жизнерадостным священником, который так весело смеялся на последнем празднике в воскресной школе, что все до сих пор не могут его забыть.
Стиффи захотела приободрить возлюбленного.
— Прости меня, милый. Если ее вид тебя расстраивает, лучше я ее уберу. — Она подошла к комоду и засунула каску в ящик. — Только я не понимаю, почему ты расстраиваешься. Мне кажется, ты должен радоваться и гордиться. А теперь расскажи мне все.
— Пожалуйста, — поддержал ее я. — Хочется узнать из первых рук.
— Ты крался за ним, как тигр? — спросила Стиффи.
— Конечно, крался, — с укоризной подтвердил я. До чего глупая девица! — Неужели вы допускаете мысль, что он мог подбежать открыто, ни от кого не таясь? Нет, он неотступно полз за ним, как змея, и когда тот сел отдохнуть у изгороди возле перелаза или где-нибудь еще и, ни о чем не подозревая, закурил трубочку, Пинкер и осуществил свой план, так ведь?